Бросив взгляд через стол, Лили заметила, что Ги наблюдает за ней. Элисон же, глядя на них, думала о том, что после отъезда гостей надо сразу же готовиться к свадьбе, — лица Ги и Лили светились любовью.
Лили рано ушла к себе, оставив мужчин пить вино и беседовать, причем все их разговоры крутились вокруг раздачи земель и строительства укреплений.
Эмма надела свое самое красивое платье специально для Эсме, вернувшегося из Лондона. Он был очень внимателен, глаза его обещали многое, и, расхрабрившись, она раскрыла ему свою тайну. Он тупо посмотрел на нее, словно не расслышав, о чем идет речь. Молчание затягивалось, и Эмма, растерявшись, решилась спросить:
— Вы не поняли, Эсме? Я в положении.
— Моя дражайшая леди, как вы могли допустить, чтобы это случилось? — довольно вежливо спросил Эсме.
Эмма хотела сказать ему, что иметь ребенка — ее самое сокровенное желание. Она хотела крикнуть: «Je t'aime!»note 17. Но слова застряли у нее в горле.
Он приблизил к ней свою белокурую голову и прошептал:
— Вы немедленно должны что-то предпринять пока не поздно. А теперь, дорогая, извините, я хочу повидаться с братом короля: в Годстоуне он не может уклониться от аудиенции. Такая возможность предоставляется не часто.
Эмма чувствовала себя уничтоженной, но постаралась не показать виду. Почему Эсме такой холодный, чужой! Этого не может быть!
Эдела сидела одна и не за главным столам. Когда Хью взглянул в ее сторону, она ободрила его ласковой улыбкой, которую тот не заметил. Услышав смех мужчин, Эдела решила, что смеются над ней. Щеки ее запылали, и она вышла из душного, переполненного зала глотнуть свежего воздуха. Решив не возвращаться, она направилась по двору к башне. Было тихо и очень холодно. Замерзнув, она повернула обратно. Вдруг позади раздался какой-то шум, кто-то подошел к ней в темноте, и сильные руки обхватили ее. Эдела, пытаясь освободиться, упала и разбила колено о булыжник, которым был вымощен двор. Она яростно закричала, и жестокие чужие руки отпустили ее — рядом стоял Хью.
— Эдела! Ей-богу, я боялся, что это все же случится. Кто это был? — обеспокоено спросил он.
— Хью, это вы! Я не разглядела его лица. Понятия не имею, кто бы это мот быть.
Она лгала: это был тот воин, который оказывал ей преувеличенные знаки внимания в отсутствие Хью.
— Я его найду, — поклялся Хью, вынув из ножен грозный меч.
— Хью, я не могу идти. Я разбила колено. Вы поможете мне добраться до моей комнаты?
— Конечно, дорогая! Обопритесь о мою руку. Да нет, к черту руку! Я понесу вас, — решил он.
Они поднялись по задней лестнице в комнату Эделы. Закрыв дверь, Хью положил Эделу на кровать.
— Позвольте, я взгляну на ваше колено. — И Хью, не дожидаясь, пока она сделает это сама, поднял подол платья и обнажил ноги. — У вас кровь. — И он коснулся ее бедра там, где была надета подвязка, на которой держался чулок.
Эдела вспыхнула, но не сопротивлялась.
— Чертов увалень! — выругался Хью, осторожно стягивая с ноги чулок и разглядывая рану. — Я полагаю, что если ее промыть, она окажется не такой уж страшной. Лежите смирно, пока я принесу воды. — Промыв рану и отерев с ноги кровь, он спросил: — Ну вот, уже не так плохо, а?
— Вы не должны нянчиться со мной, Хью, — запротестовала она.
— Вы ухаживали за мной, зашили мне рану — я возвращаю вам долг. — Выражение его глаз изменилось. — У вас чертовски соблазнительный вид — на постели, ножки обнажены… — усмехнулся Хью.
Эдела мило улыбнулась:
— Ну, и вы не собираетесь довести дело до конца? Вы намерены оставить меня в одном чулке? — пошутила она.
