Я лежал и продолжал размышлять, пока моя молодая жена погружалась в сон. Возможно, после нашего разговора ей стало легче, но я прекрасно понимал, что она уклонилась от ответа на мой вопрос о причинах убийства ее матери. Фаусто не разбушевался и случайно ударил свою жену со всей силы. Она погибла в автокатастрофе, а значит, ее смерть была преднамеренной. Это не было бытовым, это было убийством.
Но как я мог винить Ноэми за то, что она сдерживалась, когда я делал то же самое?
Я до сих пор не рассказал ей о своем отце. Я должен был, но слова были заперты внутри. Правда все еще казалась слишком голой. Слишком невероятной, чтобы быть настоящей.
И если бы я и так не был переполнен своими чувствами из-за откровения Мии, то беспорядочная буря эмоций, которую вызвала моя жена, точно бы выбила меня из колеи. Я был чертовски зол, когда вернулся домой и обнаружил, что квартира пуста. Злился, переживал и был чертовски разочарован. Но как только я увидел искренний страх, который она испытывала за меня, за мою безопасность, все это растаяло и осталось только жгучее желание.
Хорошо, что она предложила мне себя, потому что я был так чертовски жаден к ней, что не был уверен, что смог бы сопротивляться тому, чего хотел. То, что мне было нужно.
Я провел пальцами по тонкому изгибу ее позвоночника. Податливый, но сильный, как и она.
Я никогда не встречал женщину, которая была бы такой жизнестойкой. Я думал, что мне нужна ее мягкость, но именно ее яростное упорство вцепилось в меня своими когтями. Я не мог не уважать ее силу.
В моем мире уважение было всем.
В связи с этим возник вопрос, заслужил ли я ее уважение. Очевидно, нет, учитывая, что она все еще хранила секреты. Уважение идет рука об руку с доверием. Что мне нужно было сделать, чтобы доказать, что я достоин?
В груди заныло от того, что я снова столкнулся с этим вопросом.
В детстве я много лет задавал себе вопрос, почему моя родная мать отдала меня на усыновление. Когда я повзрослел и узнал, что она была матерью-подростком, я понял, что ее действия не были отражением ее чувств ко мне, однако эхо этих чувств все еще будоражило меня в глубине моей памяти.
Я хотел быть уверенным в чувствах Ноэми ко мне. Я хотел знать, что ее влечет ко мне так же безвозвратно, как и меня к ней, и был только один способ добиться этого — я должен был стать воздухом, которым она дышит. Сделать себя настолько незаменимым, чтобы она не могла представить себе жизни без меня. И первым шагом в этом процессе было устранение Фаусто Манчини из ее жизни, чего бы это ни стоило.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Я должна была признать, что могу потерять его. Независимо от того, насколько стратегически или искусно я закладывала основу для возвращения брата на свою сторону, существовала определенная вероятность того, что он отвергнет все мои усилия. Я чувствовала, что вероятность такого исхода возрастает с тех пор, как я пошла в закусочную с Санте. Он был таким чертовски идеалистичным. Его отчаяние от одобрения отца было почти осязаемым. Это делало его слепым к папиным недостаткам, даже самым вопиющим.
Санте не был готов услышать правду, но у меня уже не было времени. Отсрочка, которую дала смерть мамы, подошла к концу. Судя по загадочному намеку Санте на то, что отец продвигается вперед со своими планами, я должна была принять решение. Я могла позволить Коннеру втянуть себя в мою семейную драму и подвергнуть его риску, или я могла сделать первый шаг, что почти наверняка вывело бы Санте из-под моего влияния, возможно, навсегда.
Я не могла гарантировать, как будет развиваться любой из этих сценариев, но мне казалось, что придется выбирать между мужем и братом — выбор, о котором я никогда не подозревала. И уж точно я никогда не думала, что, оказавшись перед такой дилеммой, я позволю своему брату ускользнуть.
Я лежала в объятиях Коннера, когда уверенность боролась с болью в сердце, высекая пустоту в моей груди. Я нутром понимала, что нужно сделать.
Я должна была выбрать Коннера.
