Дорога поднималась по плодородной местности. Повсюду встречались деревни, где дома отнюдь не лепились друг к другу, как ласточкины гнезда. Нет, — они были разбросаны посреди кукурузных полей. Нет ничего более странного, чем вид этих сооружений, похожих и впрямь больше не на дома, а на гнезда: они сплетены из соломы. Чем не произведения корзинщика! Ван Миттен не забывал заносить все эти особенности в свой путевой дневник. И все же отнюдь не такие незначительные детали хотел бы голландец записывать во время поездки по древней Колхиде. Но, может быть, ему больше повезет, когда он окажется на берегах Риони, реки, являющейся не чем иным, как знаменитым античным Фасисом, и, если верить некоторым именитым географам, одной из четырех рек рая!
Через час путешественники остановились перед железнодорожной линией Поти — Тифлис, в пункте, где дорога пересекается с ней за версту до станции Сакарио[250]. Там находился переезд, которым необходимо было воспользоваться, чтобы, сократив дорогу, добраться до Поти по левому берегу реки.
Итак, лошади остановились перед закрытым шлагбаумом. Ямщик стал звать дежурного по переезду, который, однако, не появлялся.
Керабан высунул голову в дверцу.
— Теперь еще и эта проклятая железнодорожная кампания будет заставлять нас терять время? — воскликнул он. — Почему шлагбаум закрыт для экипажей?
— Без сомнения, потому, что скоро приедет поезд, — хладнокровно заметил ван Миттен.
— Зачем он приедет? — спросил Керабан.
Ямщик продолжал звать, но безрезультатно. Никто не появлялся в дверях домика дежурного по переезду.
— Да свернет ему Аллах шею! — закричал Керабан. — Если он не появится, я сумею открыть сам.
— Немного спокойствия, дядя! — сказал Ахмет, удерживая Керабана, который собирался спуститься.
— Спокойствия?
— Да, вот и дежурный!
В самом деле, дежурный вышел из домика и неторопливо направился к упряжке.
— Мы можем проехать или нет? — спросил Керабан сухим тоном.
— Можете, — ответил дежурный. — Поезд из Поти придет не раньше, чем через десять минут.
— Тогда откройте ваш шлагбаум и не заставляйте нас напрасно терять время. Мы торопимся.
— Сейчас открою, — ответил дежурный. И, говоря это, он пошел поднять шлагбаум на другой стороне колеи. Затем вернулся, чтобы поднять и тот, перед которым стояла упряжка. Делал он все это степенно как человек, которому требования путешественников совершенно безразличны.
Господин Керабан уже кипел от нетерпения.
Наконец проход был свободен на все четыре стороны, и карета двинулась через колею.
В этот момент с противоположной стороны появилась группа путешественников. Некий турецкий господин на великолепной лошади в сопровождении четырех всадников вознамерился проехать через переезд.
Было ясно, что это важное лицо. Лет тридцати пяти, высокого роста, с благородной осанкой, свойственной кавказским народам. Лицо довольно красивое, с глазами, зажигающимися только от страсти, матового тона лоб, черная кудрявая борода до половины груди, губы, не умеющие улыбаться. В общем, физиономия властного человека, могущественного в силу положения и состояния, привыкшего осуществлять все свои желания и исполнять все свои прихоти. И уж конечно, было ясно, что противодействие могло бы толкнуть его на крайности. Было что-то первобытное в этом человеке, у которого турецкий тип смешивался с арабским.
Господин был одет в простой дорожный костюм, скроенный по моде богатых османов, то есть скорее азиатский, чем европейский. Без сомнения, под своим темного цвета кафтаном он старался скрыть исходящий от него блеск золота.
В момент, когда упряжка достигла середины железнодорожной колеи, группа всадников добралась до нее тоже. Поскольку узость переезда не позволяла карете и всадникам пройти одновременно, то требовалось, чтобы кто-то из них отступил.
Итак, упряжка остановилась, и всадники сделали то же. Однако новоприбывший господин, кажется, вовсе не был в настроении уступить проход господину Керабану. Турок против турка — это могло привести к осложнениям.
— Посторонитесь! — крикнул Керабан всадникам, чьи лошади противостояли его упряжке.
— Посторонитесь сами! — ответил оппонент, похоже, решивший не отступать ни на шаг.
— Я прибыл первым!
— Ну а проедете вторым!
— Я не уступлю!
— Я тоже.
Спор угрожал принять дурной оборот.
— Дядя, — сказал Ахмет, — какая нам разница…
— Большая разница, племянник!
— Друг мой… — вмешался ван Миттен.
— Оставьте меня в покое! — потребовал Керабан тоном, пригвоздившим голландца к месту в его углу.
В этот миг вмешался дежурный по переезду, крича:
— Торопитесь! Торопитесь! Поезд из Поти вот-вот появится! Торопитесь!
Но господин Керабан почти не слышал его. Открыв дверцу кареты, он вышел на рельсы вместе с Ахметом и ван Миттеном, Бруно и Низиб также устремились к ним.
Господин Керабан направился прямо к всаднику, схватил его лошадь за узду и крикнул с яростью, которую уже не мог сдержать:
— Вы освободите мне проезд?
— Никогда!
— Посмотрим!
— Посмотрим!
— Вы не знаете господина Керабана!
— А вы господина Саффара!
Действительно, это был тот самый господин Саффар, ехавший в Поти после недолгого пребывания в провинциях Южного Кавказа.
Имя Саффара, личности, захватившей лошадей на станции в Керчи, могло только еще больше возбудить гнев Керабана. Уступить человеку, которого он уже столько раз проклинал! Никогда! Он скорее дал бы раздавить себя копытами его лошади.
— А, это вы — господин Саффар? — воскликнул он. — Отлично! Назад, господин Саффар!
— Вперед, — сказал Саффар, делая знак всадникам своего эскорта взять переезд силой.
Ахмет и ван Миттен, понимая, что ничто не заставит Керабана уступить, приготовились прийти ему на помощь.
— Проезжайте, проезжайте же! — повторял дежурный. — Вот уже поезд!
И в самом деле уже слышался свисток локомотива, пока еще невидимого за поворотом железнодорожного полотна.
— Назад! — крикнул Керабан.
— Назад! — крикнул Саффар!
В этот момент шум от локомотива усилился. Потерявший голову дежурный махал своим флажком, чтобы остановить поезд. Но было слишком поздно. Состав уже появился из-за поворота…
Господин Саффар, видя, что времени на переезд уже нет, стремительно отступил. Бруно и Низиб бросились в стороны. Ахмет и ван Миттен, схватив Керабана, быстро увели его, в то время как ямщик тащил свою упряжку с пути.