Читать интересную книгу Посох в цвету: Собрание стихотворений - Валериан Бородаевский

Согласно записям Белого, Бородаевский появляется на курсе лекций Штейнера “Der Christus-Impuls im Zeitenwesen und sein Walten im Menschen” (Мюнхен, 29—31 марта 1914 г.) и посещает строительство Гетеанума: «В эти дни, помнится, в Дорнахе оказался В.В. Бородаевский, которому здесь не понравилось; он всё жаждал умственных разговоров, дебатов и споров об антропософии, а мы были заняты главным образом вопросами техническими: как держать стамеску, как резать по дереву; помню, что лили дожди, дороги превратились в грязь <…>»[163].

Однако вскоре поэт критически переосмысливает антропософию как возможность собственного духовного пути. В письме к Вяч. Иванову от 1915 г. он размышлял: «С поэзией я еще не покончил, с антропософией тоже, – однако и то и другое выкристаллизовывается во мне по-иному. <…> Охладел ли я к антропософии? Да, если понимать таковую, как особую международно-немецкую секту, нет – если взять ее шире “в духе и в истине”. Оккультизм индийский и среднеевропейский, русская церковная мистика и многое другое в какой-то сокровенной глубине духа складываются в нечто целое и свое, от чего легко не откажешься; во всяком случае, от такого отказа я дальше чем когда бы то ни было»[164]. В 1915 г. поэт всё реже появляется в Москве и Петербурге, ведет жизнь деревенского затворника, радушно приглашая навестить курские пенаты своих литературных знакомых. В ноябре он всячески звал в гости А.Н. Толстого с супругой: «У нас тихо и мирно, соседство почти всё разъехалось – все условия налицо для уединенной работы. Сейчас мы остались в полном одиночестве; летом же было довольно много гостей, да сверх того партия художников-богомазов, которые расписывали нашу церковь, где я состою старостой. Зиму в целом пробудем в деревне, если не считать моих большей частью 5-6 дневных вылазок в Курск на земские собрания и, может быть, в Питер, тоже на несколько дней»[165].

До революции Бородаевский не раз бывал в Петербурге, во всяком случае, следы его общения с литературными кругами прослеживаются вплоть до 1917 г.; например, Вл. Пяст, вместе с которым Бородаевский печатался в студенческом журнале «Gaudeamus» (1911), упоминал в письме к А.А. Блоку от 3 февраля 1917 г., что «читал однажды у Бородаевского <…> первую часть своего романа<…> “Круглый год”»[166]. Он продолжает общение с семьями Ф. Сологуба и А.М. Ремизова. В семейном архиве сохранились две книги Ремизова с дарственными надписями – на 7 томе собрания сочинений и на книге «Укрепа» (Пг., 1916); оба инскрипта датируются мартом 1916 г.

В начале 1917 г. Бородаевский встречался в Москве с Андреем Белым, вернувшимся из Дорнаха осенью 1916 г. Находясь в весьма стесненном материальном положении, Белый по-дружески одолжил у Бородаевского небольшую сумму денег, которую затем и возвратил с сопроводительным письмом: «Дорогой и многоуважаемый Валериан Валерианович, с огромной благодарностью возвращаю Вам 300 рублей. Пишу Вам отдельно. Извиняюсь, что опоздал сроком. Объяснения – в письме. Примите уверения в совершенном почтении и преданности. Б. Бугаев»[167].

После Февральской революции поэт с семьей перебрался в Курск, был избран комиссаром Курского губернского земства, принимал активное участие в первом заседании экспертного губернского земского собрания[168]. Когда был объявлен конкурс на лучший текст гимна новой Российской Республики, Бородаевский написал стихотворение «Песнь народу русскому»[169]. На письмо Андрея Белого Бородаевский отвечал:

«Дорогой Борис Николаевич,

письмо Ваше заказное переслали мне из Курска в деревню, где я отдыхал после сумятицы моего временного земского комиссарства (этот пост я занимал до Земского собрания, на котором Земство благополучно сорганизовалось; впрочем, земские дела будут не раз вовлекать меня в вихрь событий). Очень жалею, что Вы так кратки; было бы мне чрезвычайно важно знать, какими представляются Вам события. Судьба России тревожит, но хочется верить, что “болезнь во спасение”… О книжке мы не сговорились, но ведь, надо полагать, мы свидимся? Я надеюсь, что Вы выберете кусок Вашего времени и побудете у нас в деревне? Социальные волнения не настолько остры пока, чтобы деревня потеряла свою цену; природа безмятежна, и если смотреть на вещи немного по-теософски – жить можно».[170]

После Октябрьской революции Бородаевский возвращается в разгромленное крестьянами поместье Кшень и с трудом привыкает к новой жизни; вскоре умирает его второй сын, Павел. Пытаясь обустроить быт и в поисках средств к содержанию семьи, поэт уезжает в Киев, где ему удается устроиться делопроизводителем общего отдела в «Автоцентр» Киевского Совета Народного хозяйства. Вернувшись в 1919 г., Бородаевский занимает должности заведующего подотделом Курского губтрамота, специнструктора в отделе земледелия и животноводства Курского губсовета рабочих и крестьянских депутатов.

