не стал терять преимущества.
Подскочив к оператору, схватил его одной рукой за предплечье, а другой за голову. Выставил вперёд ногу, для надёжности и впечатал ублюдка лбом в стену. Понадобилось два или три удара, чтобы сукин сын потерял сознание, и к тому времени парень в обмотках на руках уже приближался ко мне. Он был жилистым, крепким, с лицом явно привыкшим к ударам. Вы не спутаете такое лицо ни с одним другим. В его глазах была усталость и ненависть. Мне не нравились эти обмотки. Если передо мной настоящий боксёр или таец, одного пропущенного удара будет достаточно, чтобы бой закончился. Очень болезненно для меня.
— Ты хули творишь, уёбок? — зло прошипел парень в обмотках. Я не ответил, выставив руки перед лицом. «Не поможет» — пронеслось в голове. Ну конечно. Олег отползал, даже почти смог подняться на ноги, но слишком медленно. Мне нужно было продержаться, пока несчастный сможет уйти подальше, а потом можно будет и самому броситься бежать. Против профессионала у меня не было шансов, тем более у профессионала, который постоянно получал… дополнительную тренировку на улице. — Ты смелый дохуя? — снова спросил парень в обмотках. Ещё шаг, и он окажется на расстоянии удара — своего, разумеется. Уменя был только один шанс. Ничего не отвечая, я показал ублюдку средний палец. За этим последовал удар — быстрый, чёткий, прямо мне в подбородок. Пропусти я его, и уже не встал бы.
Но я был очень зол, мне хотелось домой, и я никогда не любил этих ребят. Какая-то часть меня, наверное, с момента появления борцов с нелегалами надеялась на встречу с ними. Конечно, другой части хотелось держаться подальше от проблем, но даже она понимала — слишком поздно. С самого утра всё полетело к чертям, в стороне уже не остаться. Я жалел об этом, честно, и в то же время был рад. Когда я перехватил руку парня в обмотках и сделав шаг влево впечатал колено ему в грудь, выбивая воздух из его лёгких, я впервые за несколько лет почувствовал себя хорошо. К сожалению, этого было мало. Я попытался бросить ублюдка на асфальт, надеясь на то, что мой удар собьёт ему дыхание, но вместо этого почувствовал как его кулак влетает мне в бок, прямо в печень. Задыхаясь от боли, я дёрнулся было назад, но сумел взять себя в руки, и, вместо того чтобы стать жертвой собственных рефлексов, наоборот двинулся вперёд. Удары по почкам и печени болезненны, но не лишат меня сознания. Отойду, позволю ублюдку провести себе прямой в голову, и драка закончится.
Второй удар я смог блокировать, третий как-то неуклюже принял на предплечье, четвёртый вошёл мне в живот. Дышать было тяжело, но другие варианты меня радовали ещё меньше. Я попытался ударить ублюдка в пах, но такой удар слишком легко отразить, просто подняв ногу. Парень в обмотках отступил, нанёс два удара в голову — правый и прямой — но оба прошли над моей макушкой. Я бросился подонку в ноги, как уже делал с виртуальной Рекозой, и получил удар коленом в нос. С трудом удержавшись на ногах, я уже понимал что ничего не смогу сделать. Новый удар пришёлся в ухо, мир поплыл, но к своему огромному удивлению, я остался в сознании. «Повод собой гордиться», — успел подумать я, перед тем как кулак в тканевой обмотке вошёл мне в подбородок, и мир утонул в чёрном и алом.
Gamma 5.
Со временем, мне стало это нравится. Или мне всегда это нравилось, но со временем я просто перестал слышать голос совести. Снова не так. Со временем, мне стало это нравится настолько, что я убедил себя в собственной правоте. Я надеялся, что Семён меня расстроил. Я хотел, чтобы он совершал ошибки, чтобы он не слушался меня, делал что-то мне назло. И чем чаще я избивал его, тем чаще он так поступал. Я был благодарен, в какой-то степени. Но больше всего, я был благодарен за то, что слепые не в силах дать отпор.
Слабость жертвы заводит намного сильнее, чем сопротивление. Рассказы о людях, которые находят упоение в равной драке лживы, от первого и до последнего слова. Нам не нравятся «достойные» противники, они вызывают страх, а страх вызывает гнев. Потом, этот гнев мы выдаём за то самое «упоение боем». Мы пытаемся забыть этот мерзкий укол страха, когда понимаем — жертва посмела сопротивляться. Некоторые, выйдя победителем из такой драки, «наказывают» жертву с особым упоением, некоторые нет. Но все мы хотим, все мы надеемся, когда затеваем драку, что жертва не будет сопротивляться.
Семён был такой жертвой. Я бил его, и был счастлив тому, что слепой парнишка, мой бывший друг, не может даже оттолкнуть меня, парализованный страхом и чувством вины. Вины за то, что стал инвалидом. И каждый раз, когда я избивал его, я пытался укоренить в нём это чувство вины.
Я бы хотел, чтобы человек, который рассказывает вам эту историю, был хорошим. Чтобы он мог смотреть на себя в зеркало без отвращения; чтобы он хотя бы одну ночь в году мог думать о чём-то, кроме того возбуждения — эмоционального, физического, сексуального — что он получал, раз за разом опуская специально купленный для этого ремень на лицо и грудь взрослого человека. Я бы очень этого хотел. Но у вас есть только я, а у меня есть только ненависть и отвращение. Чувство вины, к сожалению, есть только у хороших людей.
Beta 15.
Я лежал на земле, но был в сознании. Голова гудела, но в глазах не плыло. Парень в обмотках был близко, но ещё не сидел на мне верхом — значит между пропущенным ударом и этим моментом прошло не больше секунды. Потеряться на секунду всё равно плохо, но я был рад тому, что всё ещё соображаю.
— Не так уж ты и хорош, — усмехнулся я, и парень в обмотках попытался меня оседлать. Нет ничего проще — сесть на грудь лежащему и нанося