И для широких масс населения именно вариант Алексея выглядел куда как приятней. В первую очередь потому, что на первый взгляд ничего не менялось. Вот церкви и монастыри. Вот священники и монахи. Вот патриарх над ними — верный помощник царя. Ну а как иначе? Кто ему деньги дает на все это хозяйство?
— Я смотрю — наш малой любит острые дела.
— Скорее он сглаживает остроту дел моего супруга. Это ведь он его отговорил по наитию со шведом воевать. И вон как ныне складывается.
— А сам Леша в церковь ходит?
— Исправно.
— А… ну… к кому склоняется? Петя то наш протестант, лютеранин считай. Впрочем, раскольников не привечает.
— Из-за Софьи. Сам ведь знаешь. Дружна она с ними была. Боли много Петру принесли и семье его.
— А Леша?
— Он высказывался о том, что в реформе Никона имелось зрелое зерно. Ибо порядок навести требовалось. Но ее проведение вышло ужасным. Да и травлю Аввакума глупостью несусветной, равно как и предание анафеме тех, кто крестится двумя перстами. Ибо таким способом, Никон, предал анафеме и всех отцов церкви. По его мнению.
— Вот даже как? — задумчиво произнес Федор Авраамович.
— Я мыслю Леша желал бы примирения. Хотя после пролитой крови в это и не верит. И Петр, и он сам знает, что бунт 1682 и 1698 годов проходили при самом деятельном участии раскольников. И чем шире становится пропасть, тем сложнее через нее перепрыгнуть.
— А когда он станет царем он как поступит?
— Опасные вопросы ты задаешь, — нахмурилась Евдокия.
— Когда-то ведь он станет царем. С Божьей помощью. — а потом скосился на дверь, где, вероятно, подслушивали слуги и перекрестившись, громко добавил. — Дай Боже Петру Алексеевичу многие лета. Но ведь мы все не вечные.
— Леша ставит во главу угла интересы державы, а не церкви. Крови не боится и вообще… он весьма хладнокровен. Так что, я мыслю, врагов он будет уничтожать без всякой жалости и сострадания.
— Он так жесток?
— Повторюсь — он ставит во главу угла интересы державы. Если будет примирение — он только это поддержит. Если продолжится раскол и обострение, то Леша станет воспринимать этих идейных и непреклонных как бунтовщиков. А судьба Милославских тебе известна.
— Хорошо известна, — кивнул дед. — Но разве он их убивал?
— По его приказу.
— Что? — удивился старый Лопухин.
— Он поставил условие для бунтовщиков — или они сами их убивают, или он приходит с полками и убивает всех.
— Ну и внучек… — покачал головой Федор Авраамович.
— Думаю, ты понимаешь, как он поступит с теми, кто продолжит упорствовать в расколе. С обоих сторон этого раскола. Ибо видит в том слабость России.
— Понимаю… — кивнул дед. — Понимаю…
* * *
Тем временем в Константинополе шла другая беседа…
— Персы отказали русским… — покивал султан. — Это хорошо. Жаль, что они одарили их конями. Но да это мелочи. Тысяча жеребцов для армии что капля в море.
— Да. Это замечательно. Но шах болен. — заметил визирь.
— И насколько серьезно?
— Судя по всему смертельно. Мои люди говорят, что его окружение воодушевлено успехами русских. Взятие Азова и Керчи. Поражение нашей эскадры. Разорение Кафы. Захваты наших торговых судов. Да еще и их приготовления.
— Ты думаешь, что шаха убьют?
— Багдад манит персов. Они все еще считают его своим.
— Значит заключение скорейшего мира с русскими в наших интересах?
— И да, и нет. Австрийцы, англичане и голландцы в самом скором времени начнут войну с Францией и Испанией[43]. Если что-то пойдет не так, а это весьма возможно, то в войну вступит Швеция. На чьей стороне — не важно. Куда важнее то, что противоположная сторона попытается развернуть сложившуюся против нас коалицию для удара по шведам. И нас, скорее всего, станут принуждать к миру с русскими. На любых условиях.
