Но реальность диктует свои условия. Шеннон вздохнула удовлетворенно, но мечтательно, когда Джон предложил ей идти рядом с ним. Он выступал в роли гида, и лес засверкал новыми красками. Он показывал ей куполообразные домики из ветвей и ила, построенные на берегах прудов семьями бобров. Рассказывал, что они помечают их мускусом, чтобы отпугивать незваных гостей. Ей удалось увидеть взрослого бобра, который в ярости бил по воде хвостом. При этом раздавались звуки, напоминавшие гром выстрелов. Шеннон взвизгнула, потом засмеялась.
Посмотри на Принца. Он злится.
– Бобры всегда его нервируют. Один из них сильно помял его однажды.
– В воде?
– Побоище началось на суше. Потом тот ужасный бобер утащил Принца в воду. Не так ли, дружище?
Принц подкрепил рассказ низким сердитым рычанием, перешедшим в повизгивание, когда Шеннон бросилась жалеть и ласкать его.
Потом Джон рассказывал ей об американском лавре. Шеннон узнала, что из его листьев можно приготовить чай или лекарство. Пела ли птица, рычало ли животное, он без труда называл их. Он показывал ей гнезда и норы. Рассказывал, как индейцы охотятся на енотов: сначала находят дерево, в котором они живут, потом рубят его и стучат по стволу, пока оглушенный енот не выскакивает им прямо в руки.
Шеннон часто останавливалась в изумлении. Его истории поражали и удивляли ее. Всю жизнь она слышала миф о том, что коренное население Америки лелеяло и хранило природу. Когда же Джон поведал ей о выжигании кустов. Шеннон взорвалась от возмущения.
– Ты хочешь сказать, что индейцы специально поджигают лес?
– Не лес, – усмехнулся Джон. Он ждал ее взрыва. – Они выжигают подлесок.
– Какое преступление! А если загорится весь лес!
– Десятки раз я видел, как это делается. Но ни разу не видел, чтобы загорелось хоть одно здоровое дерево. Живое дерево пропитано влагой. Сгорают только мертвые деревья и подлесок. Это своего рода искусство.
– Зачем это делают?
– Чтобы облегчить охоту. Когда нет подлеска, охотнику легче идти. Животных становится больше. Такие леса очень любят олени.
– Я разочарована. Думаю, индейцы так же хищнически уничтожают природу, как и европейцы.
– Ты не права, – протянул Джон. – Когда саскуэханнок убирает сухой подлесок, всем от этого польза. Когда колонист вырубает лес, животные остаются без дома.
– Пожалуй, ты прав, – признала Шеннон.
– И если саскуэханнок охотится на бобра, он нужен его семье. И он старается, чтобы бобр не испытывал сильной боли. Знаешь, почему?
– Нет.
– Потому что у бобра такое же право на жизнь, как у саскуэханнока. Индейцы искренне верят этому. Бобра поселили здесь с несколькими целями. Одна из них – давать человеку то, что необходимо ему для жизни – мясо, мех, зубы. Зубы у бобра прочные и острые. Из них делают инструменты. Все это необходимо человеку для жизни, а не для удовольствия.
– Понятно.
– Когда саскуэханнок убивает животное, он использует его полностью. Выбросить часть туши – значит проявить неуважение к жизни, которую отнял у живого существа. Значит, не было нужды убивать. А для саскуэханнока необязательное убийство – преступление.
– Наверное, бобер особо ценен для них?
– Любое животное ценно. Закон распространяется на всех и каждого. Убивать напрасно – запрещено. Причинять напрасную боль – запрещено. Расточительство – тоже запрещено.
– Никого нельзя убивать, кроме человека?
– Что?
Шеннон пожала плечами.
– Ты сам мне рассказывал о пытках, применяемых ирокезами к их пленникам. Как в данном случае рассматривать «запрещение ненужной боли»? – Когда Джон усмехнулся, она вспыхнула. – Если ты собираешься сказать, что пытка – необходимая боль, забудь об этом.
– Как ты относишься к тому, что некоторые племена считают оскорблением, если их соплеменника, взятого в плен, не пытают?
– Я скажу, что ты несешь чепуху.
Джон весело фыркнул.
– Помнишь, я как-то рассказывал тебе, что сенека практикуют «траурные войны», чтобы заменить погибших соплеменников?
– Рассказывал. Воруют детей у других племен и воспитывают их, как своих.
– Они не воруют младенцев. Берут детей постарше, даже подростков. Подростков пытают, чтобы определить самых стойких и смелых. Слабые им не нужны.
– Догадываюсь, что ты хочешь сказать, – она пристально смотрела на него. – Пройти через пытки и быть усыновленными – большая честь.
– Ты угадала, – обрадовался Джон.
– Даже, если тебя не украли. Держу пари, храбрецы, которые считают это большой честью, быстро меняют свое мнение, когда их начинают пытать.
– Если они начинают думать по-другому…
Шеннон старалась не улыбаться.
– Тогда их не стоит усыновлять? Какой ты несносный!
– Я объясняю тебе их философию. Мне показалось, ты заинтересовалась этим вопросом.
– Сначала мне было интересно. Сейчас противно.
– Шутки в сторону, – искренне сказал Джон. – Мне рассказывали о воинах – истинных героях, которые пели во время пыток, даже, когда теряли конечности или подвергались пытке огнем.
Шеннон обеспокоенно смотрела на Джона. Он наделяет «настоящих» героев, по меньшей мере, странными качествами. Он что, сам стремится к такой смерти? Мысль о том, что Джон добровольно выбрал себе народ и образ жизни, которые могут привести его к страшному концу, ужаснула ее. Но наученная горьким опытом с Кахнаваки, Шеннон прикусила язычок.
– Кажется, мы начинаем понимать друг друга, – проговорил Джон. Он взял ее лицо в свои большие грубые ладони и поцеловал. – Ничего со мной не случится, Шеннон. Перед нами долгая счастливая жизнь.
– А вдруг нас возьмут в плен прямо сейчас? Враги саскуэханноков. И начнут пытать тебя. Я этого не вынесу! Я не перенесу, если ты начнешь петь.
– У меня не такой уж плохой голос, чтобы мое пение казалось отталкивающим, – пошутил Джон. – Не нужно волноваться. Принц предупредит нас о незваных гостях. К тому же, я хожу по этой дороге уже много лет. Знаю их язык. Здесь мы в безопасности, если сами никого или ничего не обидим.
– Иногда мне нравится здесь, а иногда…
– Ты боишься? Хочешь, я скажу тебе, какие советы дал мне отец перед смертью?
– Да, Джон.
– Он сказал: «Страх – хорошая вещь, сын. Он помогает сохранить жизнь, но не позволяй ему отравить тебе существование».
– Замечательно. О чем второй совет?
– Он сказал, что я буду иметь у женщин большой успех, если стану объясняться с ними по-французски.
– Vraiment, monsieur?[15] – проворковала Шеннон.
Джон усмехнулся.
– Совет действует на нас обоих, cherie, – он опустился на землю, увлекая за собой Шеннон, и воспользовался вторым советом своего отца.