В мае 1920 г. поэт поступает в канцелярию курского сыпно­тифозного лазарета, затем устраивается на должность заведующего Кустарно-промысловым отделом Курского кооперативного союза. В начале 1920-х заметно оживляется культурная жизнь провинциального Курска, организуется Курской Союз поэтов; разумеется, Бородаевский принимал участие в заседаниях, вероятно, преподавал основы стиховедческого мастерства молодым поэтам в литстудии. В конце 1921 г. кружок обрел официальный статус Курского отделения Всероссийского союза поэтов. Осенью 1921 г. Бородаевский организовал вечер памяти Александра Блока, на котором выступил со своими воспоминаниями о нем.

В начале 1921 г. Бородаевский отсидел в тюрьме около двух месяцев; по некоторым сведениям, причиной тому были петиции супругов Бородаевских в защиту приходского батюшки. Многие стихотворения, написанные в период тюремного заключения, Бородаевский посвятил своему старшему сыну-подростку.

Одна из наиболее одаренных участниц курского кружка, Елена Благинина, вспоминала позднее в письме к Ю. Бугрову, автору первой книги о Бородаевском: «В те далекие годы, когда мы встречались с В.В., мы были в таком самоупоении юношеского восторга перед жизнью, что мало обращали вниманье на таких странных и чуждых нам людей, каким казался нам В.В. Это был человек среднего роста, страшно бледный, в поведении несколько замкнутый, молчаливый, очень серьезный. Ему было лет сорок пять, но в нашем представлении это был старик , с которым скучно. В крутом своем невежестве мы не понимали, что перед нами человек, знавший Блока, Вячеслава Иванова, Белого, Ахматову и других крупных поэтов века. <…> Позже я узнала, что В.В. увлекался оккультными науками, был теософом, жил трудно, даже тяжко, под конец жизни, как говорят, заболел психически и скончался вскорости после того, как Курский союз поэтов перестал существовать»[171].

В условиях суровой действительности первых лет советской власти поэт не прекращал писать. Последний раз стихи Бородаевского появились в печати за год до его смерти – в небольшом и редком коллективном сборничке Курского союза поэтов.

Начало 1923 г. было тяжелым – умер самый младший из сыновей Бородаевского, Леонид. Сам поэт тяжело болел, но, по семейному преданию, отказался от лечения, попросив жену «отпустить» его, и 16 мая скончался. 25 мая состоялся вечер памяти Бородаевского, на котором были прочитаны последние его произведения и доклады о его творчестве. Вечер стал последним мероприятием Курского союза поэтов, вскоре прекратившего свое существование[172].

На момент смерти Бородаевского имя его в столичных литературных кругах было уже давно и прочно забыто. Перепечатка четырех стихотворений в антологии «Мир искусств в образах поэзии» (М., 1922)[173] – скорее исключение, подтверждающее правило. В вышедшей спустя три года самой известной и представительной поэтической антологии того времени[174] для Бородаевского уже не нашлось места. Такое положение сохранялось до 1980-х годов, когда появились первые биографические статьи о поэте, а стихи его стали включаться в антологии. Полноценное же собрание стихотворений Бородаевского предпринимается впервые, спустя 100 с лишним лет после выхода его сборника в издательстве «Оры» (по авторскому счету – первого), в предисловии к которому Вяч. Иванов важнейшим признаком самобытности лирики Бородаевского назвал ее несовременность. Весьма вероятно, что нынешний читатель сочтет эту лирику несовременной, однако хочется надеяться, что, вслед за Вяч. Ивановым, ему удастся разглядеть в Валериане Бородаевском одно из наиболее самобытных явлений литературы Серебряного века.

ПРИМЕЧАНИЯ

При жизни Валериана Бородаевского вышли три сборника его ст-ний: «Страстные свечи: Стансы» (СПб.: типолитография «Печатное искусство», 1909), «Стихотворения: Элегии, оды, идиллии» (СПб.: Оры, 1909) и «Уединенный дол» (М.: Мусагет, 1914). О судьбе тиража сборника «Страстные свечи» см. в воспоминаниях М. А. Бородаевской (с. 276). «Стихотворения», вышедшие в том же году, Бородаевский считал своим первым сборником, «Уединенный дол» – вторым; эти сборники представлены в настоящем издании в полном составе и авторской композиции. 8 ст-ний из сборника «Страстные свечи», не включенные в «Стихотворения», и ст-ния, опубликованные в периодике в 1915-1917 гг., составляют отдельный раздел.