Читать интересную книгу Приключения русского дебютанта - Гари Штейнгарт

— Что происходит? — крикнул он. — Я работаю на Сурка!

— Сурок тебя вызывает, котеночек, — крикнул один из громил. — В баньку пора!

Владимир открыл дверь:

— В какую баньку?

На пороге стояли два здоровенных парня крестьянского вида; в тусклом освещении коридора их пожелтевшие от беспробудного пьянства лица отливали чистой зеленью.

— Я уже мылся сегодня утром.

— Сурок велел привести Владимира Борисовича в баню, так что заматывайся в полотенце и двигаем, — ответили они хором.

— Что за чушь.

— Ты споришь с Сурком?

— Я слепо следую указаниям Сурка, — успокоил их Владимир.

Они походили на повзрослевшего Сережу Климова, детсадовского хулигана. А вдруг они тоже попробуют защипать его до смерти? И матери нет рядом, чтобы защитить его, а Лене Абрамову, бывшему лучшему другу, сейчас не до того, он в Хайфе, где заправляет, наверное, каким-нибудь злачным ночным клубом.

— Где эта баня? — осведомился Владимир.

— В третьем корпусе. Раздевалки там нет, так что заворачивайся в полотенце прямо сейчас.

— Вы что, хотите, чтобы я шел до третьего корпуса в одном полотенце?

— Так положено.

— Вы знаете, с кем разговариваете?

— Да! — не колеблясь ответили мужики. — Мы подчиняемся Гусеву! — добавил один из них, словно это обстоятельство оправдывало их наглость.

Когда обмотанный полотенцем Владимир шествовал через двор к третьему панеляку в сопровождении вооруженного эскорта, шлюхи, высунувшись из мрачной пещеры казино, свистели вслед почти голому молодому человеку. Владимир инстинктивно прикрыл руками грудь — жест, подсмотренный им у грудастых девиц на порнографических картинках. Выходит, его подставили! Этот козел Гусев жаждет его унижения. Видимо, Гусев забыл, чей Владимир сын — Елены Петровны Гиршкиной, грозной царицы Скарсдейла и советского Детсада… Что ж, подумал Владимир, мы еще посмотрим, чья возьмет, или, как с изящной простотой выражаются русские, кто кого.

Баня в третьем корпусе походила не столько на настоящую русскую баню с потрескавшимися стенами и перемазанной углем печкой, сколько на обычную шведскую сауну небольших размеров (такую же унылую и деревянную, как мебель в квартире Владимира), пристроенную к панеляку задним числом, так к станции «Мир» пристраивают еще один космический модуль. Внутри варились на медленном огне Сурок и Гусев, рядом с ними стояло блюдо с вяленой рыбой и бочонок «Юнеско».

— Американский король соизволил попариться с нами, — возвестил Гусев при появлении Владимира, обмахиваясь крупным окунем, покрытым соляной коркой. Голые тела Гусева и Сурка не отличались друг от друга ни единым изгибом, точно так выглядел бы Владимир лет через десять, поддайся он Костиной физкультурной муштре. — Неужто мы до сих пор почивали? — продолжал Гусев — Мои люди говорят, твоя машина и шофер весь день простаивают.

— А тебе какое дело? — беспечным тоном отозвался Владимир, перебирая березовые веники, которыми русские хлещут себя в бане якобы для улучшения кровообращения.

Он резко взмахнул веником, однако угрожающего жеста не получилось, мокрые ветки лишь выдохнули с тихой грустью: «Шу-у».

— Какое мне дело? — взревел Гусев. — В отчетах нашего бухгалтера значится, что только за последние две недели ты истратил пятьсот долларов США на выпивку, штуку на обеды и две штуки на гашиш. На гашиш, заметьте! При том, что Маруся держит опиумную делянку прямо здесь, во дворе. Или наш опиум не хорош для тебя, Володечка? Нахрапистый же нам попался еврей, Сурок. Ведет себя, как одесский партийный босс.

— Сурок… — начал Владимир.

— Хватит, вы оба! — гаркнул Сурок — Я хожу в баню, чтобы расслабиться, а не разбираться в ваших дрязгах. — Он растянулся на скамейке, по обе стороны свисал его толстый живот, по обширной рябой спине растекался пот. — Две штуки на гашиш, десять на шлюх… Ну и что? Только что звонил Мелашвили с «Советской власти», они отчаливают из Гонконга с запасом дури на девятьсот тысяч. Все путем.

— Ага, путем, — злобно хмыкнул Гусев, откусил голову у окуня и выплюнул ее в угол, на дымящиеся бревна. — Мелашвили хоть и черножопый, но свой парень, и ему приходится пахать через всю планету, чтобы ублажить нашего Гиршкина…

Рассерженный Владимир вскочил, едва не обронив полотенце, прикрывавшее его маленькое мужское достоинство — изъян, который он не хотел обнаруживать.

