Читать интересную книгу Тотальная война - Олег Маркеев

— А есть другой? — спросил Максимов, не сводя взгляда с раскрасневшегося лица профессора.

— Конечно! На Вигрид.[35]

— Потому что лишь с него ведет дорога дальше, — немного помолчав, закончил Максимов.

Профессор откинулся в кресле. Поправил очки, чтобы лучше рассмотреть Максимова. Морщины на лице поползли к вискам, верхняя губа приподнялась, обнажив фарфорово-белые зубы. Брандт улыбался.

— А знаете, мы с вами два сапога. Так это по-русски?

— Скорее, родственные души, — поправил Максимов. Археолог проникает в иное время единственно доступным ему способом — прикасаясь к материальной культуре. Но еще остается сознание. И тут творится магия. Либо под влиянием материальных предметов оживает видение иных эпох. Либо археолог остается по сути своей расхитителем гробниц с государственной лицензией. Брандт, как дед Максимова и сам Максимов, пережил именно такое превращение, он приобрел видение. И из архивариуса, что бессмысленно копит и перебирает бумажки, превратился в хранителя королевских тайн.

— Почему бы вам не поработать моим ассистентом? Ах, впрочем, нет. — Брандт махнул рукой. — На вас сразу начнут вешаться студентки, а их дружки будут вербовать вас в революционные ячейки. И не смейтесь, я уже научен горьким опытом! Впрочем, к чему мечтать. Выбить для вас ставку мне уже не по силам. Так, что-то я забыл… — Он осмотрел стол. — Майн готт, кофе!

— Благодарю, но в другой раз. Я и так отнял у вас слишком много времени.

Максимов достал блокнот, быстро нарисовал четыре дуги со змеиными головками. Как у деда не получилось, но общий вид брактеата вышел сносным. Придвинул блокнот к профессору. Тот низко склонился к рисунку, почти касаясь страницы отвислым носом.

Откинулся в кресле. Смел с носа очки. Пристально щурясь, стал покусывать дужку очков.

— М-да, несомненно, предопределенность, — пробормотал он. — И что вы по этому поводу можете сказать, коллега?

Максимов понял, что ему устраивают экзамен на профессиональную пригодность.

— По внешнему виду брактеат можно отнести к культуре скальвов. Если бы не рунические письмена на нем, которые встречаются только в сокровищах храма в Ретре.

— А сам тип изображения?

— Свастика. Один из древних солярных знаков, встречающийся с эпохи палеолита. Его магическая сила, очевидно, считалась чрезмерно мощной, поэтому изображение свастики использовалось реже других символов. В Индии свастика широко встречается до сих пор. Ну, а в Германии сегодня запрещена законом.

Профессор презрительно фыркнул.

— Только из-за того, что усатый параноик сделал ее государственным символом! Бред, бред и еще раз бред! Как ученый заявляю — бред! Как можно запретить древнейший символ? Ведь никто не запрещает крест только из-за того, что им осеняли себя крестоносцы, резавшие неверных. Я даже хотел предложить, пусть опишут свастику рейха, как описывают торговую марку в Промышленной палате. Бело-красные тона фона, цвет свастики, размер и прочее… И запретят себе на здоровье! Но именно ее — как символ нацизма. Остальные изображения пусть легализуют как составляющее древнейших корней цивилизации.

Максимов решил выйти из роли студента. Интуиция подсказала, что надо вести разговор на равных, иначе профессор попросту утаит самое важное.

Он подался вперед, поясницу уже немного ломило от неудобной спинки. Положил руки на стол, правую чуть вытянув вперед. Еще один древний знак, на этот раз — на языке тела. Так лежат хищники, демонстрируя всем, что добыча принадлежит им.

— И мне, и вам, профессор, известно, что свастика не просто знак Солнца. Это символ города Солнца. Небесного града и его отражения на земле. — Максимов кивнул на стопки запыленных фолиантов. — Откройте Платона или посмотрите карту Меркатора. По такой схеме, если им верить, была построена столица Атлантиды. Можно считать, что это миф. Но все священные города мира, от инков до этрусков, строились именно по четырехлучевой схеме. Она больше похожа на кельтский крест, чем на свастику. Но если разорвать внешний круг в четырех местах, то получится вот это.

Максимов постучал ручкой по рисунку в блокноте.

— Думаю, что свастику запретили к открытому использованию те, кто прекрасно осведомлен о ее значении и свойствах. Есть силы, не желающие, чтобы кто-то попытался еще раз отбросить мир в эпоху Атлантиды. Ведь именно для этого магического переноса в прошлое создали рейх, не так ли? — понизив голос, закончил Максимов.

