Читать интересную книгу Iskatel 1979 3 - Сергей НАУМОВ

— Извольте побриться, господин, — говорит Марко тоном слуги из хорошего дома. — Господин Петков приказал вас постричь и побрить.

18…Я волнуюсь.Не за себя волнуюсь, за дело. Наверное, так чувствует се­бя командир, посылая людей в атаку — вперед, в неизвест­ность, к притихшей до поры черной линии чужих окопов. Нервничает и Петков.Мы стоим на трамвайной остановке недалеко от школы за­пасных офицеров. Идет тихий крупный снег и тут же тает; в углублениях рельсов скапливается темная подвижная вода. Снег пошел где-то с полуночи, сопровождаемый капелью. Она звенела под окнами, обваливала сосульки и с трудолюбием дятла клевала жестяные подоконники. Петков, незадолго до того прибывший на виллу, в мокром плаще сидел в углу и безостановочно, одну за другой, истреблял сигареты. Пепел, по­хожий на цилиндрики артиллерийского пороха, был рассыпан где попало — на столе, на полу, в складках брюк. Мы обгово­рили все, глаза у меня слипались, но Петкову было мало — он раз за разом возвращался к одному и тому же, не уста­вая и не повышая голоса. В конце концов, мне надоело, и я запротестовал.

—  Сколько можно? Я все понял — и о вас и о себе. Надо ли повторяться?

—  Считаете, не надо? — сказал Петков. — Как знать. От повторения вреда не будет; зато, если что-нибудь напутае те, пеняйте на себя… Главное, ведите себя смирно.

До этого Петков битый час объяснял мне, чем все кон­чится, если я попытаюсь отступить от инструкций. Я слушал его вполуха и радовался, что все скоро кончится. Капель об­рабатывала подоконники, и сосульки ухали, мягко взрываясь в сугробах; для ощущения благополучия не хватало мурлы­кающей кошки.

Волнение пришло ко мне только сейчас, на остановке. Мы добрались сюда на двух автомобилях — в головном ехали агенты, в другом — мы с Петковым.

Ноги у меня мерзнут, и я тихонечко постукиваю каблука­ми, украшая брюки стоящего рядом Петкова серыми точками грязи. Агенты — их четверо — зябнут поодаль, одинаковые, в плащах с поднятыми воротниками. Им еще предстоит по­мерзнуть, околачиваясь возле храма. Заутреня протянется не менее часа, и я, думая об этом, испытываю некоторое удовлет­ворение.

Трамвая все нет и нет. Я выплясываю ритмический танец и рассматриваю забеленный снегом склон напротив. Трамвай­ная линия проложена у подошвы невысокого холма, за кото­рым — если взять вправо — лежит Лозенец, самый что ни на есть респектабельный квартал Софии. О том, что за моей спиной расположен стрелковый полигон, я стараюсь не ду­мать. На полигоне расстреливают.

Петков вплотную придвигается ко мне, берет под руку. Он неестественно оживлен; губы растянуты в улыбке.

—   Замерз, бай-Слави?

—  Опоздаем к заутрене, — говорю я и пристукиваю каблу ками.

—  Не о том беспокоишься, — говорит Петков и берет меня под руку. — Моли бога, чтобы он пришел.

—   Трамвай?

—   Твой человек.

—  Придет. Послушай, надо ехать в машине. Ручаюсь, нас некому засекать.

Остановка пуста — только мы шестеро, и я говорю гром­ко. Агенты поворачиваются на голос, а Петков изо всей силы сжимает мой локоть.

—  Потерпим. Христос и тот терпел.

Один из агентов длинно, с присвистом зевает. На лице у него скука и томление. Он мелко крестит рот и, не отнимая пальцев от губ, дует на них. Глядя на него, зеваю и я, и как раз в эту минуту с воем раздавленной собаки возникает трам­вай — желто-красный вагончик, не спеша скатывающийся вниз, под уклон. Пальцы Петкова впиваются в мой локоть, и по мышце до плеча молнией проскакивает судорога. Я неволь­но вырываю руку, заставив агентов встрепенуться. Тот, что зевал, делает шаг ко мне и лезет в карман.

