— Прилив почти закончился, сэр, — сказал Фримен.
— Да. Если вы не против, мистер Фримен, мы встанем на якорь у следующего поворота. Заведите якоря с носа и с кормы, и дайте сигнал на «Флейм», чтобы они поступили так же.
— Есть, сэр.
Природные явления, такие, как сумерки или прилив — намного более приятные вещи, чем человеческие создания с их капризами, чем принцы и жены. Два брига бросили якоря, чтобы переждать отлив и следующую за ним ночь. Хорнблауэр принял естественные меры предосторожности против внезапной атаки, приказав натянуть абордажные сети, и отрядив пару шлюпок нести дозор в течение ночи, но понимал, что эти истощенные и безразличные земли не представляют угрозы. Если бы в пределах досягаемости действовала какая-нибудь армия, если бы Бонапарт вел войну не востоке, а на западе от Парижа, то это было бы другое дело. Но за исключением Наполеона и армий, вынужденных сражаться за него, у Франции не осталось сил к сопротивлению, беззащитная, она станет легкой добычей первого завоевателя, который пожелает прийти.
Общество, собравшееся на «Порта Коэльи», продолжало веселиться. Раздражение вызывало то, что герцог, герцогиня и их свита постоянно обнаруживали, что слуги или предметы багажа, которые требовались на «Порта Коэльи», оказались на «Флейме», как и наоборот, так что между судами постоянно сновали шлюпки. Впрочем, чего еще можно было ожидать от таких людей? Жалоб на тесноту размещения было на удивление мало. Барбара философски отправилась спать в каюту Фримена вместе с четырьмя другими женщинами — а каюта Фримена вряд ли могла считаться удобным ночлегом даже для двоих. Прислуга без каких-либо возражений занялась натягиванием своих гамаков по аккомпанемент шуточек команды: похоже, за двадцать лет изгнания, кочевий по Европе, они усвоили полезный урок, не забытый ими до сих пор. Создавалось впечатление, что спать никто не намерен — впрочем, из-за возбуждения и радостных предчувствий, они, вероятно, не смогли бы заснуть даже в пуховых постелях дворца.
Так же и Хорнблауэр, после часа или двух бесплодных попыток уснуть в гамаке, растянутом для него на палубе (ему не приходилось спать в гамаке с тех пор, как «Лидия» ремонтировалась на острове Коиба), оставил надежду, и просто лежал, вглядываясь в ночное небо, за исключением пары случаев, когда налетевший ливень заставлял его укрыться с головой специально приготовленным куском брезента. Бессонница позволяла ему, по крайней мере, быть уверенным в том, что ветер по-прежнему дует с запада, как того и следовало ожидать в это время года. Если он спадет или переменится, ему останется буксировать корабли шлюпками до Руана. Такой необходимости не возникло: рассвет принес усиление западного бриза, а также дождь, через два часа начался прилив, и Хорнблауэр мог отдать команду сниматься с якоря.
За следующим поворотом перед их взорами предстали башни Руанского собора, а еще через один их отделяла от города лишь сравнительно узкая полоса земли, хотя по воде им предстояло еще преодолеть длинный и живописный изгиб реки. Едва перевалило за полдень, когда они, миновав последнюю излучину, полностью увидели расстелившийся перед ними город: остров с его мостами, причал с теснящимися у него лодками, рынок на пристани, и парящие в высоте готические башни, бывшие свидетелями сожжения Жанны д’Арк. Нелегким делом было встать на якорь прямо под городом при все еще продолжающемся приливе. Хорнблауэр воспользовался возможностью, предоставленной ему небольшим ответвлением в течении, чтобы развернуться и бросить якорь с кормы, в двух кабельтовых дальше от города, чем он сделал бы при иных обстоятельствах. Он осмотрел город в подзорную трубу в поисках признаков делегации, призванной встречать их. Герцог стоял рядом, готовый выйти из себя при малейшем промедлении.
— Мне понадобится шлюпка, мистер Фримен, — сказал, наконец, Хорнблауэр, — Не будете ли вы любезны передать поручение моему старшине?
На пристани уже начал собираться народ, чтобы поглазеть на английские корабли, на георгиевский крест и бурбонские лилии — двадцать лет прошло с тех пор, как их видели здесь в последний раз. Когда Браун подвел шлюпку к пристани под мостом, здесь скопилась уже масса народа. Под пристальными взорами толпы Хорнблауэр поднялся по ступенькам. Люди были апатичными и молчаливыми, совсем не напоминая ту французскую толпу, которую ему приходилось видеть и слышать раньше. Он заметил человека в мундире — сержанта-таможенника.
— Я хочу видеть мэра, — заявил Хорнблауэр.
— Да, сэр, — почтительно ответил таможенник.
— Найдите для меня экипаж, — распорядился коммодор.
Последовала небольшая заминка: таможенник в замешательстве глядел по сторонам, но скоро из толпы стали выкрикивать советы, и не прошло много времени, как появился грохочущий наемный экипаж. Хорнблауэр вскарабкался в него, и они отправились в путь. Мэр встретил их у дверей ратуши, поспешив сюда прямо из-за стола, как только услышал о его прибытии.
— Где делегация, встречающая Его королевское высочество? — насел на него Хорнблауэр. — Почему не дают салют? Почему не звонят колокола церквей?
— Месье… Ваше превосходительство… — мэр не знал точно, какой ранг обозначают мундир и лента Хорнблауэра, и предпочел перестраховаться, — мы не знали… не были уверены…
— Вы видели королевский штандарт, — настаивал Хорнблауэр. — Вам было известно, что Его королевское высочество направляется сюда из Гавра.
— Да, слухи об этом ходили, — неохотно признал мэр. — Но…
Мэр хотел сказать, что надеялся на то, что герцог не только прибудет с подавляющими силами, но и не станет совершать торжественный въезд в город, так что никто не будет стоять перед необходимостью открыто встать на сторону Бурбонов, оказывая ему гостеприимство. А именно этого и добивался от мэра Хорнблауэр.
— Его королевское высочество весьма разгневан, — сказал Хорнблауэр. — Если вы хотите оправдаться в его глазах, а также его величества короля, который следует за ним, вам следует сделать все, что в ваших силах. Соберите делегацию: вы, ваши советники, вся знать, префект и субпрефект, если они еще здесь, все люди с положением — все должны быть готовы через два часа, чтобы приветствовать монсеньора при его схождении на берег.
— Месье…
— Все, кто присутствовал, будут внесены в список. И кто отстутствовал, — продолжал Хорнблауэр. — Распорядитесь, чтобы колокола начали звонить тотчас же.
Мэр пытался поймать взгляд Хорнблауэра. Он все еще испытывал страх перед Бонапартом, ужас, что в случае очередного поворота колеса фортуны ему придется ответить перед Наполеоном за прием, оказанный Бурбону. С другой стороны, Хорнблауэр понимал, что если он сумеет вынудить город выказать открытое гостеприимство, Руан подумает дважды, прежде чем перейти на другую сторону. Ему важно было заполучить союзника.