Было очевидно, что недостойный истинного турка способ передвижения больше всего раздражал господина Керабана. Он не мог переварить этого! Его встреча с господином Саффаром и ссора с ним, поломка кареты, трудности с продолжением пути — все было забыто перед такой чудовищностью: оказаться на железной дороге! Ему, истинно верующему!
— Да! Это недостойно! — согласился Ахмет, подумавший о том, что уж сейчас-то тем более не время возражать дяде.
— Да, недостойно! — подтвердил и ван Миттен. — Но все же с вами не случилось ничего серьезного, друг Керабан.
— О! Остерегайтесь своих слов, господин ван Миттен! — закричал Керабан. — Ничего серьезного, говорите вы?
Ахмет сделал голландцу знак, указывающий, что тот пошел по неверному пути. Старый друг назвал его «господин ван Миттен»!
— Вы не поясните, что подразумеваете под словами: «ничего серьезного»? — продолжал Керабан.
— Друг Керабан, я подразумеваю, что не было обычных железнодорожных неприятностей — схода с рельсов или столкновений.
— Лучше было бы схождение с рельсов, господин ван Миттен! — воскликнул Керабан. — Да! Ей-богу, лучше было бы сойти с рельсов, потерять руки, ноги и голову, слышите вы, чем подвергнуться подобному позору!
— Поверьте мне, друг Керабан! — продолжал ван Миттен, не знавший, как исправить свои неосторожные слова.
— Речь не о том, во что мне верить, — шумел Керабан, наступая на голландца, — а о том, во что верите вы! И как воспринимаете то, что случилось с человеком, который уже тридцать лет считает себя вашим другом!
Ахмет решил изменить ход разговора, самым очевидным результатом которого было бы ухудшение положения.
— Дядя, — сказал он, — я могу подтвердить, что вы плохо поняли господина ван Миттена…
— В самом деле?
— Или, вернее, господин ван Миттен неточно выразился. Он так же, как и я, испытывает глубокое возмущение тем, как эти проклятые казаки с вами обращались.
К счастью, все это говорилось по-турецки, и «проклятые казаки» ничего не могли понять.
— Но в общем, дядя, есть еще некто, кто был причиной всего. Есть ответственный за происшедшее с вами. Это — тот злополучный субъект, который помешал переезду через железнодорожный путь в Поти. Этот самый Саффар!
— Да, этот Саффар! — закричал Керабан, очень кстати наведенный племянником на новый след.
— Тысячу раз да, этот Саффар! — поспешил прибавить ван Миттен. — Именно это я и хотел сказать, друг Керабан.
— Подлый Саффар! — потрясал кулаками Керабан.
— Подлый Саффар! — повторил ван Миттен, вступая в дуэт со своим собеседником.
Он охотно употребил бы какой-нибудь еще более сильный эпитет, но не нашел его.
— Если мы только когда-нибудь вернемся… — сказал Ахмет.
— Не иметь возможности вернуться в Поти, — воскликнул Керабан, — чтобы заставить мерзавца заплатить за дерзость, вырвать ему душу из тела, отдать в руки палача!..
— Посадить на кол, — счел нужным добавить ван Миттен, проявивший свирепость, чтобы восстановить омраченные дружеские отношения.
Ответом на это чисто турецкое предложение ему послужило рукопожатие Керабана.
— Дядя, — сказал Ахмет, — сейчас было бы бесполезно разыскивать этого Саффара.
— А почему, племянник?
— Его уже нет в Поти, — ответил Ахмет. — Когда мы туда прибыли, подлец сел на пакетбот, курсирующий у малоазиатского побережья.
— Малоазиатского побережья! — воскликнул Керабан. — Но разве наш маршрут не следует по этому побережью?
— Действительно, дядя!
— Если этот подлый Саффар, — ответил Керабан, — встретится на моем пути, валлахи-биллахи тиллахи![255] Горе ему!
Произнеся эту клятву, господин Керабан уже не мог добавить ничего более ужасного и смолк.
Но как теперь ехать, если у путников нет больше почтовой кареты? Нельзя было серьезно предлагать господину Керабану езду на лошади. Его телосложение не подходило для этого. Поэтому условились отправиться в Хопу, самый близкий поселок. Это составляло всего несколько верст, и Керабан должен был проделать их пешком. Бруно — тоже, так как снова сесть в седло у него не было никаких сил.
— А эта просьба о деньгах, с которой вы должны обратиться? — спросил он хозяина, отведя его в сторону.
— В Хопе! — ответил ван Миттен. И не без некоторого беспокойства стал ждать приближения момента, когда ему придется затронуть столь деликатный вопрос.
Через несколько мгновений путешественники уже спускались по дороге, идущей наклонно вдоль побережья Лазистана.
В последний раз господин Керабан обернулся, чтобы показать кулак казакам, которые так нелюбезно посадили его — его! — в железнодорожный вагон, а затем, за изгибом берега, он потерял из виду границу Российской империи.
Глава вторая,
в которой ван Миттен решается уступить настояниям Бруно. Кроме того, говорится, к каким последствиям это приводит.«Диковинная страна! — писал ван Миттен в своем путевом дневнике, отмечая некоторые мимолетные впечатления. — Женщины работают на поле, носят тяжести, в то время как мужчины прядут коноплю и вяжут шерсть».
И добрый голландец не ошибался. Именно так и поныне обстоят дела в удаленной провинции Лазистана, в которой начиналась вторая половина маршрута.
Это еще малоизвестная территория. Она начинается у кавказской границы и является частью турецкой Армении, расположенной между долинами Харшита и Чороха и побережьем Черного моря. Мало путешественников решалось со времени француза Т. Дейроля рискнуть отправиться в эти районы пашалыка Трапезунд между средневысотными горами, каменный лабиринт которых доходит до озера Ван и окружает столицу Армении — Эрзерум[256], главный населенный пункт вилайета, насчитывающий более двенадцати сотен тысяч жителей.
И тем не менее эта страна была свидетельницей многих великих исторических событий. Покидая ее горы, где берут начало оба истока Евфрата[257], Ксенофонт[258] и его десять тысяч воинов, отступая перед армиями Артаксеркса Мнемона, прибыли на берега Фасиса. Упомянутый Фасис — вовсе не Риони, текущая у Поти, это — Кура, вытекающая из этой кавказской области и убегающая из Лазистана, сквозь который господин Керабан и его спутники должны были теперь продвигаться.
Ах, если бы ван Миттен имел достаточно времени, какие ценные наблюдения он, без сомнения, сделал бы! Теперь они потеряны для эрудитов Голландии. И почему бы ему снова не обнаружить точное место, на котором Ксенофонт, генерал, историк, философ, дал бой при выходе из страны кардуков? И ту гору, с которой греки радостными криками приветствовали вожделенные волны Понта Эвксинского?