Как я могла надеяться, что у меня будет муж, который поставит меня на первое место, если я не готова сделать то же самое для него? Вот почему, когда Коннер спросил о причине смерти моей матери, я не могла ему сказать. Только если это означало, что он будет вовлечен. Если он и другие ирландцы навлекут на себя гнев моего отца, они все окажутся в опасности. Это того не стоило, если я могла сама разобраться с этим делом, не подвергая их риску.
Поскольку Коннер разнюхивал и вмешивался, мне нужно было сделать свой ход.
То ли оттягивание неизбежного, то ли усталость от прошедшей ночи, но на следующее утро я вставала медленно. Коннер уже давно ушел, когда я поплелась в душ. Мои конечности налились свинцом и тяжестью ответственности. Но в противовес этому неприятному бремени между ног ощущалась эротическая болезненность, которая напоминала мне о надежде и о грядущих лучших вещах. Она напоминала мне, что причина моего решения стоила возможных последствий.
Час спустя я была готова встретить свой день, что бы это не повлекло за собой. Я начала так поздно, что когда я вошла в кухню, уже близился полдень. Желудок все еще бурлил в такт моим бурным мыслям, и мне удалось запихнуть в себя только банан, прежде чем я решила начать действовать и позвонить Пиппе.
— Привет, сестренка. Как дела? — тепло ответила она.
— Мне просто нужен номер телефона дяди Агостино.
Молчание.
— Зачем? — настороженно спросила она.
Я боялась, что это случится. — Это не совсем то, о чем я могу говорить.
— Не-а, — отмахнулась она. — Не допустимо. Не снова. Ты говоришь мне, что, черт возьми, происходит. Я буду там через десять минут.
Я уставилась на свой телефон, линия была отключена. У меня даже не было шанса возразить.
Ну, черт.
Пип увидит любую ложь насквозь, и я сомневалась, что она оставит это без внимания, пока не вытянет из меня хоть что-то. Я подумала о том, что я могла бы рассказать против того, чтобы сдерживаться, но внезапно все это показалось мне бессмысленным. Я собиралась поговорить с дядей Агостино, как только закончу с Пиппой, так что я вполне могла бы рассказать ей правду.
Верная своему слову, Пиппа была у моей двери чуть больше десяти минут спустя. Как только она уселась со мной за кухонный стол, я начала с самого начала. Струйка информации превратилась в прорвавшуюся плотину, каждый инцидент и эмоции за предыдущие семь месяцев выплескивались из своей тюрьмы глубоко внутри меня.
— Этот сукин сын. — В глазах Пиппы стояли слезы, но в ее золотых радужках сверкала ярость. — Я рада, что ты заставишь его заплатить, потому что кто-то должен это сделать.
— Я знаю.
— Это уже слишком. Мне нужно выпить, прежде чем я сама поеду туда и выпотрошу эту свинью.
Я выдохнула небольшой смешок. — Я бы и сама не отказалась выпить. — Я чертовски волновалась за Санте и за то, как все это будет развиваться. Если отец узнает, что я поехала к Донатису, а дядя не предпримет быстрых действий, неизвестно, что отец может сделать, прежде чем его остановят.
— Что тебе нужно? — спросила я, обшаривая винный шкаф. — Здесь много виски.
Моя кузина скорчила гримасу, дрожа всем телом.
— Да, то же самое. Водка или текила?
— У него есть Patrón?
— А… да, есть немного в подсобке. — Я встала на цыпочки, чтобы достать широкую стеклянную бутылку, затем принесла ее к столу, где сидела Пип с двумя простыми рюмками. — Соль и лайм?
— Неа. — Она отмахнулась от этого предложения. — Слишком похоже на праздник. Думаю, мне нужен ожог.
Я не могла с этим поспорить. Наполнив наши рюмки, я подняла свою в воздух и опрокинула в себя прозрачную жидкость. Пип последовала моему примеру, и мы обе закашлялись, когда огонь опалил наши глотки.
Как только мы пришли в себя, к нашей маленькой вечеринке присоединилась тяжелая тишина.