тем самым поощрявших зверства солдатни Кромвеля, когда она в 1643 году расправлялась с университетскими «умниками». Все, что знал Байфилд, сводилось к одной книге – Библии. Чтобы ее истолковать, достаточно, полагал он, содержащегося в ней же откровения. Разве нуждается в знании греческого тот, кто глаголет о тайнах на неведомых языках; разве просветит комментарий того, чей дух вознесся до сияния третьего неба?
Аллен, надо сказать, тоже был своего рода фанатиком, погрязшим в мистических умствованиях. Его интересы, для тех времен не вполне обычные, были направлены на математику и астрономию. В середине семнадцатого века эти науки воспринимались с подозрением не только умами, помраченными, как у Байфилда, религиозной манией. Англикане, пуритане, католики – все сходились на том, что наиболее известный из современных им математиков и астрономов, Декарт, исповедует атеистические взгляды. Математиков приравнивали к чернокнижникам: Томас Гоббс рассказывает, что в его дни в Оксфорде подобные занятия рассматривались как «родственные магии» и отцы, опасаясь за души своих чад, избегали отдавать их в этот университет. Насколько глубоко угнездился этот предрассудок в уме Адонирама, ясно из его проповеди. Поводом для нее послужило следующее событие. Как-то поздним вечером один корнет, человек набожный, выходя с молитвенного собрания в колледже, упал на крутой неосвещенной лестнице и сломал себе шею. Двое или трое солдат заболели дизентерией. Обсуждая эти несчастья, вояки каким-то образом связывали их с Алленом и его научными занятиями. В голове Адонирама досужие выдумки обратились в уверенность.
Дело в том, что Аллен был личностью загадочной. То ли полностью уйдя в ученые занятия, то ли опасаясь грубых выходок солдат, он редко покидал свою комнату. Быть может, Аллена удерживала на месте скорбная печаль, которой Шерман объясняет его ужасную смерть. Прожив три месяца по соседству с Алленом, Байфилд встречался с ним раз десять, не более, и тайна его запертой двери порождала у капеллана самые фантастические предположения. Час за часом из верхней комнаты доносилось бормотание: то громче, то тише, речь Аллена лилась непрерывным потоком. Никто на нее не откликался; случайно выхваченные слушателем отдельные слова не наводили ни на какие догадки о смысле фраз. Однажды Байфилд ясно различил произнесенное громче обычного зловещее восклицание: «Изыди, Сатана, изыди!» В другой раз он заметил Аллена через полуоткрытую дверь: тот стоял перед исписанной мелом доской – фигуры и символы на ней Байфилд счел магическими знаками. По вечерам он часто наблюдал из двора освещенное окно астролога; когда Аллен обратил к небу подзорную трубу, в Байфилде утвердилась идея, что ему выпало опасное соседство с одним из чародеев, шептунов и чревовещателей, о которых упоминает Священное Писание.
Далее случилось нечто странное, отчего подозрения Байфилда еще больше укрепились. Однажды ночью Аллен мягкой поступью прошел мимо его комнаты. Приоткрыв дверь, Байфилд увидел, как тот со свечой в руках скрылся внизу за поворотом лестницы. Байфилд потихоньку последовал за ним в темноте: Аллен вошел в привратницкую. Солдаты спали, склад оружия никто не охранял. Через освещенное окно Байфилд видел, как Аллен снял с полки на стене седельный пистолет. Внимательно рассмотрел его, потрогал затвор, взвесил пистолет в руке, прицелился, вернул оружие на полку и, прихватив свечу, поднялся обратно к себе. Вихрь подозрений закрутился в мозгу Байфилда, и даже утром, убедившись при построении, что все пистолеты целы, он не успокоился. На той же неделе умер один из больных.
Обдумывая это происшествие, Адонирам готов был поклясться, что его сосед спознался с Сатаной. И вскоре он получил новое тому доказательство. Со временем Байфилд заметил, что по ночам дверь комнаты Алле-на потихоньку отворяется. По лестнице пробегает частый топот, который сменяется тишиной. Через час-два топот слышится снова, достигает комнаты Аллена, и тогда дверь закрывается. Лежать без сна и ждать призрачных шагов стало сущей мукой для болезненного воображения Байфилда. От страха он молился в постели и пел псалмы. Убедившись, что заснуть при таких обстоятельствах невозможно, он стал караулить этот блуждающий в ночи ужас, чтобы раскрыть его загадку. Поначалу он ничего не различал в полном мраке, но однажды, взяв свечу, сумел уловить мелькнувшую у подножия лестницы тень. Очертаниями она походила на большого черного кота.
Байфилд еще больше встревожился, в голове у него зароились новые вопросы. Он потихоньку поднялся к двери Аллена. Дверь была открыта, внутри горела свеча. Оттуда, где находился Байфилд, комната просматривалась вся, до последнего уголка. Он увидел доску, исписанную иероглифами, раскрытые волшебные книги на столе, магические инструменты, неизвестно для чего предназначенные. Ни единой живой души в комнате не было, и тишину нарушало только шуршание бумаги, которую шевелил ночной ветерок из открытого окна.
Капеллан окончательно уверился в чудовищной истине. Виденное им Нечто – никакой не кот. Это либо сам нечистый, либо чародей, обернувшийся зверем. Какое зло он замыслил? Кто назначен следующей жертвой? И тут Байфилду вспомнился древний рассказ о том, как Финеес покарал почитателей Ваал-Фегора и тем отвратил от Израиля ярость Господню. Возьмись он, Байфилд, свершить священное правосудие над злодеем, не будет ли сей подвиг вменен ему в праведность в роды и роды вовек? Он спустился в привратницкую – в оружейный склад. Там, на полке, должно было лежать шесть пистолетов. Как ни странно, их обнаружилось только пять, и это лишний раз подтверждало опасения Байфилда. Он выбрал один, зарядил, взвел курок и, спрятавшись неподалеку от лестничной двери, у стены, от которой падала густая тень, стал ждать возвращения чародея. Чтобы не промахнуться, он оставил у подножия лестницы горящую свечу.
Минута за минутой, час за часом медленно текли в зловещей тишине, а Байфилд ждал, читая про себя молитвы. Наконец что-то – не зрение, не слух, а какое-то шестое чувство – подсказало ему, что в непроглядной тьме кто-то пробежал. Совсем близко, в круге света от свечи, словно бы мелькнула тень. Это возвращался в дом кот. «Но поразит их Бог стрелою: внезапно будут они уязвлены!» – вырвался у Адонирама торжествующий возглас, и он нажал на спусковой крючок.
Вместе с выстрелом двор огласил душераздирающий крик – не человеческий и не звериный. В возбужденном воображении капеллана он прозвучал воплем потерянной души, терзаемой вечными муками. В мгновение ока зверь скрылся в темном дворе, и Байфилд не стал его преследовать. Уверенный, что дело сделано, преисполненный набожного ликования, он вернул пистолет на полку. Топот за дверью той ночью не повторился, Байфилд спал спокойно.
На следующий день в роще, окружавшей колледж, обнаружили тело Томаса Аллена; грудь его была прострелена. По-видимому, он приполз туда со двора. Кровавый след тянулся от подножия лестницы, где, как все решили, Аллен застрелился; на складе недосчитались одного