— Ты о чем! — закричал он. — За прошедшие Две недели я подружился почти со всеми американцами в Праве, начал работу над новым литературным журналом, благодаря которому мы приберем к рукам всех выходцев с Запада, мое имя дважды упоминалось в газете «Прававедение», солидном издании для экспатриантов, а завтра я буду почетным гостем на важном поэтическом вечере, где соберется богатая англоязычная публика. И после всего, что я сделал, часто в ущерб собственному здоровью и интеллекту, ты смеешь обвинять меня…

— Вот! Слыхал, Гусь? — перебил Сурок. — Он издает журналы, дружит с богачами, ходит на поэтические вечера. Хороший мальчик! Продолжай в том же духе, и я буду тобой гордиться. А помнишь, Гусев, как мы с тобой в детстве ходили на литературные вечера? Поэтические конкурсы… Напишите стихотворение на тему «Испытание мужества красных трактористов». Весело было! На одном из этих конкурсов я трахнул какую-то девчонку, ей-богу! Такую смугленькую, армянку наверное. Да-а.

— Конечно, как скажешь, так я и сделаю, — не унимался Гусев, — но…

— Заткнись уже, Миша, — поморщился Сурок. — Ныть будешь на бизнесменскам обеде. — Взяв с блюда маленькую рыбешку, он отправил ее в рот. — Владимир, дружище, иди сюда, похлещи меня веничком. Надо, чтобы кровь текла пошустрее, а то я расплавлюсь.

— Прошу изви… — начал Владимир.

— Эй, эй, парень! — закричал Гусев, вскочив на ноги. — Что это значит? Только мне позволено хлестать Сурка. У нас такой закон. Спроси кого хочешь в нашей организации. Положь веник, кому говорят, а то…

— Опять ты склочничаешь, Михаил Николаевич, — одернул его Сурок — Почему бы Владимиру меня не отхлестать? Он — малый крепкий. И хорошо потрудился. Заслужил награду.

— Да ты только посмотри на него! — орал Гусев. — Мускулы рыхлые, рука слабая. Он младше меня вдвое, а у него уже сиськи висят, как у коровы. Он отхлещет тебя, как педик, помяни мое слово! Ты же достоин большего, Сурок!

Если Владимир и почувствовал неловкость от предложения высечь своего начальника, вопли Гусева развеяли ее без следа. Рука Владимира сама схватилась за веник и гневно взмыла вверх, спустя мгновение на спине Сурка вспыхнула молния.

— Мыа-а-арф! — прохрипел Сурок — Угу. Во, так и надо. Хорошо!

— Ну, кто тут педик? — выкрикнул Владимир, не сразу осознав двусмысленность ситуации, и ударил еще раз.

— Боже, больно-то как, здорово, — урчал довольный Сурок — А теперь давай чуть повыше. А то я потом сидеть не смогу.

— К черту вас всех! — громко прошипел Гусев.

На пути к выходу он притормозил рядом с Владимиром с явным намерением испепелить его взглядом. Но Владимир не дал ему шанса, он не отрывал глаз от багровой топографии спины Сурка, темного леса для любого начинающего картографа. Однако в поле его зрения все же попала шея Гусева, крепкая, жилистая, в отличие от прочего телесного беспорядка.

Лишь после того, как Гусев хлопнул дверью, Владимир вспомнил, как он в детстве боялся парной — параноидальный страх оказаться запертым там и упариться до смерти. Он представил себя и Сурка в подобной ловушке: кожа становится прозрачной, как клецка, приготовленная на пару, а под кожей ничего, кроме вареного мяса. Худшей смерти, казалось, нельзя было вообразить.

— Эй, ты почему остановился? — промычал Сурок.

— Нет, я одолею этого козла толстошеего, — пробормотал Владимир себе под нос и взялся за дело с такой яростью, что с первого же удара на спине Сурка взорвался лиловый прыщ. Запах густой крови смешался с пропитавшим сауну запахом рыбы, столь же крепким и стойким, как сам Гусев.

— Да, да! — кричал Сурок. — Так и надо! Быстро же ты учишься, Владимир Борисович.

Часть V

Король Правы

1. Невыносимая чистота бытия

«Радость» была вегетарианским рестораном, но под ней пролегали мясные ряды дискотеки. Там завсегдатаи, круглый год стесненные в средствах, подстерегали наивных туристов, еще не износивших футболок со всякими «фи-зета-мю», заманивая их в ночь забвения. По утрам простаки просыпались на раскладушке в окраинной преисподней Правы и пытались дозвониться в Штаты кому-нибудь, облеченному властью, — по антикварному телефону, позволявшему связаться разве что с другим берегом Тавлаты. По воскресеньям в Дискотечном подвале устраивали чтения.