никогда этого не сделал. Он все смотрел и смотрел на обернувшуюся к нему девушку, закутанную в длинный плащ и тоже не решавшуюся начать тяжелый разговор. Город только начал засыпать, оставляя затихшие улицы в мягком свете желтых фонарей, и яркие фары беззубых машин все реже появлялись из-за угла, а они… Они все стояли друг напротив друга под покровом ночи, два идиота, замерзшие и мечтающие о тепле и долгих объятиях; одна — взволнованная, смущенная, с собранным наспех конским хвостом и замершими на губах словами, другой же серый и сонный, немного растерянный, а в волосах у него запутались листья и звезды.
Наконец, Кэти сделала пару шагов по направлению к парню и мягко улыбнулась:
— Я знала, что ты придешь. Извини за поздний звонок.
И в который раз Джек сдался. Расслабил напряженные плечи, небрежно кивнул, сглатывая сладкий зевок, и как можно более дружелюбно постарался ответить. Правда, теперь все стало еще сложнее, чем прежде. Если раньше он ощущал по отношению к девушке только грубую и неоправданную злость, то сейчас потерялся и запутался внутри самого себя. Как будто его перевернули с ног на голову и хорошенько встряхнули, и теперь поставить все на прежние места крайне трудно, почти немыслимо:
— Никогда не спрашивай человека, спит ли он, Кэти. У тебя что-то срочное или ты так, поговорить по душам? По-моему, у тебя слегка сбиты часы — где-то на восемь или девять делений.
Кэтрин коротко рассмеялась и некоторое время ничего не говорила, иногда раскрывая рот в попытке произнести какую-либо фразу, но мигом отворачивалась и корила себя за несдержанность. И все же она глубоко выдохнула — маленькое облачко пара появилось в прозрачном воздухе и тут же растворилось без следа — а затем робко предложила:
— Пройдемся? Хочу рассказать тебе кое-что.
Джеку осталось только кивнуть, после чего оба медленно двинулись вдоль Стюарт-Стрит, не решаясь выдавить из себя нужных слов. Каждый понимал, о чем пойдет речь, что лучше сказать сейчас, а что нужно оставить на потом, до лучших времен, но все равно унылую тишину нарушало только прерывающееся дыхание и шум проезжающих вдали машин-одиночек.
Некоторое время Кэти вела куда-то прямо, затем свернула, а дальше Джек вовсе потерялся в сплетениях темных улиц, полностью погрузившись в свои мысли и не замечая, что уже несколько секунд девушка пытливо смотрит ему в глаза. Не получая никакого ответа, она намеренно громко вздохнула и как бы про себя сказала:
— Знаешь, я и представить не могу, что на меня нашло в тот день… Нет, правда, это все произошло так быстро, что только потом мне удалось тщательно обдумать произошедшее. Мы оба были неправы, Джек. Здесь нет чьей-либо вины.
Дауни по-прежнему молчал, сосредоточившись на движении собственных ног по сливающемуся с землей асфальту. Его цепляло почти все, что только попадало в поле зрения: он упорно разглядывал погасшие внутренности какой-то пекарни, прилавки, накрытые светлой пленкой или тканью и отражающую его самого витрину; не понимал, почему вывеску с надписью «Закрыто» нарисовали в таком странном и несоответствующем заведению стиле — изучал каждую потекшую букву и даже тонкую кайму рамки, только бы не слушать умозаключения идущей около него болтуньи. Но та, видимо, ничего не подозревала и настроилась на долгий и душещипательный монолог, то и дело поправляя растрепанные волосы в своей прическе:
— Когда ты накричал на меня, я, конечно же, убежала куда подальше. Но меня можно понять — я была на эмоциях, злая на весь мир и твою наглую персону в особенности! Потому, придя в этот же день домой, бросилась на кровать в рыданиях и слезах. Хорошо, что все домашние были на работе — не представляю, что сделала бы мама, увидев меня в таком состоянии…
Джонс сделала жалостливое лицо и не продолжала, пока не получила от Джека понимающий кивок. «Он сознается в совершенной ошибке», — радостно подумала девушка, но не изменила выражения, несмотря на бушующий глубоко внутри нее победный восторг. Она только позволила себе демонстративно шмыгнуть носом, а чуть позже выдать немного обиженно:
— Наверное, такое количество грустных сериалов и фильмов я не смотрела с самого рождения! Но не в этом суть — иначе я вечно могу говорить о том, как обмусоливала наш разговор до косточек. Потом мне вдруг показалось, что такая маленькая и жалкая ссора не может вот так запросто прервать нашей долгой дружбы, но обратиться к тебе напрямую мне не хватило сил. Боялась, что ты не поймешь и обозлишься еще больше, нежели раньше, а потому пошла к Роджеру. На самом деле он просто душка, правда, надо как-нибудь попытаться объяснить ему о вреде сладкого для зубов и фигуры, но это позже, — Кэтрин все еще быстро-быстро бормотала, уже немного оживившись, и с каждым новым словом, сопровождаемым смешным причмокиванием обветривших губ и вырывающимся крохотным белым облачком, Дауни было труднее себя сдерживать. Это напускное спокойствие давалось ему с огромными усилиями — изображать внимательного слушателя становилось все сложнее и сложнее. В конце концов, он решил прибегнуть к крайнему, запасному, но самому действенному из всех способов. Поговорить с собой. Ведь невозможно таким разговором что-то испортить. Ну разве что в редких, исключительных случаях.
«Зачем она мне все это объясняет?» — задал тревожный и угнетающий вопрос Джек и незамедлительно получил полный и содержательный ответ. Вот только он слушал внутренний голос, а оторваться от лица «подруги» никак не мог, из-за чего все смешалось в одну большую путаницу. Правда, главную суть он все же уловил. По крайней мере, постарался это сделать.
Разве ты до сих пор не понял? — усмехнулся «другой парень», пародируя жалобные интонации Джонсон. — Неужели для твоей черепушки это слишком сложно? Ей нравится так говорить, представляешь? Это приносит несказанное удовольствие — вызывать грусть в чужих глазах и выставлять тебя полным эгоистом и бессердечным монстром. Такова твоя ужасная истина. Это сродни маленькому пожару в доме, когда малышка Кэти заигралась со спичками и случайно подожгла занавески. Пламя перекидывалось с одной вещи на другую, все росло, росло, и вот голодные языки уже гложут деревянные стены и облизывают потолок. Забегают какие-то люди в масках и костюмах, выносят вопящую от страха девочку и тебя, серого, надышавшегося угарным газом — и вот живительный воздух врывается в задымленные легкие, а вместе с тем и слова: «Это ты поджег дом, Джек. Ты, больше некому. Из-за тебя Кэти могла погибнуть». Тогда ты поворачиваешься на виновницу торжества с недоумением во взгляде, а она только плачет, и на сморщенном зареванном лице