Она оскалилась совсем уже недружелюбно. Девица же на кровати даже рот руками прикрыла, чтобы не расхохотаться, и испуганно посмотрела на наглую захватчицу — не заметила ли та, что над ней потешаются. Но моей противнице было не до того. Она не сводила с меня злых глаз, ноздри раздувались в бешенстве, а в голове наверняка лихорадочно вертелись шестерёнки, пытаясь подобрать достойный ответ, но вызывая лишь перегрев головного мозга.
Затянуться это могло надолго, поэтому пришлось сгрести её вещи самой и свалить на её кровать.
— Она так и спит под кучей одежды? — спросила я молчаливую девушку, которая сначала кивнула, потом замотала головой, а потом пожала плечами. Всё это она проделывала, смотря то на меня, то на мою противницу. — Странно, в тряпьё обычно зарываются бедняки…
— Тебе лучше знать, как спят бедняки! — очнулась наконец агрессивная девица. — Убирайся из моей комнаты! Немедленно!
Я демонстративно повернулась к ней спиной и принялась выкладывать вещи из саквояжа. Меня очень беспокоило, как там мои бутылочки с зельем. Судя по тому, что запаха корицы не ощущалось, в этот раз флаконы транспортировку перенесли хорошо, даже при отсутствии охраняющего кокона. Впрочем, у сеньоры Лусеро, чьими флаконами я воспользовалась, простых расходников не было, стекло было усилено и пусть было не совсем небьющимся, но близко к этому.
Спиной к противнице я повернулась зря. Я была уверена, что она не способна ни на что более серьёзное, чем поорать и потопать ногами, поэтому пинок оказался для меня полнейшей неожиданностью. Я полетела на кровать и лишь в последний момент успела выставить перед собой руки так, чтобы не придавить саквояж. Было бы ужасно остаться без зелья в самый ответственный момент.
Повернулась я к злобно ухмыляющейся девице, горя праведной яростью. Через секунду она уже валялась на своей кровати, с завёрнутой за спину рукой, и тыкалась носом в собственные шмотки. Она визжала, брыкалась и ругалась, как матрос в загуле после изрядной дозы рома принятой на грудь. Пришлось завести её руку ещё выше, отчего она взвыла и забилась в истерике, теперь требуя от меня только отпустить.
— Если ты, дрянь такая, ещё раз прикоснёшься ко мне любой частью своего грязного тела, то я тебе сломаю сначала эту руку, потом другую, а потом и обе ноги, — прогремела я ей в ухо, запоздало вспомнила, что делать этого ни в коем случае нельзя, поэтому добавила куда тише: — И к моим вещам тоже прикасаться права не имеешь. Запомнила?
— Отпусти, — она перестала дёргаться и только коротко всхлипывала.
— Отпущу, как только извинишься и пообещаешь больше ко мне не лезть.
Она опять дёрнулась, но, хотя я была немного легче, сбросить меня ей не удалось, удалось только ещё больше нагрузить страдающую руку. Девица взвыла и через вытьё выдавила:
— Извини. Обещаю не трогать ни тебя, ни твои вещи.
Я её отпустила, и она подскочила, как разъярённая кошка, и выставила на меня руки с растопыренными пальцами.
— Ты обещала, — напомнила я. — Или твоё обещание стоит столько же, как и остальные слова, — ничего?
Она с шумом втянула в себя воздух, резко развернулась и выбежала из комнаты.
— Зря ты так с ней, — сказала тихая девушка. — Её отец работает в министерстве магии.
— Значит, должен был озаботиться воспитанием дочери, потому что отправь мы жалобу на неё, пострадает он. Меня зовут Катарина Кинтеро.
Я подошла к ней и протянула руку. Девушка некоторое время недоумённо на неё смотрела, потом неуверенно протянула свою и сказала:
— Ракель Наранхо. От Эрнандес все рано или поздно сбегают.
Я стукнула ладонью о её ладонь, вовремя вспомнив, что тут не принято пожимать руки, и спросила:
— А ты?
Она вздохнула.
— Сеньора Дуарте просто так не переводит в другую комнату. Либо за деньги, либо за услуги.
— За услуги? — удивилась я.
— Пересказ слухов, и всё такое, — Ракель поморщилась.
