Читать интересную книгу Борисов Александр Анатольевич - Александр Борисов

   - Танька твоя теперь, разве что утром приедет. Дорога на Мурманск все еще перекрыта.

   - Что ж вы? Ловили, ловили, да не поймали?

   - Да кого там ловить? - участковый крякнул с досады, - ветра в поле? Ни фотографии, ни толкового описания. Запер я в нашем "клоповнике" пару бомжей. Знаю их как облупленных, а пришлось задержать. Приказано сверху: изолировать всех посторонних. Ну ладно, Федоровна, бывай! Мне еще сорок квартир обойти надо, не считая частного сектора.

   - Вот, - сказала Маманька, возвращаясь в прихожую и к прерванному разговору, - здесь ровно три тысячи. Если нужно еще - скажи.

   - Не стоит того эта мыльница, - попытался отнекаться я.

   - Бери, бери! - мягко настояла она, втиснув деньги в мою ладонь, - мне лучше знать, стоит или не стоит. Коньячок тоже выпей. Куда мне его теперь, обратно в бутылку? Так разолью половину...

   Я выцедил бодрящую влагу. В голове прояснилось.

   - Тебе ведь нужно в аэропорт, - с сомением в голосе сказала хозяйка. А знаешь, сынулька, что? Дам-ка я тебе парочку "Плиски". За деньги тебя в Мурмаши вряд ли кто повезет. Во-первых, опасно, а во-вторых, деньги они что? - сегодня есть, а завтра сгорят, как порох в ладони. А коньячок валюта стабильная, даже в сухом законе идет отдельной строкой. И еще... ты, сынок, если хочешь незаметно уйти, прямо с балкона на землю шагни. У меня тут не высоко: этаж вроде второй, а гора под балконом повыше первого.

   - Спасибо, мать, - сказал я от всей души, - а это тебе.

   Массивная серебряная цепь и кулончик с двумя бестолковыми рыбками упали в ладонь Федоровны. Я купил их Наташке, но не довез. И нисколько не жаль.

   Потом я шагнул с балкона на рыхлый склон и пошел, почти не таясь. В памяти отпечаталось обезглавленное тело под казенной, не знавшей любви, простыней и бурые пятна крови.

   Прости, отец! Когда-нибудь я научусь успевать во время. Вот только к тебе навсегда опоздал. Ты это знал, отправляя свое письмо и, как всегда, отвечал за каждое слово.

   Еще я видел его глаза с прыгающими в зрачках бесенятами:

   - Антон, иди скорее сюда. Иди, пока Наташка не видит. Смотри!

   Рыжие веснушки на широкой спине все в глубоких царапинах.

   - Залез куда?

   - Не куда - на кого! Ох, и баба, гренадер, а не баба! Из Риги ко мне на недельку приехала. Соскучилась. Будто бы нет там, в Прибалтике, мужиков! Губищи такие, что полморды засасывает. Вырвусь от нее, воздуха хлебану, а она все целует, целует. Тебя, - говорит, - одного люблю, а как до любви дело дойдет, спину мою на лоскуты истязает! Не уж то у баб это вроде инстинкта?

   Отец никогда не был женат - служба не позволяла. Наташку он удочерил, когда она была уже школьницей. Ее родители - разведчики по линии ГРУ - погибли, уходя от погони, под городом Ла-Рошель. Теперь уже никто не поверит, но всемогущий шеф Евгений Иванович Шилов боялся своей дочурки пуще провала. Наверное, потому, что, скорее, она была для него матерью, чем он для нее отцом.

   Дня через два после случая со спиной, он, опять же, тайком, он показал мне две мягкие рукавички на шелковой ленточке, продемонстрировал спину и с гордостью пояснил:

   - Понял, сопляк, что такое техника безопасности?

   Прости родной, но я навсегда запомню тебя таким.

Глава 26

   Заметно похолодало. Во время отлива Гольфстрим уже не столь щедро дарит городу тепло своих вод. Пришлось возвращаться к месту последней лежки за теплым рыбацким свитером. В воронке от бомбы я покурил, вздохнул и направился к Игорю.

   В устоявшемся свете луны могилка преобразилась: обрела небольшую гробницу и довольно приличный памятник. Ограждали периметр тяжелые якорь-цепи. Все что внутри ограды, было засыпано керамзитом. На фотографии Игорь как будто с похмелья - распухший и грустный. Не велика беда: как говорила когда-то бывшая моя благоверная, "тебе все равно, с кем пить".

   - Ну, что, старина, прибодримся? - Я щедро плеснул на гробницу и тоже сделал четыре глотка.

   Все в этом мире двигалось. Все, кроме Игоря. "Михаил Карпачев" нес свои ходовые огни в сторону морского вокзала. Крытые брезентами ЗИЛы, тяжело завывая, карабкались на трассу, цепляясь за низкое небо узкими лучами противотуманных фар. Всего машин было чуть больше двадцати.

