родился, честное слово, твоим именем хотим назвать… Не поедешь с нами – на всю жизнь обидишь…» Командир батальона всё равно категорически отказывался, отнекивался, ссылаясь на повышенную боевую готовность, введённую у них, и запрет отлучаться из расположения батальона. Поскольку разговор происходил на русском языке, то кроме приехавших его никто не понимал. Но возгласы стали настолько громкими и уже почти неконтролируемыми, что все, даже солдаты у казармы, с интересом и нарастающим волнением наблюдали за этой картиной. До кабины оставалось метров шесть, а два советских офицера уже перешли от слов к делу, зажав, как в тиски, командира батальона, тоже не маленького афганца, и, не давая ему опомниться, пытаясь при этом шутить и смеяться, стали тащить его к машине. Это уже была явная потасовка. Со стороны картина была и комичная, и ужасная. На лице афганского часового, на глазах которого в нескольких метрах от него тащили куда-то его командира, отразились испуг и непонимание, а на некоторое время какой-то ступор, что можно было бы кататься от смеха, наблюдая за этим, если бы не прозвучал первый выстрел…
Часовой у шлагбаума снял с предохранителя автомат и дослал патрон в патронник. Володя в этот миг видел только его лицо с чёрными, как две бусинки, глазами, его трясущиеся руки, пытающиеся зарядить автомат, и ствол, который стал поворачиваться в его сторону. Расстояние до него было метров шесть, и Володя сделал свой первый выстрел…
– Попал! – автоматически проговорил он, увидев яркую огненную искру, скользнувшую от проникающей пули об металл автомата на груди афганца и – в тело. В его сознании это происходило, как в замедленной съёмке. Ему казалось, что он успел разглядеть и полёт пули от ствола своего автомата, и как она пробивает металл, одежду и – рвёт тело. Он успел разглядеть испуганное, непонимающее лицо молодого солдата и сразу – уже угасающий его же взгляд… Часовой как стоял, так и завалился вперёд ничком, со всего размаху ударившись о пыльную, грязную землю…
– К машине! – прохрипел Володя, не понимая, почему он вдруг потерял голос.
Но его услышали, и из кузова посыпались солдаты, а машина сорвалась с места, приняв внутрь своего железного механизма сопротивляющееся, но живое, как и просили военспецы, тело командира батальона. От волнения водитель так газовал, что это напоминало не отъезд, а старт сразу же дюжины машин на ралли. Пыль, гул мотора, скрип прокручивающихся огромных покрышек и… наступившая тишина. Тишина была настолько гулкой и всепоглощающей, что произошедшие минутой назад события казались фрагментом из другой жизни. С одной стороны, у стены казармы застыл личный состав третьего батальона афганской охраны, оказавшийся без руководства, а с другой стороны, в нескольких десятков метрах от них, – двенадцать бойцов советского спецназа. Посередине лежало тело мёртвого часового. Кто его убил и что происходит, афганцы не понимали. Выстрел прозвучал бесшумно, с использованием специального приспособления, и за гулом машины его, естественно, никто не слышал. Постояв так мгновение, афганцы ринулись в открытую дверь казармы, пытаясь скрыться под защитой стен, а советский спецназ рванул к закопанным танкам…
Добежав до танков, наши экипажи нырнули в кабины.
В танках не было ни личного состава, ни часовых рядом, и казалось, что они, никому не нужные, стояли здесь лишь как манекены. Когда стрелки-наводчики из приданного мусульманского батальона появились из машин с сообщением: «В танках – боеприпасов нет!», Володя сам оказался в таком крайнем замешательстве, что ни скомандовать, что дальше делать, ни понять, куда двигаться, не мог. В голове, как заевшая пластинка, крутилась лишь одна фраза: «Что делать? Задачу, которую мне поставили, выполнить невозможно! Боеприпасов в машинах нет! Стрелять нечем… Что делать? Надо имитировать нападение на дворец со стороны батальона. А как? Что делать?»
В это время в здании казармы, где укрылся весь личный состав афганского батальона, послышался звук разбивающихся стёкол, и из окон высунулись стволы автоматов. Сначала как-то вяло, а затем всё с большей интенсивностью от здания казармы помчались в их сторону огненные струйки автоматных выстрелов. За грохотом стрельбы свиста пуль слышно не было, только как-то странно трескались и осыпались над головой ветки фруктовых деревьев… Все кинулись в укрытие, которое оказалось недалеко в виде какой-то канавы или арыка. Эта позиция была как раз между зданием батальона и направлением в сторону дворца…
«Вот оно! Как раз то, что надо! – понеслись мысли в голове у Володи. – Они стреляют в сторону дворца… Им надо только немного помочь…» И, разделив своих людей на две половины, он приказал одной части подчинённых стрелять в сторону казармы, а другой – открыть огонь в сторону здания Тадж-Бека. Огонь усилился со всех сторон до такой степени, что в грохоте и шквале огня уже было трудно даже поднять голову. Со стороны дворца в их сторону тоже полетели пули и трассера… И тут он догадался о главном: «Надо сделать несколько выстрелов из гранатомёта в сторону дворца! Вот спасибо Бояринову, что заставил взять гранатомёт: Григорий Иванович, если бы тебя не было, что бы мы тут делали?»
– Дайте команду своим солдатам выстрелить из гранатомёта несколько раз по дворцу! – надрывая и так пропавший голос, пытаясь перекричать шум стрельбы, закричал Володя. – Куда попадёте – не важно… Давай, дорогой! Ого-о-онь!
И в этот момент сработала Володина договорённость с экипажем «Шилки». Неожиданно земля затряслась, загудела, и между их импровизированным окопом и зданием казармы начали взрываться снаряды, выпущенные артиллеристами. Это зрелище в первую очередь для него самого, да и для всех вокруг было ошеломляющим. Глина с камнями, пыль, металл, куски чего-то, разлетающиеся в разные стороны, превратили место, по которому били из «Шилки», в пространство смерти. Володя раньше никогда не видел и даже не слышал, как стреляет эта артиллерийская установка. Он раньше представить себе не мог, что это будет именно так! Это был ужас и кошмар! Они, прижавшись ко дну своей спасительной канавы, подпрыгивая, подлетали над землёй всем телом от каждого взрыва снаряда. Взрывы следовали один за другим, сливаясь в единый поток… «Гранаты, которые у меня в карманах… могут детонировать… – вдруг возникла бешеная мысль, – от взрывов сдетонируют запалы. Меня разнесёт на части! Надо срочно избавиться от гранат!»
– Пригнитесь! – стал кричать Володя всем своим бойцам, хотя вряд ли его хоть кто-то мог услышать в этот миг. – Я должен избавиться от гранат…
И, продолжая так же подпрыгивать от артиллерийского огня при каждом сотрясении земли, он, извиваясь всем телом, стал доставать из карманов снаряженные РГДешки и, выдёргивая зачем-то чеку, бросать их