— Но тогда почему он таков, как есть? Безусловно — оборотень. Разумность на порядок выше среднего.
Простой обычный гений, ну да.
— Ты в курсе, Инги, что хомо саспенс — ха! Оговорился со смыслом, однако. Что современный человек произошел не от кроманьонца, а от смешения пород? В пору, когда видовые границы ещё не установились незыблемо?
— Пропись. Дальше говори, — я откинулся на спинку сундука и закрыл глаза. Всё-таки нервная усталость грозила свалить и меня.
— Главной из хоминидных рас были наши прямые предки. Умеющие пребывать в ладу и гармонии со всей природой. Мягко подстраиваться, а потом управлять и властвовать как первые среди равных. Но во времена хаоса делавшие лишь первый шаг на данном от богов поприще.
— Станислав как раз такой? Законсервированная архаика?
Раги завёл руку назад, под голову, рассмеялся так беспечно, как умел только он один:
— Несколько подпорченный образец, несмотря на внешность звезды экрана. Изначальный, однако загрязнён многовековыми примесями. Но тем не менее — о да.
Встал, прошёлся по йомудскому ковру, будто танцуя:
— Кажется, его уже подготовили. Хочешь наблюдать за сценой?
Я поднялся тоже:
— Меня с души воротит, как подумаю. В то же время этот малый стремится к подобному исходу. И в самом деле опасен для всех нас.
— Для меня в том числе, — произнесла Регинлейв негромко. — Я ведь тоже вашего рода.
Волчица Власти. Наследница Власти Богов.
А я — официальный друг-свидетель, перед которым утробная искренность обеих половин выворачивается наизнанку.
В стене зала имеется антикварное венецианское зеркало в рост человека, намертво вросшее в стену. Ловушка для простаков, давно уже всеми простаками изученная. Но именно поэтому нет ничего лучше для наблюдателя и сторожа, чем зайти в каморку, расположенную с обратной стороны прозрачного стекла, и ждать.
Его привели: кажется, освободили от волос кожу на всём теле специальными снадобьями, потому что она слегка зарозовелась, подровняли чёрные пряди и нарядили в короткую мужскую тунику шафранового цвета, прекрасно оттеняющую цвет лица, волос и глаз.
— Не стой навытяжку. Садись напротив, — услышал я знакомые до боли модуляции. — И помни: что бы тебе ни говорили раньше, никто и не подумает сковывать чем-то твою волю.
Ах, насколько более грубыми казались интонации и мимика моей милой Синдри по сравнению с изощрённостью тысячелетий! Как зыбко менялись на этом гладком, без единой морщинки, лике воплощения обеих ипостасей, мужской и женской: тени, то набегающие, то открывающие солнце, не могли быть более чарующими и мимолётными.
— Вы хотите поговорить со мной?
— Как смешно выглядит это местоимение. Будто меня много. В былые времена обращались на «ты» к любому вождю. К императору, коего считали земным богом. К самому Единому.
— Я попробую, Ваша Имманентность. Твоя имманентность, которая живет в подобии имманентной рощи. Надеюсь, ты не считаешь себя богом, даже и земным?
— Это так скучно, юноша, — смеётся Регинлейв. — Богу — Богово, мне — лишь моё.
Оба смеются — в один голос. Но очень быстро перестают.
— Говорить одним смехом так же вредно, как «выкать» и даже «тыкать». Не хочешь назваться?
— Я Этельвульф. Можно так?
— Этель. Почти девушка. Принято. А я кто для тебя? Королева или Волк?
— Регина. Рекс. Но это не настоящее имя. Для почёта.
— Не беда, зато близко к почётному. То имя, которое дали мне родители, затянулось мхом. Считай, я его не помню.
— Что я должен рассказать королеве — или королю?
— Сначала я тебе поведаю кое-что о тебе самом, Этель, — говорит Рагнлейв. — Питать плоть тебе вряд ли захочется, верно? Тогда вот, прими из моих рук чашу подогретого вина — для поднятия духа.
Колеблется Станислав недолго. Лишь говорит:
— Вровень с тобой.
— Добро. А теперь слушай меня. Ты мужчина, ты воин в душе — но ты трус. В какой-то мере это даже неплохо. Нет ничего глупее храбрости, прущей напролом. Подумай, чего ты страшишься настолько, что рвёшься навстречу, — лишь бы избыть свой страх. И меняешься — потому что страх рождает инстинктивную самозащиту. Оборотень защищает человека от гибели… но, возможно, и человек — оборотня от разоблачения?
Руки сплетаются пальцами. Чему не перестаю удивляться — до чего легко Раги находит общий язык со всем и вся на свете. Радужный хамелеон.
— Ты прав. Это мой неизбывный позор. Когда я мальчишкой прочитал «Маленького принца», отчего-то больше всего запомнился пьяница, который пьёт, чтобы не стыдиться своего пьянства.
— Однако ещё сильнее — то, как возвращаются на родную планету, верно?
Станислав сжимает руки собеседника, наклоняет голову — и вот оба уже сидят так, что волосы, длинные у одного, короткие у другого, сплетаются.
— Да, — отвечает. — Тогда я очень испугался песчаной змейки, которая укусила принца. Долго плакал.
— Многие боятся змей и подобного им, в этом нет ничего неестественного, — чуть мягче прежнего отвечает Раги. — Чтобы перешагнуть через такое хотя бы в уме, нужно быть философом. Помнишь, что писал мой друг по имени Платон?
— Кажется, это. «Бояться смерти — не что иное, как приписывать себе мудрость, которой не обладаешь, то есть возомнить, будто знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто не знает ни того, что такое смерть, ни даже того, не есть ли она для человека величайшее из благ, между тем её боятся, словно знают наверное, что она величайшее из зол. Но не самое ли позорное невежество — воображать, будто знаешь то, чего не знаешь?»
— Прекрасная память.
— Я старался.
— Вот тебе ещё: «Смерть предустановлена мировым законом и поэтому не может быть безусловным злом. Но и жизнь не есть безусловное благо: она ценна постольку, поскольку в ней есть нравственная основа. Когда она исчезает, человек имеет право на самоубийство».
— Сенека. Только я не понимаю. Разве не пронизывает нравственный стержень любую жизнь и любую выпестованную смерть?
— Да, когда второе есть логическое продолжение первого.
— Это надо хорошенько обдумать. Подобными вещами я тешил себя все семь десятков моих лет — однако будет ли у меня время на дальнейшие размышления?
— Неважно. Но ныне спрошу ещё раз. Теперь ты понял, что смерти не стоит опасаться?
— Стан смеётся снова:
— Понял — если ты того добиваешься. Ибо сказано кем-то: «Смерть есть Великое Может Быть. Она — Неизвестное с прописной буквы. Есть ли смысл бояться неизвестного?»
— А теперь подумай хорошенько: чего ты, такой умный и удачливый, страшишься почти так же, как страшился смерти?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});