   - Нет, Игорек, - возразил я своим невеселым мыслям, - осилить залив вплавь - совсем безнадежное дело. Любой посторонний предмет на его безупречной глади - как казенный треух на новогодней елке. Он сразу же лезет в глаза и не потому, что большой, а потому, что весь вид портит. Ну, давай еще по одной. Это мое прощание с морем. Никогда - слышишь? - никогда не примерю я на себя эти слова:

   Грустить в начале рейса не резон.   Как будто неизбывную потерю   Я все еще нащупываю берег,   Ударившись глазами в горизонт.   Прости меня, далекая земля,   За то, что я, твой непутевый житель,   Смотрю в свою последнюю обитель   С далекой точки. Точки корабля.

   Да, Игорек, больше не посмотрю. Я теперь человек земли.

   Между тем колонна машин, уже оседлавшая трассу, начала движение в сторону Колы. Метров через пятьдесят-шестьдесят ЗИЛы слегка притормаживали. Черные тени на ходу прятались под брезент. Эх, выскочить бы на обочину, вцепиться в кузов последней машины, да промчаться с ветерком до моста! Нет, это тоже не выход. Попробуй, предугадай: кто и с какой стороны вздумает в этот кузов запрыгнуть? Другое дело, проскочить через автостраду сквозняком, прорваться на скалы и шагать по ним параллельно трассе. Это почти реально. Этот вариант можно оставить, как запасной. Но опять же, есть риск в темноте поломать ноги, потерять ориентир, или наткнуться на военный патруль. Остается поселок. Вот манит меня туда! Из врагов - один участковый и тот застрял с проверкой в многоэтажке. По моим прикидкам, долго ему еще ходить по квартирам.

   Коньяк я оставил на столике. Чужие здесь не ходят, а своим грех не выпить за упокой души. А с душою у Игоря было все в полном порядке.

   К чувству опасности привыкаешь легко. Кажется, что так было всегда. Весь мир охотится на тебя и даже поселок, старый и добрый знакомый, отгородился от общего прошлого колючей завесою отчужденности. Слишком рано обезлюдели улицы, погрузились во тьму. Бедные обыватели, перепуганные ужасными слухами, забились в щели, как тараканы и притаились там, не дыша, огородившись от опасности черными провалами окон. Только у самой окраины, за пивным павильоном, тускло светит одинокий фонарь. Да из-под двери центральной котельной брызжет полоска света.

   Я потянул ее на себя.

   В топке гудел уголек. Весело гудел. Видно "шевелили" со знанием и со старанием. В углу, за необструганным, грязным столом, два мужика равнодушно резались в карты. Время от времени оба прикладывались к кружкам с горячим "кочегарским" чайком.

   Моему появлению никто даже не удивился: пришел, значит надо. В местной среде, где кто-то когда-то с кем-то обязательно выпивал, своих определяют сразу, по запаху мыслей.

   - Привет! - пробасил один, как будто расстались с ним только вчера, - проходи, гостем будешь. Что там сегодня в колхозе курят?

   Я бросил на стол раскрытую пачку:

   - Трава.

   - Такая трава сейчас по талонам и то не вдоволь. Как ходилось, рыбачилось?

   - Ничего, перестраиваемся. Валюта в кармане зашевелилась. Машину привез японскую, но с европейским рулем. Еще не обмыл - нечем. Так что запросто может сломаться. Обстоятельства не позволяют. В город от вас не проскочишь, а у Федоровны только коньяк и того кот наплакал.

   - Ты у Казачки был?

   - Был, - не моргнув глазом, соврал я, - так она меня даже на порог не пустила. Откуда, сказала, я знаю, кто ты такой?

   Мужики рассмеялись:

   - С нее станется. Ну, нас-то она как-нибудь различит. Не обмыть тачку - самое последнее дело. Надобно пособить.

   Я вытащил стольник:

   - На все.

   - На все, так на все. Мы скоро. А ты пока, если желаешь, в душе можешь помыться. Видок, честно говоря, у тебя не ахти и рыбой несет за версту. Там, в душе и мыло есть и мочалка. Даже бритву кто-то забыл.

   Помыслы у мужиков были чистые. Я проверил и принялся стягивать свитер.

   - Ты только не обижайся, - оба остановились в дверях, - мы тебя на замок немножко запрем. Участковый, тот еще хрен с горы, к нам с недавних пор ни ногой, но если тебя случайно увидит, хайло поганое точно растопырит. А то и на хвост упадет...

   Я долго плескался в горячей воде. Глядя в осколок зеркала, поскоблил физиономию тупой безопасной бритвой. На всякий случай, смахнул усы.

   ...Казачку я знал. Да кто из любителей пива не знал эту семидесятилетнюю коми-пермячку? Жила она по соседству с пивным павильоном, метрах в тридцати вверх по горе. А популярностью своей и гордому прозвищу была обязана домашней живности. Она разводила коз. Паслись они тут же, чуть выше "чепка". Наиболее колоритной фигурой в ее разношерстном стаде был старый козел Трофим, по прозвищу "Рэкетир".