Читать интересную книгу Удар отложенной смерти - Инна Тронина

– Дядюшка, там что, русских не нашлось? – низким, глубоким голосом профессионального певца спросил Дмитрий и опрокинул в себя четвёртый бокал джина с тоником. – С-сука!..

– Я что, мог выбирать прокурора? Кого назначили, с тем и работал, – проворчал Веталь. – Только он сам мог взять отвод. Не захотел, ублюдок!..

Уссер и Нора переглянулись, боясь в своём же дома попасть Веталю и Мите под горячую руку.

Потом Семён осторожно спросил:

– Значит, не передумаешь? Веталь, ты пойми одно… Ну, добьёшься ты своего! Шлёпнется несколько сотен человек, разобьётся… Но «бабки»-то у тебя от этого не появятся! Заплатить поставщикам ты всё равно не сможешь. Надо не хулиганить сейчас, а всем нам шерудить рогами. А то как бы чалиться не пришлось…

Веталь буквально окаменел в холодной, тяжёлой злости. Посмотрев на племянника, он чётко, отрывисто сказал:

– Сеня, Нора, я и не знал, что вы такие сопливые! Удавили кладовщика, траванули начальника поезда, отправили к праотцам Кислякова с бригадой… Я уже не говорю, чего вы натворили до сегодняшнего вечера, и какие подвиги у нас, несомненно, впереди. И вы же мне тут мораль считаете! Дескать, мента нельзя шлёпнуть, да ещё какого – Каракурта! Остальные-то не люди. Кисляковы там, Семеновы, Зауличевы… А вот Минц – это другое дело! Это – лицо неприкосновенное. Кончайте, слышите? Вы на русской земле! И если не желаете блюсти устав нашего монастыря, езжайте в свою Палестину! Вы что, забыли наш устав? За дискриминацию или поблажки по национальным и религиозным соображениям следует жестокое наказание! По этим трещинам любой фундамент рассыпается! Забыли? Так я вам напомню. Столько раз, сколько потребуется! Есть наше дело. Есть друзья, компаньоны, нужные люди. А есть враги, гады, менты. И какой они крови, плевать! Я хоть сейчас сколько угодно русских положу, если нужно будет. А Митька – чехов, правильно? Филипп, я знаю, тоже на Луну послал дружка своего Вебера, когда тот ссучился. Так вот, и вы извольте. Все эти бредни о национальном возрождении – для властей. Чтобы промеж собой перегрызлись, и нам не мешали. Помяните мое слово – это сработает. Союза не станет, а мы заживём! Золотой век наступит, только работать надо, а не дурью маяться! Если ты, Сеня, наварил в зоне чайник, а теперь по сыночку тоскуешь, я не должен поступаться своей репутацией. Минц – многим нашим кум. В двадцать три года уже был законченный подлец – ни денег не брал, ни шмоток. Я ему и джинсы предлагал, и видеомагнитофон, даже иномарку – за Митькину свободу ничего бы не пожалел. Но ему дороже всего власть над людьми, власть! Ты. Сеня, сам знаешь, сколько проклятий на стене в «Крестах» ему оставили… Может, ещё попадёшь туда, так почитаешь. Я с Каракуртом один раз остался в большой замазке, и больше не собираюсь!

– Веталь, мне туда не придётся попасть. – Уссер мял в пальцах сигару «Ромео и Джульетта», и табак сыпался на скатерть. – Убьют меня скоро. Наверное, в будущем году. Одесская гадалка Фрося никогда не ошибалась. Говорила, что видит, как в меня эсесовец стреляет. Тяжело жить с таким знанием, но никуда не денешься. Мне-то хоть шестьдесят будет, а Норе всего тридцать пять. Нам вместе умереть суждено. Не хотел говорить никому, а вот выскочило…

– Заложила твоя Фрося за воротник лишку! – ещё больше надула губы Мона. – Какой сейчас, в натуре, эсесовец? Здорово они вашего брата, однако, во время войны напугали!..

– Не нужно-таки, право слово, скандалить, господа! – Уссер приподнял над столом ладони, сверкнув массивным перстнем. – Давайте о деле. Нам сейчас нужно решить, ждём мы фарта, сложа руки, или действуем. – Он наконец-то вспомнил о своей сигаре, сунул её в рот, но никак не мог зажечь.

– А мы сейчас у Обера спросим. Что-то он целый вечер молчит. Устал, наверное, и расстроился, Пахал-пахал человек, и получил кукиш. На тебя, между прочим, мужичил.

– И на тебя! – запальчиво воскликнул Уссер. – Это общее дело!

Все присутствующие не сводили глаз со своих рюмок, опасаясь, что Обер учинит какую-нибудь гадость. Про него ходили слухи – один страшнее другого. Но, на деле, ни Уссер, ни Веталь, ни их родные и близкие ничего плохого пока от Обера не видели.

– Да, общее, – согласился Веталь. – И потому я хочу знать мнение самостоятельного мужчины, а не залётной шалавы…

Холодаев лишний раз подчеркнул провинциальное происхождение Семёна и Норы. Себя и Филиппа он считал просто ссыльными питерцами.