Хью протянул руку ко второй подвязке.
— Попробуем еще разок? — прошептал он.
В ответ Эдела призывно прижалась губами к его губам.
Твердо вознамерившись на этот раз довести дело до конца, Хью решил не спешить: не стоит бросаться в постель и позориться. Он снял с молодой женщины головное покрывало, поиграл ее легкими каштановыми прядями, поцеловал глаза и шею. Ободренный ее вниманием и чувствуя ее ответное влечение, он посадил Эделу к себе на колени и раздел донага. Ее пальцы, запястья и ладони — все получило свою долю поцелуев. Затем Хью перешел к более интимным ласкам…
Эдела лежала в блаженном забытьи. Впервые телесная близость принесла ей удовольствие, что удивило и обрадовало ее. Хью тоже преисполнился радости и гордости за себя и доставленное Эделе наслаждение. Эдела молча поблагодарила за это Мораг.
Глава 18
Спустя три дня в Годстоуне появилось семейство Мортенов с челядью. Элисон и Лили присели перед графиней де Мортен и ее свитой. Графиня де Мортен не была красавицей, но держалась весьма любезно и дружелюбно и сразу же пришлась Лили по душе. Проводив ее наверх, в большую опочивальню, молодая девушка сказала:
— Вот здесь вы и ваш супруг будете спать, мадам.
Графиня засмеялась, а Лили смутилась.
— Не смущайтесь. Я смеюсь потому, что мы спим в разных спальнях.
— О, мадам, простите меня!
— Ничего, ничего, милая! Пусть все остается так, как есть. Я вижу мужа не так часто, как мне того хотелось бы, и если Робер будет возражать против общей спальни, мы скажем ему, что ваш дом и не так просторен, как те дома, к которым он привык. Может быть, нам удастся провести его, а?..
Лили поняла шутку, и глаза ее блеснули, но тут же лицо ее погрустнело, потому что графиня де Мортен сказала ей доверительно:
— Надеюсь, вы сможете поместить всех моих дам вместе и по возможности подальше от этих Монтгомери? Особенно Симонетта не может оторваться от старшего из братьев; их роман длился несколько лет.
— Я помещу их в большой комнате, — пробормотала Лили, и, легко сбежав по лестнице, пошла посмотреть, чем заняты дамы. В противоположном конце зала стоял Ги и беседовал с высокой темноволосой девицей. Она была так стройна и изящна, что на языке вертелось только одно слово — божественна!
Сердце Лили болезненно сжалось, и она забыла о своих обязанностях, охваченная ревностью. Ревность быстро сменилась яростью, затопившей ее рассудок и сдавившей горло. Задыхаясь, она пробиралась сквозь толпу слуг, учителей, музыкантов и священников, думая не о том, где их всех разместить, а как и где она сможет побыть наедине со своими мыслями.
Сняв с вешалки чей-то теплый плащ, Лили выскочила из дома. Она пробежала мимо сторожевой башни, дворовых построек, мимо удивленного сокольничего и поднялась на сеновал. Оглушительно закричали птицы, но Лили, занятая своими мыслями, ничего не слышала. Никогда еще черные волосы не казались ей такими противными, полные красные губы — такими отталкивающими, темные большие глаза — такими ненавистными; но все же Лили не могла не признать, что эта женщина хороша собой. «Дура, — сказала она сама себе. — Как ты думаешь, где он научился так ласкать? В скольких постелях побывал, прежде чем обрел эту уверенность и постиг искусство любви?» Лицо ее горело от стыда — она вспомнила, как легко упала в его объятия. Только и было, что несколько слов о любви! Он обещает на ней жениться, но что он обещал другим женщинам? Голова у нее кружилась, на глазах показались слезы, и она сердито вытерла их сжатыми кулачками. Озябнув, она дважды обернула плащ вокруг себя, зарылась в сено, словно пытаясь спрятать в нем свое горе, и неожиданно заснула.