Читать интересную книгу Пелопоннесская война - Дональд Каган

не решились поднять вопрос о союзе с Аргосом. Посольство в Аргос для обсуждения договора так и не состоялось, и «во всем проявлялись какая-то беспечность и промедление» (V.38.4).

БЕОТИЙЦЫ

Тем временем приверженцы мира в Спарте также жаждали возвращения Пилоса. Они полагали, что стоит только убедить беотийцев отдать Панакт и удерживаемых ими афинских пленников, и афиняне вернут Пилос Спарте. И поскольку они оставались при этом своем мнении даже после всех переговоров с афинянами, повод для таких действий должны были дать сами участники переговоров с афинской стороны – вероятно, Никий и его ближайшие сподвижники. С одобрения обеих партий спартанцы направили официальное посольство в Беотию, чтобы просить об уступках в пользу Афин. Ответ беотийцев показывает, что у их партии войны появился новый план: они заявили, что не станут возвращать Панакт, если спартанцы не заключат с ними отдельный союз, сравнимый с тем, о котором Спарта договорилась с афинянами. Спартанцы понимали, что это стало бы нарушением их договора с афинянами, в котором отдельно оговаривалось, что ни одна сторона не может заключать мир или объявлять войну без согласия другой. Но разрыв с Афинами был именно тем, чего добивалась партия войны, поэтому ее сторонники поддержали идею о заключении союза с Беотией. При этом, не имея большинства, партия войны нуждалась в дополнительной поддержке, которую можно было найти среди приверженцев мира. Однако, как бы сильно спартанцы ни желали возвращения Пилоса, почему хоть кто-то из них верил, что афиняне согласятся его вернуть, особенно после того, как спартанцы вероломно вступили в союз с Беотией? Единственное правдоподобное объяснение состоит в том, что спартанцы возлагали надежды на, как им казалось, безграничную уступчивость афинской партии мира и на то, что она по-прежнему определяет политику Афин. Таким образом, в начале марта 420 г. до н. э. спартанцы заключили договор с Беотией, предоставив ей гарантии на случай нападения афинян.

Беотийцы, приветствуя соглашение как удар по союзу Афин и Спарты, в то же самое время готовились обмануть своих спартанских союзников. Они тотчас же приступили к сносу укрепления в Панакте, лишая Афины важной пограничной крепости. Хотя спартанцы ничего не знали об этой затее, к ней наверняка приложили руку коринфяне, так как это полностью соответствовало их убеждению: заставить Спарту сражаться можно только угрозой войны и страхом перед ней, а не спокойствием и безопасностью.

Между тем аргосцы ожидали беотийских послов, чтобы договориться об обещанном союзе, но никто из них не явился. Вместо этого до Аргоса дошли вести о том, что беотийцы разрушают Панакт, и о том, что Спарта уже заключила союзный договор с Беотией. Аргосцы решили, что их предали, что за всем этим стоит Спарта и что именно она убедила афинян смириться с разрушением Панакта, вынудив Беотию присоединиться к их двухстороннему союзу. Аргосцев охватила паника; теперь они не могли договориться ни с Беотией, ни с Афинами и боялись, что их собственная коалиция вот-вот рассыплется, а ее участники перейдут на сторону Спарты. Больше всего их беспокоило то, что вскоре им предстояло иметь дело с коалицией Пелопоннеса, во главе которой должны были встать Спарта, Беотия и Афины. Поэтому аргосцы, объятые ужасом, «со всею поспешностью» направили в Спарту послов с задачей «заключить договор с лакедемонянами на каких бы то ни было условиях», дабы «самим оставаться в покое» (V.40.3).

Переговоры аргосцев о союзе со Спартой отражали энтузиазм обеих сторон. Аргос хотел, чтобы спор о Кинурии был передан в третейский суд; спартанцы же, со своей стороны, желали возобновить договор на прежних условиях, по которым спорная территория оставалась за ними. В сложившейся ситуации аргосцы предложили заключить мир на пятьдесят лет при условии, что каждая из сторон сможет в любое время вызвать другую на битву ограниченного масштаба, которая и решит вопрос о принадлежности Кинурии. Сперва спартанцы сочли это предложение абсурдным, но после тщательного рассмотрения они приняли его и подписали договор, так как «они желали во что бы то ни стало приобрести дружбу Аргоса» (V.41.3). К концу июня аргосские послы должны были вернуться в Спарту с официальным подтверждением договора, но из-за их задержки события пошли по совершенно иному пути.

ГЛАВА 17

СОЮЗ АФИН И АРГОСА

(420–418 ГГ. ДО Н.Э.)

