– Кто станет первым рассказывать новости? – спросила она, намекая, что и у нее есть что рассказать, ведь во время телефонного разговора она этого сообщить не успела.
– Давайте я начну, – поспешно сказал Немысский. – Дело в том, что мы получили из Берлина крайне важные сведения…
Крайне важные сведения, да еще и из самого Берлина, – это звучит интригующе. Вера вся обратилась в слух.
– Оказывается, немцам стало мало одной разведки, и вдобавок к военной, что существует в генеральном штабе, появилась разведка гражданская, по линии министерства иностранных дел. Любой дипломат всегда в той или иной мере разведчик, поскольку, находясь на чужой территории, старается ради своего отечества, но сейчас речь идет о хорошо организованном делопроизводстве, которое претендует на лидерство в разведывательных делах. Более того, не просто претендует, а пытается уничтожить своего конкурента – военную разведку…
– Конкурента? – недоуменно переспросила Вера. – Но ведь это те же немцы… Разве у них не общие интересы? И зачем нужна вторая разведка? Неужели одной мало?
– Интересы не могут быть общими, если ведомства разные! – хмыкнул поручик. – Что же касается того, зачем нужна вторая разведка… Вы никогда не задумывались о том, почему у нас, кроме полиции, существуют Жандармский корпус и Охранное отделение?
– Ну-у-у… – Вопрос озадачил Веру, и она не знала, что ответить. – Наверное, у всех разные задачи и…
– Задача одна – поддержание существующего порядка! – перебил штабс-ротмистр. – А вот цели подчас бывают разными, не говоря уже об интересах. Интерес у каждого ведомства свой, и порой этот интерес… Нет, лучше не будем отвлекаться, а то увязнем надолго в наших болотах. Не о нас сейчас речь, а о Германии. Статс-секретаря иностранных дел Альфреда фон Кидерлен-Вехтера не устраивает былое положение вещей. Он всячески пытается доказать кайзеру исключительную важность своего ведомства. Недаром ему принадлежит известное высказывание о том, что будущие войны будут выигрываться не военными, а дипломатами. Незаметно для всех он смог создать довольно мощную структуру, которая до поры до времени находилась в тени, а сейчас перешла в наступление. Пока что только в Москве…
– Почему именно в Москве и что это за наступление?
– Почему в Москве? Потому что господину статс-секретарю нужна крупная победа над вояками из генерального штаба, которых он иначе как «unsere braven Dummköpfe»[378] и не называет. Между военными и штатскими во все века во всех странах существовали и существуют определенные противоречия, довольно глубокие. Русское направление – самое главное в германской разведке, стало быть, кто победит в России, тот победит и везде. В Петербурге же резидентом германской военной разведки является военный атташе посольства Генрих фон Краппе, приходящийся дальним родственником германской императрице Августе Виктории. Какая-то боковая ветвь Шлезвиг-Гольштейнов, но тем не менее интриговать против него означает интриговать не только против бравых дураков из генштаба, но и против императорской семьи, а подобной неосторожности ни один дипломат себе не позволит. Тем более – статс-секретарь. Вот и началась эта конкуренция у нас в Москве. То, что я назвал наступлением. Кто-то исподтишка затеял большую игру против госпожи Цалле…
– То есть вы хотите сказать…
– Я ничего не хочу сказать! – перебил Немысский. – Сказали мне. Из Петербурга. И с учетом этого сказанного все встало на свои места. Если допустить, что существует некая сила, стремящаяся выжить из Москвы Вильгельмину Александровну и прибрать к рукам ее агентов (агентами ведь никто не разбрасывается), тогда все встает на свои места. И почему одного Мирского отравили, почти не оставив улик, а другого, также почти не оставив улик, повесили, и почему Мейснера убила женщина в черном платье, и почему инженер Бутюгин был убит вскоре после того, как покинул «Альпийскую розу». Чья-то рука умело подсовывает нам Вильгельмину Александровну Цалле. Пусть пока нет прямых доказательств, но есть предпосылки для того, чтобы она не могла больше оставаться в Москве. Но, сдается мне, будут и доказательства, возможно, что они уже где-то есть, просто мы о них еще не узнали. А со стороны все выглядит так, будто Вильгельмина Александровна зарвалась, забыла об осторожности и наломала дров. Нельзя же открыто признаваться в том, что ради интересов ведомства вредил своим же. За такое по головке не погладят и медальку не дадут. А вот выставить дураками, но самому при этом остаться в стороне – милое дело. Устроить полнейшую дискредитацию германской военной разведки как перед русской контрразведкой, так и перед самим кайзером и умыть руки – это так по-дипломатически! Unsere braven Dummköpfe! Оцените масштаб замысла и его смелость! Оцените и восхититесь! Я восхищаюсь, хоть мне по долгу службы и не положено восхищаться врагами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Кто же? – выдохнула Вера.
