Читать интересную книгу Настоящая любовь - Сара Данн

Я вскрыла конверт и развернула счет Тома за телефонные переговоры. В нем был зафиксирован каждый номер, а также продолжительность разговора и время звонка. Я тщательно сравнила список вызовов с номером на обратной стороне чека. Этого номера там не было.

Я не сводила глаз со списка номеров, пытаясь разглядеть систему, хоть какой-то намек, вообще что угодно. Мое внимание привлек незнакомый код города. Что это? Я провела пальцем вниз по списку вызовов. Один, два, три, четыре… семь. Сердце у меня учащенно забилось. Семь звонков по этому таинственному номеру. Всегда в начале вечера. Разговаривали всегда около двадцати минут. Вероятно, эти звонки были сделаны, когда Том возвращался домой из офиса.

Я сняла телефонную трубку и набрала номер. Прозвучал гудок. Затем еще один. Я начала нервничать. Три гудка. Потом послышался женский голос:

— Алло?

— Да, — сказала я. Я не успела придумать, что еще сказать. — Алло.

— Алисон? — спросил голос.

Дерьмо.

— С кем я разговариваю? — поинтересовалась я.

— Это Трейси, Алисон. Сестра Тома.

— Трейси. Правильно. Привет, — сказала я. — Том… э-э… Том у тебя?

— Нет. А он должен быть здесь?

— Мне почему-то показалось, что должен.

— Я даже не знала, что он собирается в Бостон, — ответила Трейси.

— Ну да. Должно быть, я что-то напутала.

— Скажи ему, пусть перезвонит, если он приехал сюда, — попросила она.

— Конечно.

— С тобой все в порядке, Алисон?

— Да, все отлично, — ответила я.

— Это хорошо, — сказала она. — Тогда до свидания.

— До свидания.

Разговор закончился. Сердце колотилось в груди, как сумасшедшее, и я принялась мерить шагами кухню. Вода на плите еще кипела. Над ней клубился пар, искушая меня. Я пожирала глазами счет Тома за пользование авиапочтой «Америкэн Экспресс». Потрогала пальцем печать на конверте. Может, мне все-таки взглянуть туда одним глазком?

Остановись, Алисон, сказала я себе. Так не пойдет. Какие могут быть отношения без доверия? Ты должна простить его. Ты должна верить ему и доверять ему, иначе ты сойдешь с ума.

Я села за кухонный столик и обхватила голову руками. Это полный абсурд, промелькнуло у меня в голове. Это совершенно неразумно. А потом вдруг пришла очевидная мысль: все дело как раз в том, что это было вполне разумно. Абсолютно и совершенно естественно. До конца своей жизни, стоит мне еще увидеть телефонный номер, записанный на полях ежедневника, скажем, или на обороте визитной карточки, я буду чувствовать себя обязанной провести расследование. Или спросить, по меньшей мере. Задать кажущийся невинным вопрос. Я услышу женское имя и начну размышлять. Голова моя распухла от открывающихся возможностей.

А что мне делать, если это случится снова? Как поступить, какие сделать шаги? Внезапно я поняла, что получала какое-то извращенное удовольствие от того, что у Тома с Кейт было общее прошлое. Мне было приятно сознавать, что она действительно являлась его особенной навязчивой идеей. Определенный тип мужчин страдает определенными же навязчивыми идеями, и иногда лучше просто позволить им изжить себя. Раньше мне трудно было даже представить, что я являюсь сторонницей этой теории, но оказывается, в глубине души я действительно так считала. Я знала, что в конце концов они не смогут остаться вместе. Даже Том знал это. Это он сказал мне открытым текстом. Она не принадлежит к тем женщинам, на которых я мог бы жениться, вот как он сказал. Итак? Я хочу сказать, есть только одна Кейт Пирс, правильно? И как только она сойдет со сцены… правильно?

Я открыла шкафчик под микроволновой печью и вытащила оттуда белые страницы. Я нашла номер, который искала, и набрала его.

— Это Дженис Финкль? — спросила я.

— Да.

— Та самая Дженис Финкль, которая работала в Семейной службе?

— Да. Кто это говорит? Представьтесь, пожалуйста.

— Я была одной из ваших пациенток. Клиентов. Вы были моим лечащим врачом. Меня зовут Алисон Хопкинс.

— Алисон. Ну конечно, — сказала Дженис. — Как у вас дела?

— Все хорошо. Хотя, наверное, не очень, я полагаю. Вот поэтому и звоню.

— Что я могу для вас сделать?

— Я вдруг подумала, что, быть может, вы узнали обо мне что-то такое, что мне следует знать. Ну, вы понимаете, какой-нибудь секрет, тайну…

— Секрет, — повторила она невыразительным голосом, как говорят все врачи.

