Но Стеклянные Часы были слишком значительными, чтобы их можно было взять и просто так спрятать. Слухи о них просочились через темные, тайные лабиринты человеческого мозга и превратились в сказку. Люди попытались приукрасить ее всякими слащавостями и волшебными мечами, однако ее истинная суть таилась, будто грабли в заросшей лужайке, готовые в любой момент выпрыгнуть под неосторожной ногой.
Сейчас кто-то опять пытался наступить на те же грабли, и самое главное заключалось в том, что лоб, который подставлялся под удар, принадлежал…
..такому, как я…
Она посидела немного, глядя в пустоту. Вокруг нее историки лазали по библиотечным лестницам, таскали книги на кафедры, то есть всячески пытались воссоздать картину прошлого так, чтобы она была приемлемой с точки зрения настоящего. Впрочем, один из этих историков на самом деле искал свои очки.
«У Времени есть сын,- подумала она.- И он ходит по миру людей».
Когда-то жил человек, который посвятил всю свою жизнь изучению времени, отдал ему все свое сердце, и нремя стало для него реальным. Он изучил пути времени, и Время заметила его. Так сказал Смерть. Между ними возникло нечто вроде любви.
И у Времени родился сын.
Каким образом? Разум Сьюзен мог испортить подобными вопросами любое повествование. Время и смертный мужчина. Да и вообще, время всегда было она, откуда вдруг смена пола? Ну хорошо, такое бывает. Но как они могли?.. Вернее, как они смогли?
А потом она подумала: «Мой дед – Смерть. Удочерил мою мать. Мой отец был его учеником. Вот и все. Они оба были людьми, и я появилась на свет самым обычным способом. То есть я не должна ходить сквозь стены, жить вне времени и быть немного бессмертной, но мне все это доступно, а значит, к данной области здравый смысл и, посмотрим правде в лицо, теоретическая биология не имеют совершенно никакого отношения.
Так или иначе, время постоянно создает будущее. В будущем содержатся события, которых не существует в прошлом. Какой-то ребенок? Да проще простого, учитывая, что ты каждое мгновение создаешь вселенную заново.
Сьюзен вздохнула. Также не следует забывать, что Время не обязательно было временем, как Смерть был не совсем смертью, а Война – не совсем войной. Она встречалась с Войной – огромным толстяком с неадекватным чувством юмора и дурной привычкой терять нить разговора; так вот, он вовсе не на каждой мелкой сваре присутствовал. Чуму она недолюбливала, потому что он странно поглядывал на нее, а Голод был очень худым и чудноватым. И никто из них не контролировал всю свою… назовем это отраслью. Они всего-навсего олицетворяли ее.
Учитывая то, что Сьюзен водила знакомство с зубной феей, мясленичной уткой и самим Лихо, можно было только дивиться, что она выросла в основном человеком и причем почти нормальным.
Пока Сьюзен листала блокнот, ее завязанные тугим узлом волосы вдруг распустились и перешли в свое нормальное состояние, то есть в состояние, в которое переходят волосы человека, коснувшегося предмета с мощным электрическим зарядом. Волосы превратились в настоящее облако вокруг ее головы, в котором черной полоской пролегла одна единственная, почти нормальная прядь.
Дедушка мог считаться абсолютным разрушителем миров и вселенской истиной в последней инстанции, но это не значило, что его не интересовала жизнь обычных людей. Может, Время испытывала к этим созданиям такой же интерес?
Сьюзен улыбнулась.
Говорят, время никого не ждет.
Быть может, на сей раз все было иначе и Время дождалась? Своего единственного?
Сьюзен почувствовала на себе чей-то взгляд, повернулась и увидела Смерть Крыс. Он важно воззрился на нее сквозь очки, которые, очевидно, принадлежа-л и несколько обескураженному мужчине, искавшему их п другом конце комнаты. На бюсте какого-то давно забытого историка чистил перья ворон.
– Ну? – сказала она.
– ПИСК!
– Что, прямо сюда?
Дверь в библиотеку медленно открылась, и в комнату вошла белая лошадь. Среди коневодов-любите-лей существует ужасная привычка называть белых лошадей серыми, хотя любой представитель этого кривоногого братства сейчас безропотно признал бы: эта лошадь именно белая. Не такая белая, как снег, потому что это мертвый белый цвет, но белая, как молоко, потому что этот белый цвет живой. Уздечка и поводья, как и седло, были, разумеется, черными, и использовались они в основном для внешнего эффекта. Если лошадь Смерти милостиво позволит тебе взобраться на ее спину, то оттуда ты никуда не денешься, неважно, есть седло или нет. И не было предела числу людей, которых могла бы перевезти эта лошадь за один раз. Что в принципе неудивительно: порой эпидемии выкашивали целые континенты.
Историки как будто ничего не заметили. Лошади ведь не ходят в библиотеки.
Сьюзен села в седло. Сколько уже раз она жалела
о том, что не родилась обычным, совершенно нормальным человеком. Она бы с радостью отдала все свои сверхъестественные способности…
…Отдала бы все, но только не Бинки.
Через мгновение в воздухе над библиотекой остались только четыре раскаленных, как плазма, следа копыт, но скоро они потускнели и исчезли.
Тик
Тишину нарушал лишь хруст снега под огромными ступнями йети да постоянно завывающий в горах ветер.
Потом Лобсанг сказал:
– Когда ты упомянул отрубание головы, ты имел в виду…
– Отделение головы от туловища,- закончил за него Лю-Цзе.
– И,- продолжал Лобсанг голосом человека, исследующего каждый угол населенной призраками пещеры,- он нисколечко не будет возражать?
– Ну-у,- протянул йети.- Ощущения не есть приятные. Это вроде как фокус. Но коли надо, я – не, не против. Метельщик всегда был хороший дру-у-уг. Мы много должать ему.
– Я пытался показать им истинный Путь,- с гордостью пояснил Лю-Цзе.
– Да-а. Самый смак,- одобрил йети.- «Мытый чайник никогда не кипит».
Судя по лицу Лобсанга, сейчас в его голове любопытство вело бой с беспокойством. И похоже, одержало безусловную победу.
– Я что-то пропустил? – спросил он.- Так ты не умрешь?
– Йа-а? Не умру-у? Без головы? Бугагашеньки! Хо. Хо. Конечно умру. Но все это ерунда.
– Долгие годы мы пытались разобраться в жизни йети,- встрял Лю-Цзе.- Их жизненные циклы вносили сумятицу в Мандалу, пока настоятель не научился делать на них поправку. Они уже трижды вымирали. То есть вообще вымирали.
– Трижды? – переспросил Лобсанг.- Многовато. Я хочу сказать, что у большинства видов это получалось только один раз.
Йети вошел в более высокие заросли древних сосен.
– Вот, подходящее место,- кивнул Лю-Цзе.- ()иусти нас на землю, о господин.
– Ага, опусти, и мы откочерыжим тебе башку,- едва слышно произнес Лобсанг.- Да что я несу?! Никаких голов лично я рубить не стану!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});