На одну из таких скамеек мы сели.
— Давай рассуждай, что именно ты понял в прадедовой кулстори, — приказала я, — Что-то ваше хвалёное красноречие вдали от питательной среды отказало, мессир.
— Не язви, тян.
— Я просто констатирую. Сама тоже не в лучшей форме. Может быть, ты на меня так подействовал.
Станислав глубоко вздохнул:
— Ну, если отвлечься от лирики и романтики. Старый денди зафейлил своё счастье и теперь пытается подбить под это костыли. Типичный моралфаг. Бамп!
Взмахнул рукой и заметно оживился. Должно быть, каждое моё жаргонное словцо рождает в нём сразу десяток.
— Кстати, Син, ты поняла, кто такие Дюпон-Ламуры? Дюпон и Морган — две династии америкосов-миллионеров. Первые сделали нехилую денежку как раз на взрывчатых веществах.
— Они — делу сторона. Ты внимательно слушал письмо погибшего? Что оно внутри тебя отпечаталось — не сомневаюсь. У Древнего Народа запоминалка безотказная. Получилось суховато — мальчик немного обиделся:
— Это ты про комплекс вины и первородного греха? Ну, ясно же.
— Нет, не про это. Ни муж, ни платонический любовник не хотели мять воск, пока он не обратился в упругий металл. Им не нужна была рабыня. Ни к чему — взрослое дитя, пускай даже сверхразумное.
— Погоди, — мой личный суперволк шевельнул бровью и нахмурил лобные доли. — Ну, отказалась дама. Да чем ему бы помешало явиться к ней через месяц и довершить выплавку младенца в её печи? Внедрить на вершине своего посоха, к примеру? Через границы вы шагаете не трудней, чем сквозь живую изгородь.
— Представь: лощёный франт и увядающая красавица. Вместе годы, десятки лет. Ему почти безразлично, кто перед ним: любовь плавно переходит в нежность и почитание. Но вот чувство Мари Анн не умеет измениться, как не меняется его объект. Ведь душа не стареет — она по-прежнему крылата, как в юности.
— Вот как. И что в этом страшного?
— Он — наркотик для неё. Чем дальше, тем невозможнее обойтись.
— Детка, но разве это не всегда так бывает? Ладно, не в одностороннем порядке. Разве похожего не желает всякий и каждый чел? Пленять — и быть пленённым?
— Может быть. Но никак не дирг. Не дитя Древнего Народа.
— Снова это заклинание. Древний Народ, Тёмный Народ, Не-смертные… Ты хоть вникаешь смысл этих идиом?
Я «вникла» в одно: Стан хитроумно ускользал от того, что я хотела в него вложить. Повторяла одно и то же в вариациях, получая остроумные ответы не по существу.
Наконец, мне всё это на хрен надоело, и я рванула всю паутину сразу:
— Не то плохо, что ты заделал мне какое-то непонятное дитятко. Не то, что мы составили идеальную пару Тай-Цзи и теперь никогда не сможем вернуться к прежней убогой цельности. Потому что калека, знающий о своём увечье, обладает гораздо большим достоинством, чем невежда.
— До чего ж ты красноречива, моя тян, — мой сердечный дружок попробовал было заткнуть речевой поток своим ртом, но промазал. — Прямо античное ораторское искусство, блин.
«До чего ж ты стал груб», — хотела я сказать, но подумала, что именно такого ответа Стан и добивается.
— Самое главное. Я не хочу подсесть на твой наркотик, — закончила я. — Пусть мне будет плохо. Пускай — очень плохо. Но я выживу и пойду дальше — свободной.
— А наш ребенок?
— Мой ребёнок. Мой ответ. Моё желание во плоти.
Знаете? Тотальное разочарование в жизни наступает, если самая твоя заветная мечта исполняется. Целиком, полностью и безоговорочно.
И когда мой сердечный дружок — мой отставной сердечный дружок — заковылял к выходу из парка, я не почувствовала почти ничего. Глубокий анафилактический шок.
Что поделаешь. Мы были с ним слишком, невыносимо сходны. Прям до удушья.
Ты соткан из паутины — тупая бренная плоть:Нет силы и нет причины тебе меня побороть.
Душа моя — из алмаза, неведом ей липкий плен,И все презревши наказы, подымется днесь с колен!
Порвутся брачные сети и сгинет гнилая вязь,В объятия чистые смерти войду, судьбы не боясь.
Лоскуты рваной синевы замелькали в моих глазах. Прошлые поцелуи вспорхнули с моих губ стаей багряных бабочек, невнятно лепечущих крылышками. Чёрный айсберг со всего размаха плюхнулся в душу, как кусок льда — в ведерко с коктейлем.
Нерд, что же ты со мной сделал, зверюга?
27. Ингольв
Я так и стоял у окна — думал, глядя на здешний сад. Жизнь в ордене траппистов, как ни странно, отнюдь не способствует медитациям этого рода: там все силы уходят на разговор. Пускать в ход язык запрещается, зато руки — приветствуется сугубо. Азбука глухонемых в полном расцвете, причём совершенно уникальная. Фактически эсперанто. Зато уйдя в отшельничество, я наверстал упущенное с лихвой. Моё недреманное сознание перебирало скукоженные листья родословного древа, обугленные листки воспоминаний.
Мой старший сын Гудбранд. Ушёл после того, как проводил в дальние края свою последнюю смертную любовь. Чахотка в те времена была практически неизлечима, можно было лишь всемерно оттягивать конец, как сейчас делают со СПИДом. Отправить в горы с их чистейшим воздухом. Досыта поить кумысом. Буквально по капле вводить в жилы кровь Древнего — это не хуже салициловой кислоты сдерживало заразу, однако малейшая передозировка означала гибель. Почти безболезненную: не сравнить со смертью от удушья, когда своя дурная кровь переполняет покрытые коркой лёгкие и стремится вон из гортани.
Возможно, будь я более красноречив, я бы уговорил его не устраивать синдзю, или совместную гибель влюблённых. На японский или какой там ещё манер.
— Отец, я прожил немало и мог бы пересилить себя, — ответил он. — Душевной боли я не страшусь, как и ты сам. Даже угрызения совести можно было бы побороть волевым усилием, — и тянуть лямку до скончания веков. Но такой выход был бы трусостью. Человечество всё время доказывает себе, что есть множество вещей, куда более важных, чем жизнь: преданность суверену, честь и достоинство, любовь к мужчине или женщине. Бунт против того, что навязано силой или авторитетом.
Усмехнулся:
— Предоставить всё естественному течению событий, как логры и люди, мы ведь не можем, разве не так?
Йордис и её сестра. Они сохранили полнейшее здоровье и невозмутимость, однако…
— Может быть, нам не следовало брать в руки Свифта, дорогой…гм… свёкор, — сказала напоследок Йорунн. — И читать про Остров Стариков. Разжижение мозга практически никогда не постигает наших высоколобых учителей — они ведь умеют забывать шелуху фактов и оставлять горчичное зерно метода. Но мы ведь по сути примитивные создания, увлечённые этими самыми фактами в полном соку. За тремя соснами, как говорится, не видим бора, за семью росинками — дождя. А мимолётности ведь так легко растерять! Нет, лучше уйти с каким-никаким величием.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});