то, что я не захотел жениться на его невестке и ушел из редакции, превратило все в свою противоположность.
Чтобы исправить это, я морально обязан протянуть ему руку помощи.
Что касается этой последней мысли, то я очень хорошо чувствовал, что в ней есть доля правды. В то время моя готовность жениться на сестре фрау Мюнхмайер считалась само собой разумеющимся, о чем говорили повсюду.
Вследствие того, что я отклонил план, пострадала не только девушка, но и вся семья подверглась почти публичному пренебрежению, в чем я не был виноват, но что заставило меня проявить к Мюнхмайеру взамен некоторую любезность.
К тому же мы не ссорились, а расстались друзьями.
Так что для отклонения его просьбы была бы предпочтительнее причина не личного характера, а делового.
Но и в деловых отношениях также не было веских причин для отказа. У меня было время, я просто должен был это принять.
Поскольку Мюнхмайер был издателем бульварного чтива, от меня не требовалось ничего, кроме бульварного романа с моей стороны.
Это могло быть что-то лучшее органичной последовательности рассказов о путешествиях, подобных тем, что я передавал Пустету и другим издателям.
Если бы я так и поступил, это бы также послужило делу моей жизни, в то же время в последствии, я смог бы разместить в своих томах написанное для Мюнхмайера, как это было с моими рассказами для «Домашних сокровищ»!
Эти соображения приходили мне в голову, пока Мюнхмайер и моя жена разговаривали со мной.
В конце концов, я объяснил, что могу решиться написать роман по своему усмотрению, но только при условии, что он вернется ко мне обратно со всеми правами через определенный период времени. В моих рукописях не следует изменять ни слова; он знал это и раньше.
Мюнхмайер заявил, что пойдет на это, но я не должен давить на него гонораром.
Он был в нужде и не мог много заплатить. Позже, если мой роман попадет в цель, он сможет компенсировать это «денежным вознаграждением».
Звучало хорошо.
Он просил, до того как роман вернется ко мне, дать ему не сроки, а, скорее, число количества абонентов после которого, как только оно будет достигнуто, он должен остановиться и вернуть мне мои права.
Он подсчитал, что на его счету будет от шести до семи тысяч подписчиков, то, что выйдет за рамки этого — премия.
Вот почему я предположил, что, если я буду писать роман, Мюнхмайеру должно быть разрешено подписаться до двадцати тысячного подписчика, не более, а затем он должен был бы заплатить мне «денежное вознаграждение», и роман вернулся бы ко мне со всеми правами.
Позволю ли я ему продолжать представлять меня через него или другого издателя за соответствующую плату, полностью будет зависеть от меня.
Мюнхмайер принял решение без промедления, но я все еще не дал окончательного согласия, заявив, что сначала хорошенько обдумаю этот вопрос, а завтра уже решу.
На следующее утро Мюнхмайер приехал в наш отель, чтобы узнать мое решение.
Я сказал да, наполовину добровольно, наполовину принудительно. Моя жена не сдавалась, пока я не пообещал исполнить его желание.
Он получил роман на тех условиях, которые хотел, а именно до двадцати тысячного подписчика. Для этого ему пришлось заплатить 35 марок за номер и «денежное вознаграждение» в конце. Он пожал руку.
Так что договор у нас был не письменный, а устный.
Он сказал, что мы оба честные люди и никогда не предадим друг друга. Для него это звучит как оскорбление — просить его расписаться.
Я отозвался на это по двум веским причинам.
Во-первых, согласно саксонским законам того времени, при отсутствии контракта можно было напечатать только тысячу экземпляров, Мюнхмайер, если бы и захотел быть нечестным, просто изменил бы себе, так я подумал.
А во-вторых, мне удалось очень легко и ненавязчиво получить недостающий письменный договор с помощью писем.
Все, что мне нужно было сделать, это оформить мои деловые письма к Мюнхмайеру таким образом, чтобы его ответы постепенно содержали все, что было согласовано между нами.
Я так и сделал и надежно сохранил его ответы.
Он очень хотел, чтобы я сразу принялся за роман. Я оказал ему услугу и как можно скорее вернулся в Хоэнштайн, чтобы сразу же приступить к работе.
Моя жена сделала едва ли не больше, чем сам Мюнхмайер: она лично выбрала малосодержательное название «Das Waldröschen» («Лесная роза», «Дикая роза» «Шиповник» — прим. перевод.).
Я занимался этим также, но старался не делать ему никаких других уступок. Через несколько недель пришли благоприятные новости. Роман «пошел». Технический термин «пошел» означает необычайный успех.
У меня не было ни корректуры, ни вычитывания для исправлений, и мне это понравилось, потому что времени у меня было мало.
Я не получал квитанции, потому что они бы меня отягощали. Я получу все бесплатные копии, как только закончу роман.
Я согласился на это.
Конечно, это не давало мне возможности сравнить мою оригинальную рукопись с опубликованной печатной, но меня это не волновало.
Было принято обоюдное решение, что нельзя менять ни слова, и в то время у меня была уверенность, что этого достаточно.
Успех «Лесной розы» оказался не просто хорошим, а чрезвычайным.
Мюнхмайер был очень доволен своими письменными отзывами.
Он неоднократно писал, что уже сейчас, после столь краткого времени думает сэкономить время еще, в надежде, что роман останется таким же увлекательным, как и до сих пор.
Он предложил, чтобы мы не оставались в Хоэнштайне, а переехали в Дрезден, потому что хотел, чтобы я был рядом с ним.
Моя жена с энтузиазмом подхватила эту идею и позаботилась о том, чтобы она была реализована в кратчайшие сроки.
Я совсем не сопротивлялся.
Во время моего пребывания в Хоэнштайне мне приходилось все больше и больше задуматься о предупреждении, которое следовало бы прочесть внимательнее в книге катехизатора. Несмотря на это предупреждение, я не только поселился в том месте, где родился, но и взял оттуда жену.
Некоторое время я был склонен рассматривать содержание этой книжной записи как суеверие, но вскоре взглянул на нее еще раз глазами психолога и затем из-за строгости фактов был вынужден увидеть, что одному пловцу несомненно легче в мутной воде, чем вдвоем с человеком, не умеющим плавать и сопротивляющимся ему же.
Вот почему такая смена местоположения меня устроила, но из осторожности я переехал не в сам Дрезден, а в Блазевиц, чтобы обеспечить себе свободное пространство.
Мюнхмайер тоже бывал там, порой по несколько раз в неделю.
Поначалу между