понять, почему Уильям все время норовит сбежать.
Роуз
Роуз сказала Уильяму, что они с девочками поедут на выходные в Нью-Хэмпшир, но ровно сейчас она на переднем сиденье кабриолета Шейлы мчалась по хайвею в сторону Кейп-Код. В машине они вчетвером – лучшие подружки еще с начальной школы, все замужем, и у всех дети-школьники. Сегодня день рождения Шейлы. Остается неделя до суматохи Дня труда и начала учебного года. Они разработали план еще месяц назад.
– Я знаю, куда хочет Роуз, – сказала Шейла, покосившись на нее.
Роуз скорчила гримасу.
– Ну да, – согласилась она, – а кто не хочет летом в Хайаннис?[17]
Роуз понимала, что ее зацикленность на Кеннеди немножко забавна. Девчонки ее все время из-за этого поддразнивали. А Уильям вообще отказывался разговаривать на эту тему.
– Но ты же с ними знаком, – не раз клянчила она. – Неужели нельзя устроить мне приглашение хоть разочек?
– Я не знаком с сенатором, – отвечал Уильям. – Я ведь тебе уже говорил. Мы с Тедди едва знакомы. Он учился в Гарварде годом позже Джеральда. Мы не приятели.
Во время съезда партии она устроила прием в своем доме, украсив парадный вход красно-бело-синими лентами и шариками. Когда Джек[18] победил, Роуз восторженно скакала по залу и подливала всем шампанского. Во время его речи она стояла в глубине зала, и слезы лились по ее лицу, когда он рассказывал о том, как мешает ему католическое воспитание, когда определял новые цели и когда говорил, о чем будет просить каждого американца ради блага страны. Мне нужна ваша помощь, ваша рука, ваша поддержка, ваш голос. Роуз настолько понравилась эта фраза, что она научила ей детей, добавив к их ежевечерним молитвам.
Она была разочарована, когда Джеки не поднялась к нему на сцену. Позже Роуз узнала, что у Джеки тяжелая беременность и что она оставалась в Хайаннисе до самого рождения малыша. Как же замечательно, что у них будет еще один ребенок. Выкидыш в 1955-м, в том же месяце, что и у Роуз, мертворожденное дитя в 1956-м. Но потом на свет появилась Кэролайн. Роуз каждый вечер молилась, чтобы эта беременность была благополучной и чтобы Джеки Кеннеди доносила ребенка до срока.
Роуз понимала, что сегодня они не познакомятся и даже не встретятся с Джеком-Джеки. Но вполне могли бы случайно столкнуться с кем-то из других Кеннеди, в баре или в ресторане. Она оглядела подруг. Им всем уже вдруг оказалось тридцать, а Шейле в эти выходные исполнилось тридцать один. Все отлично выглядят, наконец-то похудели после рождения детей – каждая, как по часам, рожала каждые два года, но с этим, слава богу, покончено, по крайней мере, они надеялись – и отлично загорели, проводя лето на свежем воздухе. Научились скрывать разочарования. Она знала, что в любом баре на их компанию будут оборачиваться. Жаль, что уже прошли времена, когда оборачивались и на нее одну.
– Судя по опросам, шансы у него подросли, – громко сказала Роуз, перекрикивая шум ветра. – Я очень надеюсь.
Мэри покачала головой и крикнула в ответ:
– Майкл говорит, у него никаких шансов. Страна не проголосует за католика.
– А я думаю, он победит, – возразила Роуз, уставшая от споров, которые вела все лето. – Мне кажется, мы не учитываем настроения остальных людей.
Несмотря от свой пессимизм, все, кого они знали, не только симпатизировали Джеку, но и активно участвовали в его кампании. Роуз все лето ходила по домам в Куинси.
Ты проповедуешь обращенным, неустанно повторял Уильям, когда она со стопкой брошюр и листовок выходила из дома. Каждый ирландский католик в Бостоне и так непременно проголосует за него.
В Хайаннисе Роуз указала Шейле, куда ехать:
– Просто поезжай прямо, а потом потихоньку дальше, пока не доберемся до воды.
– Боже правый, – воскликнула Шейла несколько минут спустя, когда все они уставились на резиденцию: белый штакетник, громадные серые, обшитые досками дома, зеленые газоны, тянущиеся до самого моря.
– Каково, интересно, тут жить, – вздохнула Мэри, и Роуз поняла, что все они сейчас мысленно видят свои крошечные домишки, лепящиеся друг к другу, с вечно текущими трубами и узкими лестницами, где за стенкой слышны скандалы соседей.
– Я же вам говорила, – откликнулась она. – Я говорила, какая тут роскошь.
Она много раз бывала тут. В самом начале семейной жизни, когда у Уильяма дела на работе шли в гору, а Кейтлин была совсем малышкой, они обсуждали, не купить ли участок на Кейпе. А Уильям вечно бредил той дырой в Мэне. Даже однажды потащил ее туда. Остров, боже правый, с единственным домом. Да кто захочет там жить? Поэтому они съездили на Кейп и посмотрели несколько участков поблизости. Она постоянно нацеливала Уильяма на эту часть города.
Но сейчас лишних денег нет. С тех пор как поженились, они переезжали уже три раза. Роуз не нравилось возвращение в Куинси. Приятно, конечно, жить рядом с родителями и старыми друзьями, но там все слишком привычно. Ходить в церковь, где тебя крестили. Покупать продукты в лавке, куда тебя возили в коляске. Как будто никогда отсюда не уезжала. Как будто ты по-прежнему ребенок.
– Может, Джеки сейчас сидит в одной из комнат вон там, – сказала она. – Присматривает за Кэролайн. Читает ей любимую книжку.
– Ой, умоляю, – усмехнулась Шейла. – У них для этого есть специальные люди.
– Жаль, у меня нет таких людей, – встряла Сьюзан. – А она, скорее всего, целыми днями валяется в кровати, ест шоколад и читает, или что там делают богатые целыми днями в кровати.
Все расхохотались.
– А я бы не отказалась от того, что там они делают в кровати с Джеком, – протянула Шейла.
– Шейла, – возмутилась Роуз, – это отвратительно. Он же станет нашим президентом.
Со стороны поместья ехала машина. Они вытянули шеи, стараясь разглядеть, не знаком ли им водитель, но нет.
– Шестерка, – констатировала Мэри. – Поехал, наверное, по их делам.
– Ладно, девчонки. – Шейла завела двигатель. – Погнали в мотель, переоденемся. Уже через час я хочу сидеть в патио с выпивкой в одной руке и сигаретой в другой, глазеть в розовое небо и на роскошных мужиков.
Пока Шейла жала на газ, везя их в мотель, Роуз, крепко придерживая платок на голове, смотрела в зеркало заднего вила. Вот она, жизнь, о которой она мечтала, – исчезает вдали за спиной.
Милли
Милли забралась на стул, чтобы закрепить на карнизе над окном голубую гофрированную бумагу. Сегодня вечером она устраивает для себя праздник по случаю дня рождения. Пятьдесят пять. Невозможно старая. Она закатила истерику, когда Джордж указал ее возраст