– Вы? – изумилась Вера. – Каким образом?
– Как должностное лицо, наделенное определенными полномочиями, – ответил штабс-ротмистр. – Будьте спокойны, ваш муж все поймет.
– Он в прошлый раз так переживал… – Вера оборвала себя на полуслове, потому что ворошить старое было некогда – ей в голову пришла идея, показавшаяся весьма привлекательной. – Я вам очень признательна за заботу, я очень тронута вашим отношением, но…
Идея требовала обдумывания, пусть и недолгого. Хотя бы несколько минут.
– Но нельзя ли попросить у вас воды? Очень пить хочется. Это, должно быть, от волнения. У меня от волнения всегда в горле сохнет.
Воду можно пить залпом, а можно цедить мелкими глоточками, растягивая удовольствие. Да и пить после суфле, струделя и сладкого кофе хотелось на самом деле.
Вера рассчитала так, что допила и додумала одновременно. Промокнула губы платочком, только сейчас вспомнив, что забыла их накрасить после чайной (вот стыд-то!), и сказала, проявляя недурное знание мужской психологии (два года супружеской жизни как-никак):
– Конечно, вы и без меня справитесь, я не сомневаюсь. Приедет подполковник из Петербурга с особой группой да особыми полномочиями и за месяц распутает весь клубок. Вся слава ему достанется, а вы будете в стороне, как не справившийся самостоятельно, без чужой помощи. Напомните, Георгий Аристархович, будьте так любезны, сколько лет вы уже в штабс-ротмистрах ходите?
– Простите, не припомню, чтобы мы с вами это когда-либо обсуждали, – холодно ответил Немысский. – Так что и напоминать нечего. Сколько ходил, столько и ходил, вам-то от этого какое беспокойство? Это маменька моя все ждет не дождется, когда я полковником стану. Переживает, бедная, что я без калош хожу[380].
– Мне от этого ровным счетом никакого беспокойства, – ответила Вера. – Просто у меня есть хороший план. Вы давеча Суворова вспоминали. Он, кажется, учил покорять себе все обстоятельства?
– Учил, – кивнул Немысский.
– Я признаю, что поступила опрометчиво, даже глупо, но…
План Вера изложила быстро – минуты за две. При всей своей замечательности он был прост, еще древние говорили, что «veritatis oratio simplex est»[381]. Увы, Немысский выслушал ее, не перебивая, и сказал всего два слова:
– Нет. Никогда.
– Нет? – переспросила Вера. – Как знаете. Видимо, придется просить помощи у мужа.
– Какой помощи?! – взвился Немысский. – Это же еще хуже того, что вы успели натворить!
– Приведите доводы! – потребовала Вера. – Что именно вам не понравилось?
– Все! Все не понравилось! Это не просто голову хищнику в пасть сунуть, но еще и пощекотать его вдобавок! Мне страшно представить, что сделает со мной Василий Андреевич…
– Он вас непременно похвалит! – убежденно заявила Вера и сменила тон на самый ласковый, на который только была способна. – Георгий Аристархович, я же все равно сделаю, что решила, и вы мне ничего приказать не можете. Но с вами мне было бы спокойнее. Неужели вы, мужчина, офицер, благородный человек, оставите меня без помощи?
– Как мужчина, офицер и благородный человек я обязан удержать вас от такого безрассудства! – горячился Немысский. – Сию же минуту дайте мне слово…
– Даю вам слово, что в ближайший четверг я это сделаю! – Вера встала, давая понять, что не хочет продолжать никчемный разговор. – Прощайте, господин штабс-ротмистр!
Слышал бы кто из знатоков, хоть тетя Лена, хоть Южин, как прозвучала последняя фраза! Словно удар хлыста! Словно приговор, который вынесла судьба устами Веры! Словно ослепительная вспышка гнева! Насколько ни была раздосадована Вера, она все же порадовалась своему умению выражать словами много больше, чем они означают.
– Это безрассудство! – простонал господин штабс-ротмистр.
Вера презрительно усмехнулась и решительным шагом (насколько он вообще мог быть решительным при дрожи в коленях) направилась к двери.