— Я вот что хочу сказать. Мне известно, что вам не полагается рассказывать о том, как меня нужно лечить, но я подумала, быть может, вы составили обо мне некую теорию, которую предпочли оставить при себе и к которой, по вашим расчетам, я должна была бы прийти самостоятельно. Теперь, когда мы с вами больше не работаем, мне пришло в голову, что сейчас вы могли бы поступиться правилами.

— Почему бы вам не рассказать мне о том, что привело вас сейчас в такое странное состояние, — сказала Дженис.

Я так и поступила. Я поведала ей всю историю. Я рассказала ей о романе Тома и Кейт, о том, что случилось на вечеринке, и как Том вернулся с горчицей две недели спустя. Я рассказала ей о том, что нашла номер телефона на клочке бумаги, что вскрыла конверт с телефонными счетами и что там оказался совершенно другой номер, о том, что я позвонила по нему, а теперь думаю, что мне надо было позвонить по первому номеру, что мне надо было позвонить по нему с самого начала. Я все говорила и говорила, и так завела себя, что закончив, буквально рыдала в телефонную трубку, ожидая слов сочувствия, понимания или сострадания. Знаете, что ответила мне Дженис Финкль? Она сказала:

— Ну и как вам это чувство? Вам понравилось, что вы не властны над происходящим?

Помню, я подумала тогда: «Чтоб ты сдохла!» Будь оно все проклято, ведь не я же обманывала. Это не я вышла купить горчицы и не вернулась. Не я лгала, не я нарушала свои обещания, не я делала втихомолку то, чего не следует делать, я не хитрила и не мошенничала. Я ничего не разрушила — я не сделала ничего. Только покрасила кухню в великолепный желтый цвет и покупала корзины для носков своего мужчины. Если бы я контролировала происходящее, ничего этого не случилось бы!

В моей жизни был такой период, когда я проводила много времени в спорах, можно или нет выбросить из окна обезьяну. Окно, о котором идет речь, находилось на двадцать третьем этаже одного из многоэтажных общежитий в университете Пенсильвании — думаю, можно не упоминать о том, что это было в колледже — в общежитии квартирного типа, в комнате рядом с моей, где жили четверо парней, которые всегда оставляли входную дверь открытой, сунув в нее ботинок. Из этого самого окна выбрасывались разнообразные вещи, самой впечатляющей из которых был телевизор с девятнадцатидюймовым экраном, но об этом никогда не возникало никаких споров, поскольку никогда не возникало и вопроса о том, возможно или нет выбросить из окна телевизор. Они могли сделать это и сделали, а потом перешли к вопросу об обезьяне, который так и остался открытым. Даже сейчас возобновить этот спор проще простого, достаточно собрать вместе трех или четырех индивидуумов. При одном условии: одним из них должен быть Лайл Брэди. В университете Лайл Брэди считался личностью легендарной. Он вырос на молочной ферме в Западном Кентукки, учился на ветеринара и был знаменит фразой, которой начинал знакомство с девчонками: «Ты такая классная и чистая, как высокий стакан молока». Лайл был чрезвычайно уверен, что у обезьян колоссальные сила, рефлексы и воля к жизни. Собственно говоря, Лайл был совершенно уверен в том, что выбросить обезьяну из окна решительно невозможно, и, что еще более важно, никогда не уставал отстаивать свою точку зрения в споре. Он придумал несколько постулатов, с которыми согласились все. Обезьяна, о которой шла речь, должна была быть такого роста, чтобы, протянув руки в стороны, могла вцепиться в оконные рамы, она не должна страдать от каких-либо физических увечий или насилия, а именно: она должна быть зрячей, не связанной, не находящейся под воздействием наркотиков, ну и так далее. Но вы, например, могли несколько раз покружить обезьяну на месте, а потом вытолкнуть ее спиной вперед — это было бы справедливо. Или, скажем, можно было погасить свет. Можно было подождать, пока обезьяна заснет, или разработать какую-либо скоростную катапульту. В общем, вы понимаете, о чем я говорю. Как бы то ни было, мне всегда казалось, что если бы вы «хорошо вели себя» с обезьяной, если бы вы держали ее лицом к себе, ворковали бы с нею, как мать со своим дитятей, одновременно медленно приближаясь к открытому окну, а потом резко вытолкнули бы ее, обезьяна была бы настолько ошеломлена, что не успела бы схватиться за оконную раму и полетела бы вниз. До сего дня я настолько уверена в правильности этой стратегии, что мне иногда не терпится заполучить в свои руки настоящую обезьяну и испробовать на ней этот приемчик. Но не с двадцать третьего этажа, разумеется. Может быть, со второго.