с нею прожил в этом доме всю жизнь…
— Его еще мой отец строил! — гордо сказал Василий.
— Вот видишь! — горячо воскликнула я, — память поколений! Труд твоего отца, моего деда, труд мамы! И как? Как жить и знать, что здесь ходят чужие люди? Вот возьмут и срежут вон ту берёзу. А её, я уверена, еще мой дед посадил.
— Нет, это мой дядька Митя посадил, когда на войну уходил, — пыхнул трубкой Василий. — Говорил тогда, мол, если берёза примется, я вернусь невредимым.
— И как?
— Вернулся, как и обещал, — хмыкнул Василий, — без одной ноги только, зато живой.
— Ну вот видишь, а чужим людям это значения не имеет. Срубят берёзу и всё, — безжалостно сказала я.
— Но ведь когда я умру, вы все равно избавитесь от этого дома, — грустно сказал старик.
— Почему это?
— Ну ты прошлый раз так сказала. И сказала, что нечего ездить огород садить. Мешок картошки и на рынке купить можно, — со вздохом посетовал дед. — А я так не могу. Привык к огороду за жизнь.
— Прости, отец, — покаялась я за дурость Любаши, — молодая была, глупая. Казалось, вся жизнь впереди и всё будет хорошо. А теперь время идёт и меня сюда всё больше тянет. Прошу тебя, не продавай дом. Мы будем на выходные и на праздники приезжать сюда. А как на пенсию выйду — вообще переселюсь с концами.
— Да когда там твоя пенсия ещё, — но видно было, что старик обрадовался.
— Не так уж и долго ждать, — подбодрила его я, — пару лет ещё туда-сюда и на пенсию.
— Я не доживу, — загрустил старик, но видно было, что грусть эта больше показательная.
— Ну как это⁈ — всплеснула руками я, — ты должен дожить! Я что, как сюда вернусь, одна буду? Нет. Я боюсь одна. Будем с тобой огород садить, я парнички разведу и большую клумбу хочу. Ты же разрешишь мне во дворе большую клумбу разбить?
— Валюшка моя тоже очень цветы любила, — смахнул слезу старик.
— Вот и мне теперь хочется, — сказала я, — по молодости равнодушно было. А сейчас прямо так душа тянется, сил нету.
Я не врала. Мне было жаль этого одинокого и потерянного старика. Я прекрасно понимала, что дальше жизнь будет только хуже и труднее. Ближайшие лет десять — это точно. И придётся мне переезжать в село. В селе выжить можно будет. Огород, куры, коза — еда будет. Излишки овощей и яйца можно продавать. До города хоть и далеко, но скоро по сёлам начнут ездить заготовители и пусть за бесценок, но скупать сельскохозяйственную продукцию — молоко, яйца, картошку. Чаще, конечно, на бартер — стиральный порошок, шампуни, крышки для закатки. Но тем не менее, те, кто в селе, выживут. Городским будет хуже. Особенно бюджетникам.
Когда мы шли сюда, я видела, что здесь и школа есть. В принципе можно будет Ричарду учиться (это если дети останутся со мной). Анжелика поступит в ПТУ или педучилище (или куда ещё она там захочет), будет жить в квартире с отцом, или же в общежитии. А на выходные ездить ко мне. Потому что не думаю, что он их обратно в Нефтеюганск заберёт. И тем более не думаю, что их мать заберёт в Америку.
Я сидела на тёплых ступенях деревянного крыльца, солнышко припекало. В воздухе с сердитым жужжанием уже деловито носилась какая-то заполошная пчела. Пахло расцветающей мать-и-мачехой, которая обильно заросла под забором по всему периметру двора. Где-то вдалеке закричал петух, за ним — второй, третий. Порыв сухого ветерка донёс с огорода запах прелой земли.
Красота. Покой.
— Мы пока сходим с Ричей на пруд, сейчас окуньки клюют хорошо. И щучка может, — с радостным блеском в глазах сказал дед Василий, азартно потирая руки.
Как я поняла, он был заядлый рыбак. Но в селе не приветствовалось, чтобы среди дня ходить на рыбалку. Баловство, считается. Работы по хозяйству много, некогда рыбу удить. Поэтому старик воспользовался тем, что у него гости, и под видом того, что нужно внуку показать, как ловить рыбу, ушел с ним на рыбалку.
Мы остались с Анжеликой одни.
— И что тут делать? — надула губы Анжелика, — Скучно же.
— О! Дел тут много, — с загадочнми видом сказала я. — Но главная наша с тобой задача — загореть.
— Что? — округлила глаза Анжелика.
— Ну, сама подумай, — ответила я, — сейчас ещё пару дней туда-сюда и придется короткую юбку носить. Тебе уж точно. А ноги-то белые. Некрасиво. И лицо белое. А сейчас, пока деда и брата нету, можно немножко позагорать. Когда ещё такая возможность будет⁈
— Так купальника нету, — скривилась Анжелика.
— А кто нас тут с тобой увидит, раз Ричард и Василий Харитонович ушли?
— Ой, и правда, — обрадовалась Анжелика, рассматривая свои руки.
— Сейчас пойдём с тобой на огород, будем заодно грядки разбивать. Загар в движении лучше пристает.
— Я не умею грядки.
— Это не трудно. И не тяжело. От тебя нужно будет только верёвочку тянуть, чтобы ровненько было. Я сама всё сделаю, — ответила я и тут же коварно добавила, — кроме того, это же бесплатная аэробика. Все нужные группы мышц равномерно качаются. Руки и ноги будут красивыми.
— Круто! — восхитилась Анжелика.
— И в-третьих, и это самое главное, — продолжала пиарить эко-жизнь я, — вот у тебя на лице прыщики…
— Я не знаю, что с ними делать, — покраснела Анжелика.
— А я знаю. На солнышке они подсохнут, натуральные продукты — это очищение печени и крови, да и масочки поделать можно. Всё равно никто здесь не увидит. А вечером, дед Вася сказал, что будет банька.
— Круто! — довольно сказала Анжелика.