— Месье…
— Все, кто присутствовал, будут внесены в список. И кто отстутствовал, — продолжал Хорнблауэр. — Распорядитесь, чтобы колокола начали звонить тотчас же.
Мэр пытался поймать взгляд Хорнблауэра. Он все еще испытывал страх перед Бонапартом, ужас, что в случае очередного поворота колеса фортуны ему придется ответить перед Наполеоном за прием, оказанный Бурбону. С другой стороны, Хорнблауэр понимал, что если он сумеет вынудить город выказать открытое гостеприимство, Руан подумает дважды, прежде чем перейти на другую сторону. Ему важно было заполучить союзника.
— Двух часов, — сказал Хорнблауэр, — будет вполне достаточно, чтобы провести все приготовления: собрать делегацию, украсить улицы, подготовить апартаменты для герцога и его свиты.
— Месье не имеет представления, что все это подразумевает, — запротестовал мэр, — это значит, что …
— Это значит, что вам надо решить: хотите ли вы добиться расположения короля или нет, — отрезал Хорнблауэр. — Выбор перед вами.
Хорнблауэр не стал упоминать о том, что мэру необходимо будет также решить: подвергаться ли ему риску умереть на гильотине от рук Бонапарта или нет.
— Умный человек, — многозначительно заявил Хорнблауэр, — не стал бы колебаться и секунды.
Но мэр колебался так долго, что Хорнблауэр начал уже опасаться, что ему придется прибегнуть к угрозам. Можно припугнуть страшным возмездием, когда завтра или послезавтра подойдет приближающаяся армия, еще лучше — пообещать разнести город в щепки с помощью корабельных орудий, но все эти угрозы он не собирался приводить в действие, так как они вызовут в людях совсем не те чувства, с которыми, как ему хотелось, должен встречать народ своих правителей после долгих лет страданий под властью тирана.
— Время не ждет, — сказал Хорнблауэр, глядя на часы.
— Хорошо, — произнес мэр, принимая решение, которое могло стоить ему жизни. — я сделаю это. Что вы предлагаете, ваше превосходительство?
Обговорить детали было делом нескольких минут — от Хоу Хорнблауэр многое узнал о том, как надо обставлять появление королевских особ на публике. Затем он распрощался и отправился назад, протиснулся через молчаливую толпу к шлюпке, где его не находящий себе места от волнения Браун. Едва они отвалили от пристани, как Браун встрепенулся. Зазвонил карильон[26] одной из церквей, а через минуту к нему присоединился другой. На палубе «Порта Коэльи» герцог выслушал рассказ Хорнблауэра. Город готовился встретить его.
Когда они высадились на пристани, все было, как обещано: собрание знати, кареты и лошади, белые флаги на улицах. А еще — апатичная толпа, оцепеневшая от страха. Тем не менее, Руан хранил спокойствие во время их пребывания, прием хотя бы производил впечатление радостного, так что Хорнблауэр и Барбара отправились спать совершенно измученные.
Когда стук в дверь проник, наконец, в сознание Хорнблауэра, он оторвал голову от подушки.
— Войдите! — закричал он. Барбара, лежавшая рядом, беспокойно заворочалась, когда Хорнблауэр, все еще полусонный, встал и отдернул полог.
Это был Доббс, в тапочках и ночной рубашке, с взъерошенными волосами. В одной руке он держал свечу, а в другой — письмо.
— Все кончено, — заявил он. — Бони отрекся! Блюхер в Париже!
Вот и свершилось. Победа, конец двадцатилетней войны. Хорнблауэр сел и уставился на пламя свечи.
— Нужно сообщить герцогу, — сказал он. Коммодор старался собраться с мыслями. — Король все еще в Англии? Какие документы сообщают об этом?
Когда он поднялся, все еще в ночной сорочке, Барбара села в кровати. Волосы ее были в беспорядке.
— Хорошо, Доббс, — сказал Хорнблауэр. — Я буду через пять минут. Пошлите кого-нибудь разбудить герцога и предупредить, что я зайду к нему.
Едва Доббс вышел, он бросился за брюками, и, балансируя на одной ноге, встретился с сонным взглядом Барбары.
— Это мир, — пояснил он. — Войны больше нет.
Даже будучи поднятым на такой манер, Хорнблауэр одевался, впрочем, как всегда, очень быстро. Прежде, чем Барбара успела ответить, он уже заправил в брюки ночную рубашку — длинные полы из плотного материала создавали теперь в поясе неудобную полноту.
— Мы знали, что это произойдет, — проворчала Барбара. В свете последних событий ей пришлось поспать слишком мало.
— В любом случае, герцог должен быть поставлен в известность незамедлительно, — сказал Хорнблауэр, всовывая ноги в туфли. — Думаю, что на рассвете мы отправимся в Париж.
— На рассвете? А сколько сейчас времени?
— Шесть склянок. Извини — три часа.
— О! — произнесла Барбара, снова откидываясь на подушку.
Хорнблауэр надел мундир и задержался, чтобы поцеловать ее, но ответный поцелуй получился лишь формальным.
Герцог заставил его ждать пятнадцать минут в приемной бывшей резиденции префекта, где теперь разместился сам. Новости он выслушал в окружении своего совета, и под маской королевского стоицизма нельзя было разглядеть ни одной эмоции.
— Что с узурпатором? — таков был первый вопрос, который он задал, выслушав Хорнблауэра.
— Его будущее отчасти решено, Ваше королевское высочество. Ему был обещан трон какого-нибудь маленького государства, — сказал Хорнблауэр. Произнесенная им фраза показалась ему абсурдной.
— А Его величество, мой дядя?
— В донесении ничего не сказано, Ваше королевское высочество. Без сомнения, Его величество теперь покинет Англию. Возможно, сейчас он уже в пути.
— Мы должны быть в Тюильри, чтобы принять его.
Глава 16
Хорнблауэр сидел в гостиной отеля «Мерис» в Париже, перечитывая пришедшее вчера письмо, начертанное на хрустящем пергаменте. Человек, неравнодушный к подобного рода вещам, обозначил бы как содержание письма, так и употребляемые в нем выражения как благодарность.
Поскольку величие и незыблемость Британской империи зависят, в наибольшей степени, от знаний и опыта в морских делах, Мы ценим высочайшую доблесть тех, кто, отстаивая Наши интересы, борется за сохранение Нашего господства над морем. Именно по этой причине Мы решили пожаловать титул пэра нашему верному и преданному сэру Горацио Хорнблауэру, кавалеру ордена Бани, происходящему из древнего семейства в Кенте и посвятившему себя с ранних лет морской службе, достигшему высокого положения в Нашем флоте благодаря собственным достоинствам и заслужившему Нашу благодарность за исполнение многих важных поручений, проявившему при этом верность, отвагу и удачливость. В последних войнах, терзавших в течение многих лет Европу, войнах, столь щедрых на морские сражения и экспедиции, едва ли найдется значительное событие, в котором он не принимал бы существенного участия, и как бы не были велики опасность и трудности, он преодолевал их с присущим ему удивительным умением, и фортуна ни разу не отвернулась от него.