Тяжело дыша, я вскрикнула, моё тело обмякло в его руках.
Он крепко держал меня, и мои глаза закатились сами собой. В моей голове не было ни переживаний, ни страхов, отравляющих сердце. Ничего не существовало, ничто не имело значения. Были только я, Доминик и несокрушимое блаженство, охватившее моё тело… всю меня.
Чем больше крови он пил, тем хуже я осознавала реальность, и вскоре совсем потеряла связь с ней. Мои колени подкосились, я едва ли могла стоять сама, и когда они совершенно ослабли, Доминик удержал меня в своих объятьях, прежде чем осторожно опуститься на пол вместе со мной.
Мои веки дрожали, пока я пыталась поднять их. Я хотела сказать ему, что со мной всё хорошо и он может взять больше, но язык приклеился к нёбу.
Доминик коснулся моего подбородка и приподнял так, чтобы я посмотрела на него. Остатки крови окрасили уголок его губ, переключая моё внимание с его глаз на его рот.
— Моя… кровь, — пробормотала неровным голосом, неспособная выговорить ничего из того, что мне на самом деле хотелось сказать.
Он вытер кровь, и его выражение лица полностью изменилось. Было что-то такое в его взгляде из-под полуприкрытых век… Открывающее то, что я никогда прежде в нём не замечала. Это было похоже на сожаление, но я была не в том состоянии, чтобы понять наверняка.
Я закрыла глаза, приготовившись погрузиться во тьму.
— Ангел, посмотри на меня, — произнёс Доминик, проводя большими пальцами по моим щекам. Он ещё не закончил со мной.
Заставив себя открыть глаза, я посмотрела на него.
— Ты была права в первый раз.
Я пыталась сосредоточиться на его глазах, на его словах, но комната вокруг вращалась, а в голове стоял радостный туман.
— В первую очередь я чудовище и всегда им буду, — он прокусил своё запястье, оставив небольшую ранку. Кровь потекла по его белоснежной коже, и он поспешил поднести её к моим губам.
Меня не нужно было заставлять, я сама тут же втянула его исцеляющую кровь.
— Меня никогда не коробило быть тем, кто я есть, добиваться желаемого и оставлять за собой одну только разруху. И, признаться, мне это даже нравилось, — его взгляд был направлен на мои губы, прижатые к его запястью, но такой расфокусированный, далёкий. — Однако внутри меня разгорается конфликт, когда дело доходит до тебя.
Краем оставшегося сознания я воспринимаю его слова. Не знаю, как мне на них реагировать, но они почему-то кажутся крайне важными, даже сокровенными. Доминик мягко убирает запястье от моего рта и большим пальцем вытирает кровь с моих губ.
— Почему? — спрашиваю, не дыша, и откидываю голову назад, к стене. Комната всё ещё вращается, и на мгновение мне это кажется безумно красивым, как будто я на космической орбите, но его слова тут же возвращают меня обратно на землю.
— Потому что я безнадёжно влюблён в тебя.
И всё остановилось в один миг. Вращающаяся комната, учащённое сердцебиение, вращение Земли вокруг солнца…
Что, чёрт подери, он только что сказал?
— И я боюсь, что это станет концом для меня, и не могу этого допустить, — он так тяжело сглотнул, словно эти слова застряли в его горле, не желая раскрывать правду. — Но я не могу отпустить это, пока не скажу вслух, хотя бы раз, чтобы ты услышала. Чтобы ты знала, что я не просто чудовище, но и мужчина, желающий признаться женщине в любви.
У меня в мозгах произошло короткое замыкание.
— Ты… любишь меня.
Он провёл по моей щеке ладонью. Его взгляд стал таким мягким, каким я никогда не видела его прежде. Обожание. Желание. Беспомощность. Всё это отражалось в его глазах и через секунду исчезло как ни в чём не бывало.
— Прости меня, ангел, — попросил он, отстраняясь от меня. — Тебе не нужно помнить об этом.
Меня охватил страх.
— Нет… пожалуйста, — взмолилась я, догадавшись, что последует дальше.
