— Ты что — хочешь сказать, что эта кукла — только половина куклы? Друзья, наш уважаемый предводитель с ума сдвинулся.
— Перестань, Синдбад, я говорю не о половине куклы, а о том, что у бинокля две штучки для глядения — пара. А эта кукла не парная. Только девочка. А где мальчик? Так что твоя месть не считается. Она неполновесная.
— Неполновесная? Так я… так я ее и заберу обратно! — задыхаясь от возмущения, заявил Синдбад.
— Не выйдет. Месть ты заявил сейчас при людях, а это обязательство! Предмет забирается в залог выполнения этого обязательства полностью. Так что где хочешь бери, а мальчика мне вынь да положь без всяких разговоров!
— Вот видели, — обратился к обществу обескураженный капитан, — что он со мной делает? Вымогательство чистой воды! Но не на того напал, Ахмед! Я с тобой мигом рассчитаюсь. Развинчу бинокль и половину верну тебе. Вот и будем в расчете. Что, съел?
Общий хохот долго не стихал, а когда поутих, то кое-кто вытирал глаза от выступивших слёз.
— Здравствуйте, — донесся мелодичный голосок от двери.
— Зубейда, Зубейда, иди скорее сюда, — позвала Шехерезада, — смотри, какая прелесть на столе! Нравится?
— Да, очень!
— Ахмед, а Гюльнара видела?
— Нет еще. Надо ее позвать.
— Я сейчас схожу, — откликнулась Зубейда и вышла, вернувшись через минуту с хозяйкой дома.
— Смотри, Гюльнара, какая вещь!
— Какая прелесть, Ахмед! Похоже, очень непростая кукла.
— Вот-вот, именно непростая, и ты это заметила, а другие — нет.
Ахмед передвинул куклу в середину стола, завел и щелкнул рычажком. Все замерли как зачарованные, наблюдая за грациозным кукольным танцем. Ахмед завел и запустил игрушку еще раз.
— Мне, конечно, такую куклу никогда не подарят, — раздался мечтательный голосок неслышно подкравшейся Джамили.
— Ты всегда сможешь посмотреть ее со взрослыми, — успокоила чертенка бабушка. — Но сама не смей трогать. Ахмед, эта прелесть останется в доме?
— Я подумываю подарить ее тебе, Гюльнара.
— Не надо. Зачем старухе кукла? Даже такая чудесная. Пусть просто стоит здесь — у Сержа с Зубейдой. Вазу с цветами переставить на стол, а тумба от вазы для куклы как раз подойдет. Давайте-ка переходите все к Ахмеду. Там уже накрыли.
— Сейчас идем. Синдбад, где ты ее добыл?
— В Шанхае у старьевщика.
— Не спросил, откуда она у него?
— Нет. Я как увидел ее в действии — так всё на свете забыл.
— Жаль. Ладно, пошли ко мне за стол.
* * *
Все порядочные молодые пары спят в обнимку. Утреннее солнце, заглянувшее в окно, удостоверилось, что мы с Зубейдой вполне порядочные и поэтому нас пора будить. Непорядочная одиночка уже давно встала и с нетерпеливым ожиданием созерцает заводную куклу.
— Я, конечно, понимаю, что нарушаю ваш покой и уединение и это очень нехорошо, — укорил сам себя чудо-ребенок, заметив, что мы открыли глаза, — но и меня тоже поймите. Я же всю ночь честно терпела и сейчас вас будить не стала.
— Мы понимаем твои трудности, Джамиля, и очень сочувствуем твоим мучениям, — ответила Зубейда, вставая, зевая и заводя куклу.
— Спасибо. Только вы с Сержи-сахебом и входите в мое сложное положение в этом доме. Какая же ты красивая, Зубейда, когда голая. Вдвое красивее, чем в платье! Я вот вырасту и тоже такой буду, — и девочка замолчала с раскрытым ртом, любуясь танцем куклы. А когда тот закончился, молча вышла из комнаты.
— Мне в лавку пора, — глянув на солнце, сказала Зубейда. — Только-только успею позавтракать. А ты, Сержи-сахеб, опять за приключениями отправишься?
— А что мне остается делать? Надо же как-то время скоротать до твоего возвращения. Я, пожалуй, провожу тебя на базар. Похожу, посмотрю, что и где продают.
У фарфоровой лавки Ахмеда столпотворение. Мустафа, делая страшные глаза и вздымая руки, рассказывает окружающим страшную историю об ожившей вчера кукле. Оказывается, что она чуть не набросилась и не загрызла их с приказчиком. Окружающие сочувственно покачивают головами и поеживаются, представляя себе картину чуть не состоявшегося среди бела дня людоедства на базаре. Приказчик же под шумок энергично принимает деньги и отпускает товар пораженным и от того потерявшим бдительность покупателям. Если у Мустафы хватит фантазии и сил до вечера, то лавка сегодня полностью опустеет.