– Послушай, Виталик, тебя уже слишком далеко занесло… начала Нора, приподнимаясь за столом и вытягивая шею. Шаль сбилась в складки и стала похожей на раздутый капюшон кобры.

– Цыц, марьяна! – бросил Холодаев, даже не взглянув в её сторону.

– Дядь, не ведись на хипеш! – подал голос Стеличек. – Мы ж не фраера, чтоб нам фуфло толкать…

– Филипп, ты как думаешь? – Веталь изобразил на своём лице уважительное внимание.

Обер, конечно, просёк издёвку, но тут же понял, что не это главное. Настал решающий момент, и нужно было действовать. Через пять минут кончался срок ультиматума, и каждая секунда шла на вес золота. Того самого, что задержали на выборгской таможне. Веталя было необходимо застать врасплох, огорошить, сведя на нет весь его апломб. Холодаев никогда не пребывал в замешательстве долго, но в первые минуты промахи буквально парализовали его.

– Моё мнение хотите знать? – Готтхильф внимательно оглядел собравшихся. – Между прочим, по моим данным, Каракурт жив.

Уссер протяжно свистнул, а Нора покрылась испариной. Мона скрипнула зубами и скривила лицо, будто разжевала что-то очень кислое. Холодаев полыхнул голубыми глазами и сжал кулаки, а его племянник еле сдержал рвущийся наружу звериный рык. В его взгляде читалась такая дикая, ужасная, животная ненависть, что Оберу стало не по себе.

– Что ж ты раньше-то молчал? – Веталь говорил тихо, почти шёпотом.

Филипп пожал плечами:

– Вот, говорю. Его же Блад натаскивал, а это дорогого стоит. Каракурт сумел очнуться в этих ёлках и дотащиться до переезда у Белоострова. Оттуда его увезли на «скорой». Конечно, он может перекинуться и потом, но у дежурной он был ещё вменяемым. Назвал себя. Объяснил, в чём дело. И тётка вызвала ментов…

– «Полный, братцы, ататуй!» – процитировал Галича Уссер. – Что, Веталь, наработал? Надо было лично удостовериться, что дело кончено. Каракурт теперь и свалку покажет, и дом твой…

– Падла! – Холодаев медленно выдохнул через нос. – Каюсь, торопился по делу. Доверился этим сявкам позорным… А они решили не бурлачить. Пусть, в натуре, сам подохнет… Теперь зашухерить могут всех, кто в этой связке. Обер, а ты, часом, порожняк не гонишь? Он же в чём мать родила, а на улице – минус семнадцать!

– Когда я порожняк гонял?! – прищурился и Обер. – Говорю – тренировки Озирского. Тот своих дрючит так, что тебе и не снилось. – Он выпил полрюмки рома, но пьяным себя не чувствовал. – Теперь, Веталь, тебе и вовсе ни к чему с самолётами связываться. Ты и так уже влип – по самое «не балуйся».. Теперь тебе надо Богу молиться, чтобы Каракурт остался жив.

– Молись, Обер, если хочешь. Только у вас с ним разные боги. В кирхе, в Пушкине закажи службу за его здравие…

– Дядь, не очкуй, шухера не будет, – лениво бросил Дмитрий, поигрывая маленьким острым ножиком. – Вы – такая свора, которой на фиг напряг. Не фраера, чтобы вас запросто закрывать.

– А вот это, Митя, ещё вопрос, – печально возразил Уссер. – Веталь, кончай хипишиться, давай предметно базарить.

– Ты ж знаешь, Сеня, что мне нужно для счастья. Доверие поставщиков я должен оправдывать любой ценой, иначе никакого бизнеса не будет. А если я завтра или послезавтра не заплачу, они со мной все дела прекратят. Причём сразу и навсегда. Пострадают Аврора и Ада. Семён, тебя это напрямую касается, и не сиди, как херувим. Мало того, что твой Кисляков разлямкал в ментовке про «царскую водку», так теперь ты всё на меня повесить хочешь? Нет уж, на моём горбу выехать не получится. И положил я на Каракурта с прибором. Выживет – уродом будет, ему же хуже. Во второй раз я «бабки» за то же самое не выложу. Разбежался тоже – отменяй акцию! С минуты на минуту ребята получат приказ, узнают номер конкретного рейса. И тебе, Семён, я отвечу на твои истерики: «Тороплюсь, аж вспотел!» Понял?

– Веталь! – Готтхильф говорил непривычно мягко, даже ласково. – Авария самолёта ведь не является для тебя самоцелью, правильно? Тебе просто нужно заплатить за товар. Тем золотом или чем-то другим – без разницы. – Филипп отвернулся, потому что Дездемона при всех впилась своими губами в губы Холодаева, вероятно, утешая его. – Я согласен заплатить сумму, которую они требуют, в «зелени». Не делай больше глупостей, и так достаточно. Пусть люди ещё немного подышат воздухом свободы и демократии…

– Ты серьёзно? – Веталь выглядел сильно озадаченным. Он оторвал он себя руки Моны и наморщил лоб.