Итак, среди этих друзей и еще множества других Пен провел более двух счастливых лет своей жизни. Он досыта вкусил удовольствий и успеха. Без него не обходился ни один обед или ужин. И веселые шутки Пена, его песни, его отчаянная храбрость и открытое, великодушное обхождение пленяли всех студентов. Хоть он и сделался любимцем и вожаком молодых людей, намного его знатнее и богаче, но не раболепствовал, не заискивал у них и не пренебрег бы смиреннейшим из своих знакомых ради благосклонности первого в университете богача и вельможи. В клубе его до сих пор вспоминают как одного из самых блестящих ораторов. К слову сказать, приехав в Оксбридж заядлым торием, он затем резко изменил свои взгляды и превратился в не менее пылкого либерала. Он объявил себя сторонником Дантона и уверял, что Людовик XVI заслужил свою участь. Что же касается до Карла I, то он клялся, что собственноручно отрубил бы голову этому монарху, окажись тот в помещении студенческого клуба и не случись у Кромвеля другого палача. Пен и уже упомянутый выше лорд Вольнус Хартиерс, сын маркиза Раннимида, были в те дни самыми ярыми республиканцами во всем университете.
Такие репутации создаются в студенческой республике совершенно независимо от академических успехов. Иной студент числится в первом десятке, а товарищи даже не замечают его; они сами выбирают себе королей и вожаков и платят им дань восхищения и покорности: так артели негров тайно повинуются чернокожим властителям из своей же среды, хотя по видимости покорны хозяевам и надсмотрщикам. Слава Пена держалась не столько его достижениями, сколько прочно сложившимся мнением, что при желании он мог бы достичь очень многого. "Вот если б Пенденнис от Бонифация захотел, — говорили студенты, — он бы чего угодно добился". Перед конкурсом на лучшую греческую оду на него держали пари, но победителем вышел Смит из колледжа Троицы; все были уверены, что Пенденнис получит приз за латинские гекзаметры, но приз достался Брауну от св. Иоанна; так университетские отличия одно за другим ускользали от мистера Пена, и после нескольких неудач он перестал участвовать в конкурсах. Зато у себя в колледже он получил приз за декламацию и привез домой, матери и Лоре, свою награду: пачку книг с золотым гербом колледжа на переплете и таких толстых и великолепных, что обе они вообразили, будто никто никогда не получал такого приза и это — высшая почесть, какой только можно быть удостоенным в Оксбридже.
По мере того как проходил семестр за семестром и вакации за вакациями, а Пен, вопреки ожиданиям, не получал ни наград, ни отличий, пастор Портмен все более мрачнел и в обхождении с Артуром стал обнаруживать величавую холодность, на которую тот отвечал такой же надменностью. В один из своих приездов Пен вовсе не навестил почтенного доктора, чем очень огорчил свою матушку, которая полагала, что бывать в пасторском доме в Клеверинге большая честь, и с неизменным уважением выслушивала древние шутки и истории доктора Портмена, сколько бы раз он их ни повторял.
— Не терплю его покровительственного тона, — заявил Пен. — Очень уж по-отечески он со мной держится. Я встречал людей и поважней, но не намерен умирать от скуки, слушая его допотопные истории.
Скрытая вражда между Пеном и пастором так тревожила вдову, что, когда сын бывал дома, она и сама уже боялась наведываться к Портменам.
На последних летних каникулах этот несчастный дошел в своем бунтарстве до того, что однажды в воскресенье не явился в церковь, и молящиеся, выходя после службы на улицу, видели его курящим сигару в воротах "Герба Клеверингов". В местном обществе это произвело страшный переполох; а Портмен предсказал Пену близкую гибель и уже скорбел в душе о грешном юноше, обуянном бесовской гордыней.
Трепетала душа ж у Элен, и у маленькой Лори — она к тому времени уже была прелестным подростком, миловидная, грациозная и страстно привязанная к Элен. Обе женщины чувствовали, что их мальчик изменился. Это был уже не прежний Пен — такой простой та ласковый, порывистый и смелый. Лицо его постарело, глаза ввалились, голое звучал глуше и насмешливее. Казалось, ему не дают покоя какие-то заботы, но на тревожные расспросы матери он только смеялся и невесело отшучивался. И на каникулах он все меньше времени проводил дома — гостил то у одного, то у другого из своих знатных приятелей, а возвращаясь, пугал тихих обитательниц Фэрокса хвастливыми рассказами о роскошных поместьях, куда он зван, и поминал лордов по именам, опуская титулы.
