говорю с кем-то или делаю что-то, но не могу вспомнить, с кем говорила и что делала…
— Но, Молли, в таком случае вам следует показаться врачу.
— Не хочу! Не желаю даже близко подходить к врачам.
Эвелин посмотрела на девушку и взяла ее за руку.
— Возможно, вы делаете из мухи слона, Молли. Вы же знаете, что существует множество нервных расстройств, которые легко излечиваются. Врач скажет вам то же самое.
— Нет, он может сказать, что у меня что-то серьезное.
— А почему у вас должно быть что-то серьезное?
— Потому что… — начала Молли, но быстро оборвала фразу. — Сама не знаю почему, — закончила она.
— Не мог бы кто-нибудь из вашей семьи — мать или сестры — приехать сюда?
— С матерью я всегда не ладила. У меня есть сестры. Они замужем, но я полагаю, они смогли бы приехать, если бы я захотела. Но я не хочу. Мне не нужен никто, кроме Тима.
— А Тим знает об этом? Вы говорили ему?
— Только намекала, — сказала Молли. — Но он беспокоится обо мне и следит, как я себя веду. Такое впечатление, что он старается оберегать меня. Неужели меня действительно нужно оберегать?
— По-моему, это в большой степени ваше воображение, но мне все-таки кажется, что вы должны показаться врачу.
— Старому доктору Грейему? От него не будет никакого толку.
— На острове есть и другие врачи.
— Нет, — сказала Молли. — Я просто… просто не должна обращать на это внимания. По-видимому, как вы говорите, во всем виновато мое воображение. Боже мой, как поздно! Мне уже нужно быть в столовой. Я… я должна вернуться.
Бросив резкий, почти вызывающий взгляд на Эвелин Хиллингдон, она поспешила к отелю. Эвелин посмотрела ей вслед.
Глава 12
Старые грехи отбрасывают длинные тени
1
— Кажется, мне повезло.
— Ты о чем, Виктория?
— Думаю, что у меня появилась возможность раздобыть денег. Много денег.
— Будь осторожна, девочка. Не попади в какую-нибудь неприятную историю. Может быть, лучше я этим займусь?
Виктория усмехнулась.
— Погоди немного, тогда увидишь сам, — сказала она. — Я знаю, как вести игру. Дело пахнет большими деньгами. Кое-что я видела, а кое о чем догадываюсь и думаю, что догадываюсь правильно.
И ее негромкий музыкальный смех снова послышался в ночной тишине.
2
— Эвелин…
— Да?
Эвелин Хиллингдон откликнулась словно машинально, без всякого интереса. На мужа она не смотрела.
— Эвелин, ты бы не возражала, если бы мы все бросили и вернулись домой, в Англию?
Эвелин расчесывала свои короткие темные волосы, но, услышав последние слова мужа, быстро опустила руки и обернулась к нему:
— Ты имеешь в виду… Но ведь мы только приехали. Не прошло и трех недель.
— Я знаю. Но… ты бы не возражала?
Она недоверчиво посмотрела на него:
— Ты действительно хочешь вернуться в Англию?
— Да.
— И оставить… Лаки?
Он поморщился:
— Полагаю, ты знала все время, что… ну, что это все еще продолжается?
— Отлично знала.
— Но ты никогда ничего не говорила.
— А что я должна была говорить? Мы ведь все обсудили уже несколько лет назад. Никто из нас не хотел разрушать семью. Поэтому мы решили на публике держаться как супруги. — Прежде чем он успел что-нибудь сказать, она добавила: — Но почему теперь ты так хочешь вернуться в Англию?
— Потому что я дошел до ручки. Я не могу больше этого выносить, не могу! — Обычно спокойный, Эдуард Хиллингдон совершенно преобразился. Он судорожно глотал слюну, его руки тряслись, всегда бесстрастное лицо казалось искаженным болью.
— Ради бога, Эдуард, что случилось?
— Ничего, кроме того, что я хочу уехать отсюда.
— Ты был безумно влюблен в Лаки, но теперь это прошло. Ты это хочешь сказать мне?
— Да, хотя я знаю, что тебе эти чувства недоступны.
— О, давай не будем впадать в мелодраму, Эдуард! Я просто хочу понять, что тебя так сильно волнует.
— Ничего.
— Неправда. Так что же?
— Разве это не очевидно?
— Нет, не очевидно, — ответила Эвелин. — Попробуем ясно описать ситуацию. У тебя была связь с женщиной. Такое случается достаточно часто. А теперь роман кончился. Или не кончился? Может быть, не кончился с ее стороны? Это так? Меня часто интересовало, известно ли Грегу об этом.
— Не знаю. Он никогда ничего не говорил и всегда держался по-дружески.
— Мужчины бывают на редкость тупы, — задумчиво промолвила Эвелин. — Или, может быть, Грег сам имеет кого-то на стороне.
— Он ведь цеплялся и к тебе, не так ли? — осведомился Эдуард. — Ответь мне. Я знаю, что…
— О да, — беспечно ответила Эвелин, — но он цепляется ко всем. Таков уж Грег. Думаю, этому не стоит придавать особого значения. Просто ему необходимо как-то доказывать, что он настоящий мужчина.
— Тебе он нравится, Эвелин? Я хочу знать правду.
— Грег? Я к нему очень привязана, он меня забавляет. К тому же он хороший товарищ.
— И это все? Как бы я хотел тебе поверить!
— Я, право, не понимаю, какое это для тебя может иметь значение, — сухо произнесла Эвелин.
— Очевидно, я это заслужил.
Эвелин подошла к окну, бросила взгляд на веранду и снова вернулась.
— Я хочу, чтобы ты рассказал мне, что тебя огорчает на самом деле, Эдуард.
— Я уже рассказал тебе.
— Разве?
— Ты, наверное, не в состоянии понять, каким диким может показаться собственное поведение, когда временное безумие проходит.
— Я могу постараться и понять. Но сейчас меня беспокоит то, как отреагирует на это Лаки. Она не просто отвергнутая любовница. Она тигрица, у которой есть когти. Ты должен сказать мне правду, Эдуард, если хочешь, чтобы я тебе помогла.
— Если я не уеду от нее в ближайшее время, — тихо сказал Эдуард, — то убью ее.
— Убьешь Лаки? Почему?
— Потому что она заставила меня…
— Что заставила?
— Я помог ей совершить убийство.
Слова были сказаны. Последовала пауза. Эвелин уставилась на мужа:
— Ты понимаешь, что ты говоришь?
— Да. Я сам не знал, что делаю. Она попросила меня купить ей кое-что в аптеке. Я и понятия не имел, зачем ей это нужно. Лаки велела мне переписать рецепт, который она мне дала.
— Когда это было?
— Четыре года назад. Когда мы были на Мартинике. Когда… когда жена Грега…
— Ты имеешь в виду Гейл — первую жену Грега? Значит, Лаки отравила ее?
— Да, и я помог ей. Потом я понял…
Эвелин прервала его:
— Когда ты понял, что произошло, Лаки напомнила тебе, что ты переписал рецепт, что ты покупал лекарство и что, следовательно, вы оба в этом замешаны. Это так?
— Да. Лаки сказала,