Спрашиваю у прохожего, где тут старьевщики. Ага, вот они. Конечно же, я тут не ради поиска чудес вроде заводной куклы. Кукла редкая — очень редкая удача. Просто самое интересное и необычное на любом рынке всегда именно в таком месте. Меня больше всего заинтересовали бы старинные механические устройства или навигационные приборы для коллекции Капитана, но их не видно. Обломки бытовых вещей, металлические статуэтки самых разных размеров. Странно, что статуэтки в большинстве изображают животных и людей. Либо они сделаны еще до того, как это стало под религиозным запретом, либо местный ислам — не совсем строгий ислам. Впрочем, Ахмед при сотворении своего мира многое обременительное из него убрал.
Вот какой-то то ли бронзовый, то ли латунный жук размером побольше чем в две ладони, потемневший от времени. Вроде похож на жука-скарабея. Надкрылья почти как у жука — очень выпуклые, но вот тело, если посмотреть снизу, уж какое-то несусветное. Искривленное и лапок нет. Вместо лапок — два поперечных выступа, на которых жук ровно и стоит. На надкрыльях какой-то непонятный узор. Или нет — не узор, а несимметричный рисунок с точками и обрывающимися линиями. Не очень тяжелый — значит, пустотелый. В брюшке дырка. Странный предмет.
Старьевщик, увидев мой интерес, запросил, судя по его плутовским глазам, совершенно несусветную цену в шесть таньга.
— За пару — десять.
— А что, есть пара?
— Вот, — и из кучи хлама выуживается еще один экземпляр.
Такой же уродливый, но рисунок на надкрыльях другой. Странная пара.
— Может быть, есть еще?
— Нет, больше нет.
Старьевщик поражен, когда я без торга выкладываю десять таньга. Кладу жуков в сумку и только когда уже вышел из ряда старьевщиков, соображаю, что спросил не всё. Возвращаюсь.
— Скажи, уважаемый, а откуда эти жуки? Где ты их взял?
— Да я разве помню! Давно, наверное, не меньше года валяются. То ли кто-то принес. То ли сам где-то откопал….
— А раньше такие жуки были, попадались?
— Попадались, но очень давно. Года два назад мне попался один, и его купил по виду очень ученый человек. И еще раньше до этого, тоже года за два, был один жук.
— А его кто взял?
— По виду и речи какой-то разбойник.
— А имена?
— Так кто же на базаре имена-то спрашивает!
— Ладно, и на том спасибо.
Пожалуй, мне понадобится помощь Багдадского вора. Может, у него найдется подходящий инструмент? Дырки-то в брюхе у жуков неспроста. Значит, нужно идти к Синдбаду. Он подскажет, где Абу.
Синдбад сидит у себя в каюте и рассматривает какие-то карты, напевая что-то себе под нос.
— A-а, привет! За делами или за приключениями?
— Еще не знаю, Синдбад. Был на базаре и наткнулся на какие-то странные штуки. Купил. Хочу, чтобы Абу помог мне с ними разобраться. Как мне до него добраться?
— Растолковать путь к Абу сложнее, чем послать за ним. Сейчас я кого-нибудь сгоняю. Это рядом. Если дома, то прибежит быстро.
Синдбад на минуту вышел, а вернувшись, сказал:
— Штуки-то показал бы. Ужас как всё странное люблю!
Выкладываю на стол странных жуков. Вижу, что не только жуки странные, но и с Синдбадом что-то странное творится. Не стал жуков рассматривать, а что-то хмыкнул под нос и принялся рыться в своих сундуках. Рылся долго, но всё-таки до чего-то дорылся.
— Ага! — победно возвестил он и хлопнул на стол третьего жука.
— Так, это, значит, о тебе старьевщик сказал, что одну такую штуку года четыре назад утащил к себе какой-то разбойник?
— Разбойник? Вот спасибо!
— Это не я. Это старьевщик так сказал. Я же считаю, что даже райские гурии — и те гораздо агрессивнее и опаснее тебя.
— То-то же!
Мы уселись за стол и разложили жуков в ряд. Все одинаковые, кроме рисунков на надкрыльях.
— Да, четыре года назад, — задумчиво протянул Синдбад. — Ты, наверное, уже догадался, почему я купил тогда этот вроде бы хлам?
— Надкрылья — это части карты.
— Вот-вот, и мне это показалось интересным, но из моих кусочков понять ничего не удалось. Может, сейчас что-то станет яснее.
— Салам. Зачем звали? — послышалось от двери.
— Салам, Абу, заходи. Вот Серж с тебя что-то хочет получить.
— Что можно получить с нищего мелкого воришки?
— С нищего? Ага, видел я как-то твою нищету! Мне за скромность и аскетизм халифа стыдно стало.
— Так видимая роскошь и прикрывает досадную нищету.