ушел в лес, Джеки, я не могу расслышать твои крики о помощи, иначе сама окажусь в этой ловушке». И все же она выдала тихим шепотом, не узнавая собственный хриплый голос, но не прекращая говорить:
— Извини, Джек. Прости, что слишком глупа для тебя. Это переходит все границы. Позвони, как почувствуешь себя лучше и будешь готов вернуться.
Она больше не отвечала ни словом на грозные выкрики Джека в спину, а только побрела прочь, скрывшись от всевидящих глаз капюшоном, закусывая до боли накрашенные губы и ощущая, как сладковатый привкус помады смешивается с каплями крови и остается на языке. Кэти не смела повернуться, даже когда услышала дрожь в голосе парня — она по-прежнему шагала прямо, чуть опустив плечи и умоляя сдержать себя и свою грусть хотя бы до следующего переулка, чтобы уже потом разрыдаться в голос и в бессилии упасть в огромную кучу грязных листьев.
А брюнет не желал успокоиться. Все кричал и кричал в темное небо, зная, что кроме него эти слова уже никто не слышит; надрывал глотку для того, чтобы только оказаться громче своих внутренних демонов, не дать им заполнить голову и сознание; орал на звезды, даже в мыслях проклиная их за яркий свет:
— Ты не имела права лезть ко мне, ясно?! Это моя жизнь, и я сам решаю, какой она будет! Хорошей или плохой — тебя это волновать не должно, ведь ты не мой друг! Ты — никто, жалкая и ничтожная, с чего ты взяла, что знаешь меня лучше других? Думаешь, я расстроен? Нет, у меня ведь всегда все в порядке!
Ноги предательски затряслись, и Дауни неосознанно их подогнул, впиваясь коленями в мелкие камешки. Правда, боли он не почувствовал: она сказалась чуть позже, когда на месте некогда гладкой кожи проступили крохотные ранки и несколько синяков темно-бардового цвета. Сейчас до этого не было никакого дело. Джек замер в таком положении, уперевшись в асфальт ладонями, и никак не мог заткнуть самого себя, повторяющего без конца:
— Все в порядке, у меня всегда все в порядке, всегда все…
Так он сидел довольно долго, пока, наконец, не перешел на молитвенный тон, а после внутренний голос сам продолжил этот бешеный поток фраз, прокручивая их в голове по несколько сотен раз и заставляя парня бессмысленно улыбаться холодной земле. Джек чувствовал, что полностью разбит физически и эмоционально; как будто внутри него сидит маленький ребенок и невидимой пухлой ручкой чертит что-то из сторону в сторону, но в пальцах на самом деле зажато острие вместо мягкой щетины кисти. И теперь это самое лезвие оставляет порез за порезом, проводит по одной и той же царапине в который раз, превращая нутро в кровавую кашу, а малыш смеется и еще быстрее разукрашивает Джека ярко-красным.
Кэти давно скрылась за углом, почти что бегом бросившись за дом, а Дауни все сидел и глядел поначалу себе в ноги, а затем — ей вслед, отчего-то расплываясь в улыбке и опасаясь, что вот-вот захохочет на всю улицу.
Представляешь, как этот безумный смех отлетал бы от чужих стен и подъездов? Как жители бы недоуменно высовывали свои сонные головы из окон, желая посмотреть, что за сумасшедший устроил такой шум. А ты бы все хохотал, не останавливаясь ни на мгновение, пока легкие не взорвались бы внутри тебя, как лопнувший воздушный шарик.
Глядя на некогда прекрасные звезды и небо в домашней одежде и застывшем на лице ужасе и счастье одновременно, Джек не мог пошевелиться, удивляясь внезапно заполнившей его душу пустоте. Словно где-то далеко включили звон тишины, и теперь парень позволил пропитать ей себя, полностью отдался раздражающему звучанию и забыл, что на самом деле стоит на коленях в каком-то забытом Богом закоулке, хочет смеяться, но не может,
не может,
и эта мысль убивает его.
Глава 17
«Итак, я снова трачу время на бесполезные вещи — эта запись прямое тому доказательство. Не могу сказать, что пишу от нечего делать, хотя буду использовать эту отговорку как вариант для прикрытия правды. Но кто будет обманывать самого себя? Глупо, верно, так можно только еще сильнее запутаться.
Наверное, я делаю это по нескольким причинам. Первая из них — самая несущественная, относящаяся по большей части к моему больному самолюбию — желание доказать, что я веду этот чертов дневник не из-за советов маленькой рыжеволосой школьницы. Это моя прихоть, не более того. Если задуматься, то Рэйчел просто посоветовала способ борьбы с грустью и одиночеством, ведь, написав что-то и вылив на бумагу переживания, ты и вправду чувствуешь себя ЛУЧШЕ. Как бы банально это не звучало. В принципе, так и выглядит вторая причина моей поздней записи — одиночество и нежелание делиться с миром личными секретами. Но я прекрасно понимаю, что дневник может запросто попасть в чужие руки и быть использован против меня самого. Риск осознанный, а как иначе?
Разве слова надежнее? Ведь в любом случае слухи разлетятся быстрее исписанных страниц, как пчелы; будут садиться на одни плечи и тут же перелетать на другие, немного дополненные и измененные рассказчиком. Может, тогда вообще нет смысла говорить? Люди мелочны и лживы — никогда не знаешь, откуда ожидать удара. Тем более, что твои тайны, раскрытые даже самому близкому другу, уже не принадлежат тебе; это равносильно тому, чтобы выйти на многолюдный перекресток и прокричать их на все четыре стороны, перебивая шум проезжающих мимо машин и гогот толпящихся пешеходов.
Гораздо проще и правильнее оставлять проблемы внутри себя, не давать им просочиться наружу и каждый раз залепливать новым слоем пластыря, не позволяя жидкому гною вытечь. С одной стороны, внутрь тебя никто не засунет свои грязные пальцы, не вытащит правду и мысли с одной из кишок — все будет похоронено там навеки, по крайней мере, до тех пор, пока бедная психика не перестанет тянуть такую немыслимую нагрузку. Но есть и обратная сторона. Страшная, о которой я стараюсь не думать просто так, без явного повода. Она заключается в следующем: однажды, в один прекрасный солнечный день с разноцветными птицами и сладкими песнями повсюду ты сдашься, а точнее, сдастся твоя голова. Старые переживания, подобно серой груде металлолома, разбросанной по огромным кучам на пустоши, будут закрывать собой слабый свет солнца. И ты в который раз окажешься на этом мусорном кладбище, но не сможешь найти дорогу обратно, в свой мир: так и будешь бродить между острыми бесконечными громадами отходов и надрывать голос, звать