— Наушничество.
— Оно самое. Сеньора любит быть в курсе новостей.
Сеньора настолько любила быть в курсе новостей, что примчалась к нам почти сразу после этих слов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Что здесь происходит? — возмущённо загремела она.
— Ровным счётом ничего, — повернулась я к ней. — Мы с сеньоритой Наранхо беседуем.
— Она меня ударила, — вылезла из-за спины комендантши моя врагиня. — Эта дрянь меня ударила.
— Врёшь же, — спокойно ответила я. — Ударила меня ты, а я просто не дала себя бить. Это любой из магов, владеющий ментальной магией, может подтвердить.
Сеньора Дуарте повернулась к Эрнандес, та завиляла взглядом с такой же скоростью, как виляет хвостом бездомная собака, которую пообещали накормить и взять с собой.
— Сеньорита? Так кто из вас говорит правду? Мне пригласить мага?
— Она мне угрожала! — выпалила Эрнандес, глядя на меня с ненавистью.
— Я не угрожала, а предупреждала, что будет, если ты станешь ко мне приставать.
Посмотрела я на неё так, что она испуганно сглотнула и сделала шаг назад, в безопасный сумрак коридора.
— Хм… — сказала Дуарте. — Похоже, без мага мы не разберёмся.
— Не надо мага, — внезапно выпалила Эрнандес. — Мне могло показаться что-то не то. Возможно, всё дело в том, сеньора Дуарте, что эта комната неправильно ориентирована по сторонам света. Думаю, мне нужна другая.
— Другая? Да где же я их вам наберу? — возмутилась комендантша. — У меня нет свободных комнат.
— Сеньора Дуарте, давайте посмотрим, вдруг найдётся? — заныла Эрнандес.
Они ушли. Я прикрыла дверь и с удивлением посмотрела на Ракель.
— Что это было?
— Как что? Если привлекается маг, то он пишет отчёт, одна из копий которого идёт в министерство магии. Наверное, ты права и у её отца могут быть неприятности из-за поведения дочери.
Она смотрела на меня широко раскрытыми удивлёнными глазами, не в силах поверить, что проблема так легко решилась.
И она действительно решилась, потому что Эрнандес вернулась молча, ни на кого не глядя, собрала вещи и перенесла их куда-то в другое место в несколько приёмов.
А я на правах победительницы заняла её кровать, поскольку она была ближе к окну, из которого действительно открывался приятный вид на оранжерею.
Глава 28
До обеда к нам так никого и не подселили. На моё удивление Ракель пояснила, что приём уже почти неделю идёт, основной поток схлынул, а девушек вообще поступает куда меньше, чем парней.
— До начала занятий всего два дня осталось, чего ты хочешь? Все, кто знает, стремятся попасть пораньше, потому что и учебников может не хватить, и форма, бывает, заканчивается. Тогда невезучим приходится либо долго ждать, либо самим заказывать.
— Странно, мне этого не рассказывали…
— Возможно, родители не хотели, чтобы ты сюда поступала?
— Они об этом вообще не знают, — отмахнулась я и быстро перевела разговор на собеседницу: — А твои родители, они были против?
— Нет, конечно. У меня оба родителя — маги, с чего бы им запрещать этим заниматься своим детям? Мама так вообще из семьи одного из Легиона.
— Легиона? — удивлённо переспросила я.
И чуть не стукнула себя по губам, увидев, как изменилось лицо Ракель. Когда я наконец усвою, что в моём положении лучше всего молчать? И за умную сойду и не проколюсь по-глупому. Это же наверняка понятие из тех, что здесь и младенец знает.
— Ты тоже из тех, кто считает, что Сиятельных в Теофрении не надо было трогать? — убито спросила Ракель.
— Я считаю, что это дела прошлого, — примирительно ответила я, сразу сообразив, что за Легион имелся в виду. — Им тогда казалось это правильным.
— Это и было правильно! — пылко бросила она.
— Убить столько людей правильно?
— Это не люди, это Сиятельные.
И столько в её словах было ненависти, что сразу подумалось, что жить с ней в одной комнате непредусмотрительно: узнает о моей сути — придушит ночью подушкой. Даже Эрнандес в этот момент показалась безопаснее.