— Тогда начав сейчас мы потеряем меньше.
— Но сейчас мы будем выглядеть просителями и проигравшей стороной. Поэтому было бы разумно собрать все силы флота и нанести удар по русским. И уже после этой победы, предлагать мир.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А если справятся сами? Если им русские не понадобятся?
— Тогда мы через год-два окажемся вынуждены сражаться с сильной коалицией. Август Саксонский поведет через Молдавию войска Саксонии, Мекленбурга и Речи Посполитой. Дания и Венеция выступят со стороны Эгейского моря. Русские продолжат давить с Черного моря. Они явно готовят какой-то десант. Ходят слухи, что к самой столице. Впрочем, это было бы слишком опрометчиво. Скорее всего, видя их интерес к Трабзону, они ударят туда. Тем более, что там много христианского населения. Персы же… мы думаем, что они воспользуются моментом и постараются вернуть Багдад и прочие земли Междуречья. Кроме того, до меня доходили слухи, что мамлюки могут восстать.
— Умеешь ты обрадовать… — мрачно произнес султан. — Только ты забыл еще одно направление. Янычары. Они иной раз ведут себя как враг или даже хуже.
— Да. Иной раз. Но сейчас они преданы. И они прекрасно понимают угрозу для державы и для себя. Тем более, что Леопольд Австрийский, как мне стало известно, подумывает над тем что выгоднее сделать. Драться с Францией или присоединится к этому решительному натиску на нас со всех сторон. И, в случае быстрого поражения англо-голландских войск, он склоняется к договору с Людовиком французским. Один на один с Францией и Испанией он не справится.
— И ты предлагаешь все же не спешить с прекращением войны с русскими?
— Время есть. Его немного, но оно есть.
— А если мы потерпим поражение? Ведь при Керчи русские разбили нашу эскадру.
— Риск не велик.
— Ты так веришь в успех наших моряков?
— Я знаю, что хотят русские. Без союзников они дальше не пойдут. А так… даже достигнув победы, полагаю, они удовлетворятся захваченными Азовом и Керчью. Возможно придется с ними заключить торговый договор. Но это, хоть и будет уступкой, но и в наших интересах. Так что наше морское поражение не влечет за собой ухудшения условий мира. А вот победа позволит их отбросить в Азов. Кроме того, победа позволит, вероятно, выздороветь шаху Хусейну.
— Думаешь?
— Мы считаем, что это — весьма вероятно. Пока персы уверились в силе русских. Военное поражение заставит их стать более взвешенными…
Глава 3
1701 год, март, 17. Москва
![]()
Утро.
Ходынское поле.
Снег, несмотря на март, все еще покрывал поле и не спешил таять. В начале XVIII века все еще стоял в расцвете своем Малый ледниковый период. Отчего зима начиналась раньше, заканчивалась позже и была более суровой. Лето же короче и не стабильнее. То жара с засухой, то дожди проливные.
Так-то климатические особенности эпохи Алексея раздражали. Но сейчас оказались на руку. Плотный снежный покров Ходынского поля был прикатан и протоптан. По нему специально несколько раз проходились дорожным катком — бочкой с песком на конном приводе. Отчего он был утрамбован в прочный, хрустящий наст.
Конный полк был выстроен для царского смотра.
Новый.
Каждый всадник стоял возле своего коня, держа его под уздцы. Выстроившись в две линии, формируя таким образом коридор. По которому и ехал Петр Алексеевич со свитой.
— Ты все-таки дал им пики, — буркнул царь, обращаясь к Алексею.
— Пики наше все, — пожав плечами произнес царевич.
— Так уж и все? — переспросил с усмешкой Михаил Голицын.
— Вот столкнулся такой полк и драгунский. Верхом. Драгунам, чтобы реализовать свое огнестрельное оружие, нужно спешиться и построится. Это время. Если начнут это делать их стопчут. А так идти в драку… Так ведь против пик придется сходится. Что они сделают? Их просто переколят как свиней на бойне. При натиске конном пика — ультимативное средство.
— Кавалерия против кавалерии? — спросил Борис Шереметьев.