Гарри Фокер, который первым познакомил Артура с лучшими людьми в университете, от общения с коими майор Пенденнис ожидал для своего племянника так много пользы; который на первом же ужине первым предложил Артуру что-нибудь спеть; который ввел его в клуб Бармакидов, куда имели доступ лишь немногие счастливцы (во времена Пена членами его состояли шесть лордов, восемь своекоштных студентов и двенадцать избранных стипендиатов), вскоре обнаружил, что юный первокурсник намного обскакал его в оксбриджском высшем свете; и будучи юношей великодушным, не знающим что такое зависть, он только радовался успехам своего подопечного и восхищался им не менее, чем остальные. Теперь уже он сам ходил по пятам за Пеном, повторял его остроты, выучивал его песни, чтобы спеть на других вечеринках, попроще, и не уставал выслушивать их из уст одаренного автора — ибо изрядную часть того времени, что мистер Пен мог бы употребить с большей пользой, занимаясь науками, он посвящал сочинению веселых баллад, которые, по университетскому обычаю, сам же исполнял на дружеских сходках.
Артур много бы выиграл, если бы Гарри Фокер пробыл в университете подольше, потому что он при всей своей резвости знал счет деньгам и частенько умерял расточительные порывы Пена; но университетская карьера Фокера закончилась довольно скоро после приезда Пена в колледж. Участившиеся размолвки с властями заставили мистера Фокера покинуть Оксбридж до срока. Несмотря на запрет начальства, он упорно ездил на скачки в близлежащий Хангерфорд. Невозможно было убедить его посещать церковь с тем усердием и благочестием, каких Aima mater требует от своих детей. Езда цугом, которую ректоры и преподаватели считают дьявольским измышлением, была главной его утехой, и правил он так бесшабашно и так часто вываливал седоков, что поездки с ним Пен называл "Развлечениями в Пэрли". Наконец, пригласив к себе однажды на обед друзей из Лондона, мистер Фокер не успокоился, пока не покрасил киноварью дверь мистера Бака, за каковой шалостью его настиг проктор; и хотя прославленный боксер, негр Черный Ремень, бывший в числе именитых гостей мистера Фокера (он держал ведерко с краскою, пока юный художник орудовал кистью), и сбил с ног двух помощников проктора, проявив похвальную доблесть, эти его подвиги пошли Фокеру скорее во вред, чем на пользу: проктор хорошо его знал, и, пойманный с кистью в руке, он был без промедления судим и исключен из университета.
Мистер Бак написал леди Агнес прочувствованное письмо: он заверил ее, что в колледже мальчик пользовался всеобщей любовью; что он никому не делал зла; что сам он был бы рад простить ему эту безобидную детскую шалость, но, к несчастью, дело получило огласку, так что оставить его без внимания нет возможности, и он от души желает юноше всяческого благополучия в жизни. Пожелания эти безусловно были искренни — ведь Фокер, как мы знаем, по материнской линии происходил из знатной фамилии, а по отцовской имел унаследовать не одну тысячу фунтов годового дохода.
— Пустяки, — сказал Фокер, обсуждая это событие с Пеном. — Немножко раньше, немножко позже — не все ли равно? На экзаменах я бы опять срезался, уж я знаю, не могу я ввинтить себе в голову эту латынь; а значит, в следующем семестре мамаша опять бы раскудахталась. Старик будет плеваться и фыркать, как дельфин, уж я знаю, ну, да ничего, подождем, пока отдышится. А я скорее всего поеду за границу, путешествия тоже развивают ум. Да-да, "парле-ву" — это очень важно. Италия, и все такое. Поеду в Париж, научусь танцевать, — вот и закончу свое образование. Да, о себе я не тревожусь, Пен. Пока люди пьют пиво, я не пропаду, а вот насчет тебя я неспокоен. Очень уж ты спешишь, как бы не сорвался. Речь не о той пол сотне, что ты мне должен хоть отдашь, хоть нет — я не заплачу, а вообще о твоем образе жизни. Говорю тебе — ты себя угробишь. Живешь так, точно дома у тебя чулок, набитый деньгами. Ты не давать обеды должен, а сам обедать в гостях. Тебе везде будут рады. И не влезать в долги за лошадей, а ездить на чужих. В пари ты смыслишь не больше, чем я в алгебре. Только покажи свои деньги — тебя мигом общиплют. И все-то тебе нужно, черт возьми! На прошлой неделе у Трампингтона сражался в экарте, я сам видел, а у Рингвуда сел после ужина играть в кости. Они тебя обчистят, дорогой мой, даже если они играют честно, — а оно, может, так и есть, а может, и нет — имей в виду, я ничего не утверждаю. Но сам я с ними играть не стану. Тебе с ними не сладить *кишка тонка: все равно что маленький Черный Ремень против Тома Спринга. Черныш хороший боксер, но у него росту не хватит дотянуться до Тома. Говорю тебе, выбирай противника себе по весу. Знаешь что, пообещай мне, что не будешь держать пари и бросишь карты и кости, тогда можешь не отдавать те пятьдесят монет.