АФИНЯНЕ ПОРЫВАЮТ СО СПАРТОЙ

В рамках соглашения с Беотией в эту область прибыли спартанские послы, чтобы забрать Панакт и содержавшихся у беотийцев афинских пленников. И форт, и людей предстояло вернуть афинянам. Послы обнаружили, что укрепление разрушено, но им удалось заполучить пленников, после чего они отправились в Афины в надежде вернуть Спарте Пилос. Они утверждали, что Панакт, хоть и срытый, может считаться формально возвращенным Афинам, поскольку никакой враг теперь не смог бы в нем закрепиться. Однако афиняне желали, чтобы укрепление было возвращено им в целости, и, кроме того, они были возмущены союзным договором Спарты с Беотией, который не только нарушал обязательство не заключать новых союзов без ведома другой стороны, но и обнаруживал всю лживость спартанских обещаний держать в узде своих строптивых союзников. Поэтому афиняне «дали послам суровый ответ и с тем отпустили их» (V.42).

Действия Спарты способствовали возрождению афинской партии войны, которая фактически впала в спячку после смерти Клеона. На его место претендовал Гипербол, сын Антифана. Древние авторы называют его демагогом[21], а Аристофан в своей комедии «Мир», поставленной в 421 г. до н. э., говорит о нем как о человеке, который управляет народным собранием. Он был триерархом (капитаном корабля и состоятельным человеком), активным членом собрания, вносившим законопроекты и предлагавшим поправки; возможно, он также являлся членом Совета и стратегом. Некоторые из античных авторов описывают Гипербола как нелепого и презренного негодяя, отвратительного даже в сравнении с прочими демагогами. Аристофан, возможно, преувеличивает, приписывая ему имперские замыслы, которые простирались вплоть до Карфагена, но вряд ли стоит сомневаться, что в 421 г. до н. э. Гипербол выступал против мира и последующего союза со Спартой. Он был хорошо подготовленным и умелым оратором, но не имел ни военной славы Клеона, ни личной харизмы и обаяния богатого и благочестивого Никия. Из Гипербола вполне мог выйти лидер партии войны, если бы на его пути не возник сильный и неожиданный соперник.

Алкивиаду, сыну Клиния, было от тридцати до тридцати трех, когда весной 420 г. до н. э. его избрали стратегом (минимальный возраст для занятия этой должности составлял тридцать лет). Он был достаточно состоятелен, чтобы участвовать в гонках на колесницах на Олимпийских играх, и обладал настолько необычайной красотой, что его «ловили в свои сети многие женщины из высшего общества»[22] (Ксенофонт, Воспоминания о Сократе I.2.24), равно как и многие именитые мужчины. Кроме того, он был талантливым оратором, учившимся этому искусству у лучших преподавателей своего времени. Его интеллектуальные способности вызывали всеобщее восхищение, а его близость с Сократом еще больше способствовала укреплению его репутации мыслителя, а также отточила его полемические навыки. Кажется, даже недостатки Алкивиада скорее помогали ему, чем вредили. У него имелся дефект речи, но люди находили это очаровательным. Он был своеволен, избалован, непредсказуем и возмутителен, но его выходки приносили ему по меньшей мере столько же восхищения, сколько зависти и осуждения. Своим не укладывающимся ни в какие рамки поведением он заслужил внимание и дурную славу, что значительно облегчило ему раннее вхождение в общественную жизнь.

На политическую и военную карьеру Алкивиада больше всего повлияла его семья. Слава предков позволила ему чрезвычайно быстро добиться высокого положения в Афинах. Имя Алкивиад имеет спартанское происхождение, а его корни уходят как минимум в VI в. до н. э., когда в результате налаживания соответствующих связей члены этой семьи стали представителями (проксенами) Спарты в Афинах. Правда, к моменту начала Пелопоннесской войны эта роль уже перешла в другие руки. По линии отца Алкивиад принадлежал к знатному роду Саламиниев. Его прапрадед был сподвижником Клисфена, освободителя Афин и создателя демократии. Его прадед в ходе Греко-персидских войн сражался в качестве триерарха на принадлежавшем ему корабле с экипажем, набранным за его собственный счет. Его дед был достаточно крупной политической фигурой, чтобы подвергнуться остракизму, а его отец, будучи соратником Перикла, погиб с оружием в руках в битве при Коронее в 447 г. до н. э.

Мать Алкивиада происходила из рода Алкмеонидов, одного из самых знатных семейств, к которому также принадлежала мать Перикла, так что Перикл стал