class="p1">– Чего-то не хватает, – озабоченно прогудел Николошвили.
– Вы хотели сказать, кого-то, – Ксениюшка хихикнула, заслоняя губы пухленькой ладонью.
– Ладно, ладно, – Денис Геннадиевич встал, поводил взглядом по избе, взял стоящую в углу увесистую скамью, подошёл к двери, плотно прижал её и надёжно подпёр скамьёй. – Незваным гостям вход заказан, – сказал он с довольной улыбкой, и уселся на своё место.
39. Анастасий
Анастасий, прознав, что в Муркаве затевается невероятное строительство, подстегнул любопытство действием и отправился туда, чтобы увидеть всё собственными глазами. Он подошёл к остаткам церкви с временной крышей на бревенчатых столбах. На всякий случай возложил на себя крестное знаменье, глядя на латунный крест. Бочком протиснулся внутрь через трещину в единственной стене. Там, подле только что возведённого иконостаса, тоже временного, на высоких козлах, свесив ноги, сидели двое: священник и зодчий. Они тихо беседовали, не поднимая глаз.
– Если не нашлось никаких достоверных свидетельств о внешности храма, его изначальный облик невозможно воссоздать – высказывает сожаление архитектор.
– А вы думаете, обязательно следует возводить его именно в точности?
– Желательно. Если считать наше дело реставрацией.
– Но ведь сколько было случаев, когда церкви даже нарочно переделывали.
– Были.
– Ну так и нарисовали бы новый храм. У него, по сути, только фундамент родным и останется.
– Да. Нарисую. Вынужден. Тем более что эти руины нигде не значатся в качестве архитектурного или исторического памятника. Легче будет согласовать проект.
Анастасий не подаёт признаков присутствия ни звуком, ни шевелением, но его одновременно замечают оба собеседника, останавливаясь в суждениях. Они молча глядят на него, выжидая, когда тот заявит свою нужду. Пришелец кланяется, ещё раз налагает на себя крестное знамение, оглядывается по сторонам и говорит:
– Я слышал, стройка тут затевается. А теперь и вижу воочию. Вот пришёл узнать, пригожусь ли в этом богоугодном деле.
Священник соскочил с козел и подошёл к Анастасию.
– Глядите, – крикнул он архитектору, – ещё один умелец отыскался. Надо бы уже трудовой табель заводить.
– Заведём, – архитектор тоже спрыгнул с козел, – а для меня это становится неким подстёгиванием для скорейшего проектного решения.
40. Окончание беседы со священником
Все трое вышли и уселись на старинной чугунной скамеечке с вензелями возле зияющего входа под временной крышей пока ещё несуществующей церкви. Священник похлопал по чугуну мягкой ладонью и сказал:
– Я на ней недавно сидел с одним очень странным господином. Он, хоть и помог мне устанавливать иконы на тяблах, но обличие его, особенно глаза, да и руки тоже – отдавали чем-то неприятным, в них было что-то преступное…
– Преступное? – архитектор почему-то выдал заострённое внимание.
– Да. Преступное. И, кстати, он ведь вас искал. Хотел заказать большой проект. Нашёл?
– Он был одет в слишком дорогой костюм?
– Похоже.
– Нашёл. И заказал. Но я пока не принял его.
– Не понравился. Я так и заподозрил. А что это вас так задело, когда я упомянул о преступном?
– Знаете, я после нашей беседы о волхвовании заполучил ещё одно мнение, но мы расстались, и не пришлось его высказать. Хотел поделиться с вами, выяснить, правильно ли понял ещё кое-что?
– Кое-что?
– Да. И это кое-что касается именно преступления и наказания.
– И тот господин совсем не при чём?
– О нём и говорить не стоит.
– Не стоит, так не стоит. Тогда поясните своё понимание вообще о преступном. А я поясню своё. Вместе поймём, где они сходятся.
– Почему церковь осуждает волхвование? Потому что Бог един, и нет других богов. Только Его духовная сила имеет своего рода «легитимность» для воздействия на мир, видимый и невидимый. Дерзость всяких иных духовных существ в подобных действиях является самоуправством и может вносить в мир лишь мешанину. Объяснение тому простое. Согласия нет меж этими всякими иными. Потому и мешанина, ведущая скорее к разрушению, чем к созиданию. Вот возьмём ангелов. Всяких. Они тоже обладают духовной силой, поскольку без неё попросту не выжить в духовной среде. Почему? Для сравнения можно взглянуть на всех обитателей земли. Они обязательно имеют физическую силу, поскольку иначе не выжить в земной, физической среде. Такое подобие. И ангелы используют свой потенциал только для собственных нужд по выживанию. А вовне они призваны проявлять исключительно Божественную волю, доносить её для других. На то они и ангелы. А использовать собственные силовые возможности вне себя они могут лишь тогда, когда Сам Бог это благословляет или попускает. Во всех остальных случаях, использование ими духовного потенциала вовне является преступлением. И поскольку даже ангелы рискуют оказаться преступниками, волхвам и подавно грозит стать таковыми. Их-то Бог не благословлял и не попускал.
– Что ж, ваша мысль о преступлении ясна. О духовном. Да о любом. Потому что здесь примешано право. Некое существо наделяет себя правом. А право отнимает свободу. – Отец Георгий слегка сощурил глаза. – Право сковывает. Ангеловы преступления нам известны. Это, конечно, в первую очередь касается Денницы, присвоившим себе право поступать как Бог. Вот его и постигла участь быть низвергнутым до низших чинов, вместе со всей его свитой. Более того, он, имея всякие иные обличия, должен быть скован до полной неволи. Оно и не может быть иначе, поскольку право действительно отнимает свободу. Сам отнял её у себя, сам себя сковал, так и нечего обижаться, если это сковывание достигнет предела.
– То, что право отнимает свободу, для меня что-то новенькое, – сказал архитектор, – надо бы осмыслить. Сковывает.
– Надо бы осмыслить, – поддакнул Анастасий.
– Для меня тоже, – согласился Священник, – эта мысль неожиданно явилась по ходу беседы. И вот почему. Потому что сравнение Божьих дел с человеческими, а я имею в виду сказанное вами о легитимности и, следовательно, монополии на духовную власть, не совсем, как говорится, корректно. Иначе говоря, сравнивать человека с Богом это ещё куда ни шло, а Бога сравнивать с человеком совершенно не годится. У Него есть абсолютный и свободный промысл, но никак не право на монополию, то право, что отнимает свободу. Если Бог придаст Себе право, то престанет быть Богом. То есть, выходит явная нестыковочка.
– Согласен, согласен, – архитектор медленно поднял плечи, почти прижимая их к щекам, и резко опустил, – но пусть это будет с моей стороны лишь для красного словца.
– Пусть. Да. Но если вы уже высказались, то и я позволю себе кое-что молвить по поводу происхождения преступлений. Но касательно лишь земного человека. Не ангела. Преступление на земле бывает только среди людей. В природе его не существует. Наверное, опять же из-за права. Его никто в ней не присваивает и не выдаёт. А человек склонен к преступлению, исходя из его творческого начала,