—       Ты чего? — окликает его Петков. — А ну на место. И чтобы не лезть к нам в вагоне. Держитесь поодаль, поня ли?.. А ты не дергайся, бай-Слави. Они могут не понять, з чем дело… Ну с богом!

Я сжимаю зубы и карабкаюсь на обледенелую подножку по­дошедшего трамвая. Петков подталкивает меня в спину, по­могает не соскользнуть. Рука у него твердая.

В трамвае пусто. Лишь у будочки вожатого дремлет, кивая при толчках, пожилая крестьянка в шопском плате. Плат в нескольких местах заштопан; я успеваю заметить это, пока Петков, звеня стотинками, расплачивается и садится, притис­нув меня к стенке.

Плечо Петкова наваливается на мое. Губы приникают к Уху.

—, Бай-Слави… Ты слышишь меня? Не вздумай глупить в храме. Уйти тебе не дадут. Ты понял?

—  Угу, — говорю я, чувствуя на щеке капельки слюны.

—  Ты узнаешь его?

—  Откуда? Говорил же тебе: он сам меня узнает.

Петков отодвигается, чтобы через секунду вновь придавитьменя к стенке. Шепот буравит перепонки.

—  Наступишь мне на ногу, когда он подойдет. Два раза.

—  Помню.

—  Веди себя так, словно меня нет.

—        Хватит, — говорю я сердито. — Сколько можно? Если ты в чем-то не уверен, давай вернемся.

Я вытираю со щеки слюну и раздраженно отстраняюсь. Я что ему — железный, каменный, бетонный, кирпичный? Египетская пирамида, что ли? И когда только настанет конец? Знал бы кто-нибудь, как я устал.

А Петкова все несет. Он не может или не хочет остано­виться. Слова выскакивают из него, стертые, не имеющие смысла. О чем говорить, если все решено? Если все, до са­мой последней запятой, обговорено еще там, на вилле? Я вы­страиваю глухую стену, отгораживаюсь ею и пытаюсь жить сам по себе — шевелю пальцами в ботинках, отогревая ноги, считаю штопки на плате крестьянки.

—  Вставай, бай-Слави! Пересадка… Живее!

Стена, воздвигнутая с немалым трудом, рушится, и я, под­нявшись, двигаюсь к выходу. .Один из агентов прет за мной через весь трамвай и выскакивает уже на ходу. Прыгает он неловко, подворачивает ногу, и Петков, услышав вскрик за спиной, не оборачиваясь, рычит:

—   Болван! — И ко мне: — Не отставай, бай-Слави.

Спотыкаясь, я перехожу пути; останавливаюсь, и почти сразуже подходит вагон — череда светящихся квадратов, опу­шенных инеем. Желто-красные бока посеребрены. Дошагивая до подножки, я провожу по серебру растопыренной пятер­ней и оставляю на нем волнистую нотную строку. «Ля!» — иызванивает трамвай. «До!» — протягивают, сдвигаясь с места, колеса. «Соль!» — чистенько тренькает колокольчик в будке водителя. Не трамвай — музыкальная шкатулка.Не хочу думать. Ни о чем.

—        Бай-Слави! — толкает меня в бок Петков. — В храм вайдем вместе. Не забудь снять шапку и перекреститься.

—   Без креста нельзя?

—   Хватит!

Рука Петкова, просунутая под мой локоть, сигналит, что пора подниматься. По зыбкому полу мы идем к задней пло­щадке, и я рассматриваю темные от грязи планки настила. Между ними поблескивает монетка. Я нагибаюсь, поднимаю и, зажав в кулаке, кожей пытаюсь определить — орел или решка.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});