Брандт продолжал грызть дужку и молчал.

«Придется дожать», — решил Максимов.

— Я упомянул о свойствах свастики. Разве вам не известно об экспериментах «Аненербе» по изучению магических свойств этого знака?

Брандт, ученик Йозефа Хефлера, закусил дужку очков так, что было не ясно: то ли первыми не выдержат искусственные зубы, то ли треснет пластмасса. Беспомощно заморгал близорукими глазами.

— Свастика имеет свойство изменять ход времени. Более того, его направление, — отчетливо произнес Максимов.

После минутного оцепенения Брандт вытащил изо рта дужку очков, протер о рукав пиджака. Водрузил очки на нос. Вновь его зрачки стали расплывчатыми кофейными пятнами.

— Ваша осведомленность вызывает восхищение, — сухо пробурчал он. — Я готов ответить на ваши вопросы.

Максимов разрешил себе немного расслабиться.

— Не так давно вы проводили экспертизу этого брактеата…

— Сразу уточню, — перебил профессор. — Просто консультацию.

— Но в подлинности не сомневаетесь?

И тут Максимов услышал то, что меньше всего ожидал. Пришлось призвать на помощь все самообладание, чтобы ничем не выдать себя.

— Никаких сомнений. Именно с этим брактеатом мы экспериментировали в той организации, что вы так смело упомянули. У меня слабое зрение, но память по-прежнему фотографическая. Несомненно, это он. — Брандт нацарапал рунические значки поверх рисунка Максимова. — Те же письмена, что на статуэтках Готлиба Маша. Профессор Хефлер провел анализ и подтвердил, что брактеат принадлежит к той же коллекции Ретры. И перепоручил мне дальнейшее присутствие при экспериментах. Тогда, кстати, я понял, как много потеряли археологи, не сведущие хотя бы в азах физики, химии и в прочих технических науках. Мы откапываем, описываем, а что нашли, толком даже не представляем!

Максимов не дал ему уйти в дебри теории:

— Лабораторные испытания показали, что вблизи этого брактеата изменяется скорость различных процессов, да? Ну, ускоряется рост растений, убыстряются химические реакции…

Брандт покачал головой.

— Наоборот — замедляются. Или не идут вовсе. Эффект наблюдается вблизи любого тела, имеющего форму свастики.

— Занятно… И для большего эффекта «Аненербе» потребовалось не просто украшение, стилизованное под свастику, каких тысячи, а именно культовый предмет из древнего храма славян?

— Тут мы, конечно, погрешили против официальной демагогии, провозгласившей славян неарийским народом, — криво усмехнулся Брандт. — Но результат превзошел все ожидания. Так, во всяком случае, мне говорили технари и биологи. Как уже сказал, к стыду своему, я ничего не смыслю в других научных дисциплинах. Даже сейчас, только не смейтесь, не представляю себе, как работает компьютер. Хильда — да, а я, увы, — ископаемое.

— И какова дальнейшая судьба брактеата?

— Не знаю. Мы с Хефлером больше его не видели. Очевидно, его технические свойства оказались выше исторических. В конце войны все бредили супероружием. «Оружием возмездия», как величал его Геббельс. Ха-ха! Но в то время я сам считал, что наш брактеат угробили в каких-то экспериментах.

— Представляю, как вы удивились, когда увидели его вновь, — зашел с другой стороны Максимов.

— Я уже ничему не удивляюсь. Предопределенность… Предопределенность во всем! — Профессор вскинул костлявый палец. — Как я уже говорил…

«Так, сейчас его понесет!» — с легкой паникой подумал Максимов и поспешил задать следующий вопрос:

— Как выглядел человек, который принес брактеат? Профессор осекся. Морщины долго плясали на его лице, пока дряблая кожа не сложилась в недоуменную гримасу

— Это… Это вопрос полицейского, а не ученого, — справившись с волнением, произнес он.

Максимов вновь подался всем телом вперед, выложив руки на стол. Выдержал паузу, чтобы в подсознание профессора проник угрожающий смысл позы.

— Уважаемый господин Брандт, — начал Максимов ровным голосом. — Это вопрос коллеги, а не полицейского. Коллеги, попавшего в трудное положение. Речь идет о чести ученого и добром имени моего деда. Не могу себе представить, что вы откажете в помощи профессору Арсеньеву.

— Ах, вот оно что! Простите, не знал… А в чем проблема?

— Позвольте не посвящать вас в подробности. Скажу лишь, что мой дед попал в двусмысленную ситуацию. Прояснить которую поможет встреча с тем, кто обращался к вам за консультацией.