– Я согласен! – раздалось за спиной. – Пропади оно все пропадом!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
18
«Известный одесский авиатор Хиони, намереваясь совершить полет над Ходынским полем на аппарате собственной конструкции, упал с аппаратом, получив при этом общее сотрясение, не представляющее опасности для жизни. Аппарат пострадал сильнее, но, как заявил сам Хиони, привести аппарат в порядок не составит большого труда. Несчастие произошло вследствие озорства одного из зрителей, бросившего в только что взлетевший аппарат палку. Палка угодила в пропеллер и сломала его, что вызвало падение аппарата. Задержать бросившего палку не удалось».
Ежедневная газета «Утро России», 2 мая 1912 года
Есть люди, умеющие подать себя, показать с наилучшей стороны, подчеркнув все достоинства и старательно замаскировав недостатки, есть совершенно этого не умеющие делать, а есть просто гении рекламы, настоящие уникумы. Это же надо додуматься до того, чтобы дать в газеты такую вот рекламу: «Знаю ваше будущее. Б. Ордынка, д. насл. Бажановой, вт. этаж над телеграфом. М. А. Кошкина». Буквы крупные, а слов мало – бросается в глаза. Не «предскажу», а «знаю». И никаких выдуманных титулов да званий вроде «графиня Сардинская, учредитель и председатель Всемирной Магической Ассамблеи». М.А. Кошкина – это настолько необычно для гадалки, что даже интригует. И Большая Ордынка совсем рядом…
В том, что некоторым людям из числа избранников провидения дана возможность прозревать будущее, Вера не сомневалась. Сомневалась она в другом, в том, что сим чудесным даром была наделена такая толпа народу. Какую газету ни возьми, начиная с «Русского слова» и заканчивая «Московским листком», так повсюду одни гадалки с предсказателями. Фата-моргана, Белая сакральная магия, Астрологический дискурс (что это такое, и представить невозможно) и даже какая-то Хатха Йога Прадипика… Глаза разбегаются, а верится с трудом. М.А. Кошкина – это куда заманчивее, все равно что графы Блудовы. Цепляет…
«Я всего лишь прогуляться», – заявила себе Вера и то же самое сказала Таисии. На часок, не больше. Но проверила на всякий случай, сколько денег лежит в кошельке, и рассудила, что 32 рублей ей за глаза хватит. Это для часовой прогулки-то! С обычным расходом на вазочку мороженого да на какие-нибудь особенно яркие, сильно понравившиеся пуговицы у Крестовникова. В магазине Крестовникова делать покупки втройне приятно. Во-первых, вся эта галантерейная мелочь – пуговицы, ленты, тесьма и все прочее – при малой своей стоимости превосходно оживляют и обновляют гардероб. Смени пуговицы на платье – и будто новое надела. Муж, конечно, и на два новых платья денег даст, в этом смысле его упрекнуть не в чем, но Вера выросла в довольно стесненных обстоятельствах и оттого была рачительной. Где можно, экономила, берегла то, что имела, не гнушалась и штопкой, причем штопала так, что чиненого места нельзя было углядеть.
Во-вторых, Крестовников – сосед. Вера живет прямо над его магазином и должна по-соседски поддерживать коммерцию хорошего человека, тем более что (это уже в-третьих) соседей и вообще всех постоянных покупателей у Крестовникова привечают неимоверно. И цену особую дадут, и образцов надарят, чтобы дома в тишине да спокойствии с ними позабавляться. К чему бы вот эти кружева подошли? А вот та лента на что годится? Было еще у Крестовникова и четвертое преимущество. Если вдруг купила что впопыхах, а потом передумала, то можно было прийти и обменять. Отрезной[382] товар со «штрафом» в треть стоимости, а весь прочий – с обычной доплатой, если таковая потребуется. В магазине все иначе видится, нежели дома.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Доказывая самой себе, что она всего лишь вышла на прогулку, не более того, Вера дошла по Пятницкой до полицейской части и свернула в Климентовский переулок. Свернуть можно было как налево, так и направо, но ей захотелось направо. На Большой Ордынке тоже не возникло сомнений в том, куда сворачивать, – конечно же, к телеграфу. А оказавшись возле телеграфа, никак невозможно было удержаться от того, чтобы не войти в парадное и не подняться на второй этаж и не позвонить в дверь с медной табличкой «М.А. Кошкина». Табличка, хоть и была надраена на совесть, выглядела старой. «Дому-то всего лет пять-семь, не больше», – удивилась Вера. Впрочем, М.А. Кошкина могла перевезти табличку и с прежней квартиры. И верно – зачем ее оставлять? Кому она будет нужна? Новым жильцам?