Я не хочу забыть это. Не хочу, чтобы он забирал мои воспоминания. Сегодня ночью он показал мне настоящего себя во всех красках, и я увидела все оттенки красного и чёрного, и тьму между ними. И теперь, когда на кратчайшие и редчайшие секунды он позволил мне заглянуть ему в сердце, увидеть его таким, какой он есть, он собирается отнять это у меня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ты не можешь… так поступить, — выдавила я, все ещё чувствуя огромную слабость. — Не имеешь права.
— Ты не вспомнишь ничего из этого, когда покинешь мою комнату. Пойдёшь к себе и мирно проспишь до утра. Тебе будут сниться удивительные вещи, которые избавят твоё сердце от боли… — его слова проникали в мой разум, как солдаты, захватывающие вражескую территорию, и этот момент становился всё дальше и дальше от меня.
Вот так просто он одержал победу.
ГЛАВА 32. ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ
Утром я проснулась невероятно отдохнувшей. Крепко спала всю ночь и впервые, кажется, за целую вечность меня не мучили кошмары. Приняв быстрый душ, я надела джинсы и белую футболку, найденную в комоде гостевой комнаты Доминика, и спустилась по лестнице на первый этаж.
Трейс, Доминик и Габриэль сидели на кухне, о чём-то беседуя, но все разговоры тут же стихли при моём появлении. Меня это не столько удивило, сколько вызвало раздражение.
— Не обращайте на меня внимания, — произнесла я, скрестив руки на груди и с порога обводя взглядом всю троицу. — Вам наверняка есть, что обсудить друг с другом о важных деталях моей жизни.
— Ты ещё не успокоилась? — проворчал Доминик, отпивая из своего стакана нечто слишком тёмное для апельсинового сока. Его взгляд был устремлён в окно, в сад его матери, будто бы избегая меня, что казалось странным и нервировало одновременно.
Трейс оттолкнул от себя тарелку с кашей, а Габриэль опустил газету на стол. Очевидно, они догадывались, что сейчас разразится буря.
— Ой, прости, тебе сложно дать мне пять минут на осмысление всего этого?
— Да.
— Доминик, — одёрнул своего брата Габриэль и качнул головой, молча предупреждая, чтобы действовал деликатнее.
Слишком поздно.
Я с прищуром посмотрела на него.
— Как можно быть настолько бессердечным?
Он пробормотал что-то себе под нос, но я даже не пыталась разобрать его слова. Его помрачневшее лицо говорило само за себя. По крайней мере в глазах Габриэля и Трейса было сожаление, они переживали, что причинили мне боль, скрыв правду о моей матери. Но этого нельзя сказать о Доминике. О нет. Он совсем не чувствовал за собой вины и не желал извиняться. Как всегда. А я уже сыта этим по горло.
Я вошла на кухню, по-прежнему не опуская рук.
— Хорошо, наверное, жить, не думая ни о чём и ни о ком, кроме самого себя.
— Есть свои плюсы, — небрежно ответил он.
— Например, лгать друзьям и не париться об этом?
Его взгляд резко устремился на меня.
— У меня нет ни одного друга в этом мире, и меня это более чем устраивает.
Я вздрогнула от этих слов, от этого пренебрежения мной и всем, через что мы прошли вместе. Не желая, чтобы он увидел, как сильно меня задела эта его фраза, я быстро взяла себя в руки:
— Спасибо, что напомнил, кто ты на самом деле, Доминик.
— И кто же я, по-твоему, ангел?
— Чёрствый бессовестный лжец.
Он попытался рассмеяться на моё заявление, но напряжение в плечах выдало его с головой.
— Меня можно назвать многими словами — жуткими, мерзкими, — но уж точно не лжецом.
— Ещё одна ложь от лжеца, — выплюнула я, специально нарываясь.
— Осторожнее со словами, овечка.
Сверля его взглядом, делаю ещё один решительный шаг вперёд.
— А то что? Солжёшь мне ещё раз?
— Я уже сказал, что не делал этого.
— Серьёзно? — усмехнулась я. — Ты слышал, что сказал мне Энгель, и знал, что это правда, и солгал мне об этом прямо в лицо! Разве этого мало, чтобы стать наглым лжецом?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он вскочил со стула, откидывая его прочь.
— Всё было не так, и ты это знаешь, — сверкая глазами, он угрожающе метнулся ко мне, остановившись всего в нескольких дюймах от моего лица.
— Отойди от неё! — скомандовал Трейс, но Доминик и ухом не повёл.