и дальше, как камни, скачущие по поверхности пруда.
Позади себя я почувствовала тепло пламени. Я лишь мельком взглянула через плечо, чтобы увидеть город в огне, прежде чем побежать за ними, углубляясь в эти тусклые проходы и взбираясь по ступеням башни.
Не надо было думать. Не приходилось дышать. Я точно знала, куда идти.
Патхир Савой и его спутник находились на самом верху башни, в комнате, окруженной окнами. Первое, что я увидела, была спина Нуры, суровая и белая. Несмотря на яркое небо и открытые окна, в комнате становилось все темнее, словно она призывала к себе тени. Перед ней стоял молодой человек, раскинув руки, прикрывая небольшую группу людей позади себя, включая двух Вальтейнов.
— Ваша Королева убила невинного человека, — прорычал он. — Мой отец не был предателем. Она тиран.
Тьма сочилась из углов, застилая окна, затуманивая воздух, образуя чернильный плащ на Нуриных плечах. Мое дыхание участилось.
Когда я моргнула, я могла бы поклясться, что увидела забрызганное кровью лицо Эсмариса. Увидела тело Воса, свисающее с виселицы.
— Мне нет никакого дела до твоего отца. — Голос Нуры двигался, как чернила, растворяющиеся в воде.
Тени стали гуще. Мое сердце забилось быстрее, выскользнув из-под контроля.
На расстоянии я поняла, что это не было естественным. Что тьма, выползшая из теней и извивающаяся вокруг нас, не была игрой света. Что внезапная паника, захлестнувшая мои вены, не была полностью моей собственной. Что какая-то страшная магия, обвивающая кончики пальцев Нуры, вытягивает все это на поверхность.
Но это поразило меня слишком быстро, чтобы это что-то изменило.
Мои колени ударились о мраморный пол с силой мертвого веса. Белый камень был холоден под моей кожей. Белый, как пол Эсмариса.
Треск!
Двадцать шесть.
Я погрузилась в холодный ужас.
— Это нереально. — Я почти не слышала голоса Макса. — Это не по-настоящему, Тисана.
Я чувствовала, как хлыст Эсмариса ударяет меня снова и снова, плоть разрывается на моей спине. Я чувствовала, как его жизнь трещит по швам. Чувствовала, как руки Серела ускользают из моих.
— Меня не волнует, был ли твой отец невиновен. Ты, конечно, нет. — Нура, белый силуэт в темноте, подняла руки. Савой стоял перед ней на коленях, схватившись за голову. — Твои люди мертвы из-за твоих действий. Ты это знал? Каждый. Надеюсь, тебе нравится, как эта кровь выглядит на твоих руках.
Я подняла ладони вверх, чтобы увидеть малиновый цвет.
Возможно, я кричала. Ужас душил мои чувства.
Рука Макса скользнула в мою. При его прикосновении я уловила короткую, мощную вспышку змеиных глаз и полос длинных черных волос, отголоски знакомого лица, вглядывающегося между ними. И горе такое острое, что разорвало меня надвое.
Щелчок!
Гробовая тишина, когда тела падают на пол.
Внезапно тьма рассеялась. Так же, как и этот неестественный страх, оставивший на своем месте только сильную усталость. Ослепительный полуденный свет ударил меня по лицу.
Я подняла голову, наблюдая, как копья сиризенов вонзаются в хрупкую плоть Патира. Сработали быстро. Дюжина людей, сгрудившихся в этой комнате, была казнена за считанные секунды.
Я поняла, что звук всегда один и тот же.
Нура молча смотрела, скрестив руки на груди. Когда она, наконец, повернулась, она сказала только:
— Хорошая работа, — прежде чем пройти мимо нас. Рядом со мной Макс издал грубый стон и судорожно вздохнул.
Я прислонилась к стене, настолько измученная, что едва могла поднять свое тело. Призраки эхом отразились в моем видении, когда темнота медленно настигла меня.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Зачистка была едва ли не хуже, чем сам бой. В безумии боя адреналин защитил меня и ошеломил. Но впоследствии жестокость того, что осталось позади, была ярко выражена под неподвижным полуденным солнцем. Каждое зрелище и запах, каждый оставшийся надломленный стон, каждое всхлипывание потрясенного выжившего царапало мою кожу.
Тем не менее, я стягивалась, словно кусочками бечевки, и усердно работала, хотя, когда я впервые оторвалась от земли, я думала, что могу упасть. Макс и я какое-то время смотрели друг на друга, все еще стоя в этой комнате с мертвыми телами. Интересно, выгляжу ли я так же ужасно, как он?
Я была уверена, что он немедленно перенесет нас домой, потому что он выглядел так, словно умирал от желания выбраться отсюда. Но затем он выглянул в окно, тяжело вздохнул и сказал:
— Если мы собираемся нести ответственность за это, пусть даже косвенно, было бы прилично помочь справиться с последствиями.
Я согласилась. И, что еще более эгоистично, я не хотела давать Орденам повода отступать от своих обязательств.
Итак, мы бросили наши измученные тела на уборку, даже когда я думала, что мне больше нечего дать.
— Все это для чего? — Макс сплюнул, тяжело дергая балку в сторону, толкая груду выброшенной одежды с болью, внутренним гневом. — Для большого «да пошла ты» Сесри? Все это из-за его личной мести?
Я тоже ничего не понимала, и каждый раз, когда я смотрела на осколки жизни какой-нибудь семьи, меня подхватывала ярость. Но потом я подумала о лжи Нуры — об агонии на лице Патира Савойи, когда она убедилась, что он умер, веря, что он убил всех своих людей. Был ли он человеком, который действительно не заботился о своем городе? Или его ярость и горе настолько исказили его суждение, что он поверил, что поступает правильно?
Удивительно, какие мысленные кульбиты могли делать умы и сердца, чтобы оправдать свои действия во имя любви.
К тому времени, когда нас, наконец, освободили, казалось, что последних нескольких дней и не было. Город все еще лежал в руинах, тела все еще оставались несожженными — или, что еще хуже, все еще не обнаруженными среди обломков, — а таирнийцы все еще были призраками, блуждающими и заблудшими.
Но я больше не могла, и я знала, что Макс тоже не может. Даже Саммерин, который всегда излучал непоколебимую стабильность, выглядел так, будто был готов рухнуть.
Никогда еще я не была так рада свежему, чистому