с которой столкнулись разработчики во Франции и Великобритании, заключалась в том, что компании Apple и Google могли определять, как будут работать эти приложения и можно ли передавать личные данные государственным органам здравоохранения. Избранному правительству с трудом удалось убедить компании Силиконовой долины ослабить настройки конфиденциальности в своих операционных системах, фактически оставив Apple и Google возможность "понимать мир и вмешиваться в него, при этом правдиво заявляя, что они никогда не видели ничьих личных данных". Большие технологии могут использовать свою инфраструктурную мощь, чтобы диктовать суверенным правительствам, как использовать персональные данные.
В борьбе за контроль над отношениями между данными и вниманием многое зависит от неравномерного распределения информационных инфраструктур новой военной экологии. Правительство может быть суверенным, но у больших технологий есть средства для осуществления социальных изменений. Большие технологии создали транснациональные инфраструктуры, которые сделали возможными многочисленные траектории данных, взорвавшие наше понимание войны и глубоко опосредованно повлиявшие на наше восприятие мира. Однако в процессе своего развития информационные системы, обеспечивающие войну XXI века, были неравномерно распределены по всему миру. Эта неравномерность пересматривает цифровые разрывы всевозможными способами, создавая идеальные возможности для военной эксплуатации и разрушая старые, устоявшиеся категории войны, изменяя способ производства знаний о сражении.
В этой новой экологии войны война за контроль над этими инфраструктурами простирается от поля боя до технологических платформ, которые позволяют и совместно конструируют современный опыт. Нелегко понять, как проявляется этот "код/пространство", пока сами технологии контроля не станут известны, чем они являются (Bridle 2019). Так, только когда игра дополненной реальности Pokémon GO станет феноменом в Москве, мы сможем увидеть, что Кремль окружен искажающим GPS-полем, которое не позволяет игрокам приобретать покемонов, а иностранным агентам - снимать GPS-координаты для целей слежения и наведения на цель. Только через эти повседневные процессы разрывов можно выявить эту реальность, показывая, как цифровой мир перестраивает социальные отношения внутри страны, даже если он раскрывает новые измерения в вопросах, связанных с войной.
В XXI веке информационные инфраструктуры перестраивают вооруженные силы так же, как Uber переписал порядок заказа такси, а Airbnb помог найти жилье для отдыха. Проще говоря, радикальной войной не могут управлять только военные. Ее нельзя разделить на аккуратные доктринальные, физические, информационные и когнитивные области (Alberts et al. 2001), потому что новая экология войны всегда в действии и всегда участвует: ее инфраструктуры представляют собой тот самый путь, по которому мы формируем наше понимание войны. Это неизбежно оказывает дезориентирующее воздействие на военные бюрократии, которые продолжают организовывать свою деятельность в соответствии с измерениями двадцатого века, связанными с тем, что находится внутри государства и что является внешним по отношению к нему (Walker 1992). В результате акцент делается на том, как технологи внедряют организацию и системы, необходимые для того, чтобы помочь вооруженным силам действовать по-новому. Неудивительно, что это также приводит к тому, что технологи занимают ведущее место в формировании того, как вооруженные силы думают о войне. Возникающая ситуация - это не война ранней европейской истории, где перспективное государство является лишь одним из многих других субъектов, пытающихся завоевать гегемонистский суверенитет с помощью военной силы (Tilly 1985). Скорее, мы наблюдаем битву за контроль между теми, кто проектирует и создает информационные инфраструктуры в США в Силиконовой долине, в Китае в Чжунгуаньцуне и в России в Сколково (Dear 2019; Kania 2019; Lewis 2019), и государственными бюрократиями, которые пытаются сформировать и направить технологов четвертого измерения на поля сражений XXI века.
Последствия этого процесса можно наблюдать в самых разных местах, включая борьбу за людей, обладающих необходимыми навыками для проектирования, создания и обслуживания этих современных информационных инфраструктур. Это отражается в непомерной стоимости жилья в районе залива Северной Калифорнии и соответствующей бездомности в центре Сан-Франциско. Но это также проявляется в милитаризации этих инфраструктур в масштабах всего общества. Это включает в себя передачу технологий из общественной сферы в военную, применение архивных инструментов для краудсорсинга военной истории и переквалификацию ветеранов в инженеров-программистов. Так, ветераны GWOT, например, теперь кодируют javascript, как будто проходят курс обучения. В вооруженных силах США mIRC, свободный и открытый тип Internet Relay Chat, представляет собой "оружие выбора" для выравнивания строгой иерархии в армии и обеспечения связи между командованиями, уровнями безопасности и партнерами по альянсу. А для создания новых гражданских военных историков Operation War Diary использует Zooniverse, онлайновую веб-платформу, которая помогает краудсорсингу изучать архивы Первой мировой войны, массируя исследовательский опыт пользователей для целей академического и общественного взаимодействия.
Нигде этот процесс милитаризации не проявляется так явно, как на хакатонах, спонсируемых Министерством обороны. Хотя невоенные хакатоны появились еще в начале 1980-х годов, Министерство обороны США было обеспокоено тем, что американские войска утратили свое технологическое преимущество, и в 2016 году инициировало ряд инициатив, призванных объединить на одной орбите талантливых инженеров-программистов, материаловедов, аспирантов, ученых, консультантов по управлению, венчурных капиталистов и бойцов. Не имея возможности самостоятельно разрабатывать ИИ, Министерство обороны полагается на такие компании, как Google. Но поскольку сотрудники Google возражают против работы над проектами для американских военных, очевидно, что правительству США предстоит сделать многое, чтобы убедить технологических гигантов из Сан-Франциско направить свою энергию на достижение стратегических целей США. Это, в свою очередь, побудило серийного технологического предпринимателя Питера Тиля, основателя компании Palantir, заявить, что то, что "хорошо для Google", "плохо для Америки". Какими бы неправдоподобными и причудливыми ни казались эти двухдневные мероприятия, эти хакатоны социально сконструированы, чтобы убедить американских работников сферы знаний в важности развития американских информационных инфраструктур, которые решают задачи, поставленные военными США. В результате гражданские "технари" из элитных колледжей встречаются с фронтовиками и обсуждают, как они могут разработать технологию для решения проблем на поле боя, продвижения "миссии" и спасения жизней.
Возможно, хакатон не вызывает того же чувства благоговения, что вид авианосца XX века, стреляющего и ловящего с полетной палубы самолеты F-18 Hornets, но важно не недооценивать огромную культурную силу, которую представляют собой эти события. Хакатон - это ответ на устаревшие методы приобретения, когда бюрократии требуется не менее пяти лет, чтобы перейти от идеи к ее реализации, и он олицетворяет собой цифровую серебряную пулю для устаревших, слишком иерархичных и невосприимчивых военно-гражданских структур. В этом смысле хакатон - это не просто инновационное мероприятие, но и символ попытки полностью перевернуть представление о том, как DoD США ведет свою деятельность. Цель состоит в том, чтобы изменить этику оборонных закупок США в направлениях, которые были заложены сетевыми предпринимателями, развившимися в результате революции в микрокомпьютинге 1980-х годов. Уходя корнями в культуру, которая берет свое начало в контркультурном сообществе хакеров и хиппи,