– А вот этого я, к величайшему моему сожалению, не знаю, – развел руками штабс-ротмистр. – Кабы знал, уже звездочки с погон слетели бы[379]. Наш агент в Берлине сообщил, что резидент министерства иностранных дел имеет агентурную кличку Фалтер и глубоко законспирирован. Неизвестно даже, кто он такой – немец, живущий в России, или же завербованный русский. Или, скажем, татарин или еврей.
– Фалтер? – переспросила Вера. – Никогда не слышала такой фамилии…
– Это кличка. В переводе с английского означает «нерешительный», – подсказал Немысский. – Агентурные клички чаще всего берутся наугад, лишь бы что, но иногда в них прослеживается своеобразная ирония. Хорош Нерешительный, не так ли?
– Хорош, – признала Вера, переняв от штабс-ротмистра толику восхищения врагом. – А что нам до борьбы германских разведок? Пусть себе борются на здоровье, ослабляют друг друга…
Сказала и тут же сообразила, что лучше было бы промолчать, чем говорить глупости, но Немысский уже пустился в объяснения:
– Так нельзя. Пусть они в Берлине борются, сколько им заблагорассудится, а нарушать порядок у нас мы не позволим. Тем более – убивать! Это во-первых. А во-вторых, от подобной борьбы обе германские разведки не ослабнут, а только усилятся. Раскинут свои сети шире прежнего, больше агентов навербуют. Доказано же, что конкуренция способствует скорейшему развитию. Нет, нас такое положение вещей не устраивает, и мы до этого Фалтера доберемся. Непременно…
Говоря это, Немысский нахмурился, сверкнул глазами и выглядел настолько мужественно и победительно, что Вера почувствовала внутри сладостное томление, по какому поводу немедленно устыдилась и покраснела.
– И Вильгельмине Александровне, пожалуй, пора убираться обратно в Германию, – продолжал штабс-ротмистр, делая вид, что не замечает Вериного смущения. – Если ее присутствие в Москве вызывает такое… гм… беспокойство, то ей здесь делать нечего. И вообще, я получил из Петербурга недвусмысленные указания. Насколько я понимаю, немцы устроили какую-то крупную пакость нашей разведке и теперь у меня совершенно развязаны руки. Василий Андреевич так и приказал, твори, мол, возмездие. Вы же представляете все тонкости нашего дела – знаешь резидента, а тронуть его остерегаешься, как бы от того нашему резиденту за границей хлопот не вышло. Но времена понемногу меняются, скоро всем будет не до реверансов и книксенов, помяните мое слово… Что же касается нынешних дел, то вас я попрошу больше в «Альпийской розе» не появляться и вообще не общаться с Вильгельминой Александровной. Скажитесь…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Почему вдруг? – Вера не могла поверить своим ушам. – Вы не оговорились, Георгий Аристархович? Разве вам больше не надо знать, что творится в «Альпийской розе»? В такой ответственный момент?
– Момент и впрямь ответственный, – согласился Немысский. – Поэтому вас необходимо срочно вывести из игры. Мало ли что придет в голову Фалтеру? Вы же как-никак, сугубо формально, тоже считаетесь агентом Вильгельмины Александровны, сотрудницей германской разведки. Мне лично не хотелось бы, чтобы вы стали следующей фигурой, которая будет пожертвована в этой партии…