Папочка, а почему на деревьях растут листья ?
Папочка, а почему мальчишки не такие, как девочки?
Откуда взялись разные цвета, папочка?
Почему числа именно такие, а не другие?
Почему ты такой лживый ублюдок, папочка?
Ее пронизывающий взгляд встречает мой с таким напором, что я отвожу глаза.
— Если о чем-то молчишь, то проблемы будто и не существует. — Дерьмовое объяснение, если честно.
— Мама ведь все равно узнала об этой… как ее…
Кире? И о залете? Хотя, если вспомнить, сколько ты мне мозги компостировал про безопасный секс…
Она права. Я не только лгун, но еще и ханжа.
— Может, я бы обрадовалась, что у меня есть брат?
— Это убило бы твою мать. Убило бы нас с ней, нас двоих. Убило бы меня и тебя, нас с тобой.
Она качает головой.
— Но все стало известно так или иначе, после многих лет вранья.
— Нам не дано знать, что было бы, если… Я поступил так, как поступил, поскольку думал, что так будет лучше для всех.
— Не-ет. Ты поступил так, как поступил, поскольку это было лучше для тебя.
Поднимаюсь, на плечи давит тяжесть. Последний укус самый болезненный. Мег, наверное, никогда не понять, как ложь порождает ложь. Первая ведет ко второй, потом к третьей, потом к тридцатой.
— Возможно. — Не буду спорить.
Она пришла, да, но до прощения еще очень далеко.
— Приятного аппетита, — говорит Мег, распахивая входную дверь. И уходит. Не поцеловав на прощание, не обняв.
Я смотрю на тарелку с цыпленком и понимаю, что ему прямая дорога в мусорный бак.
Глава 33
— Ты уверена? — спрашивает Жиль. Хмурое выражение лица его старит.
Киваю в ответ. Я уже на работе, хотя еще не пришла в себя от разницы часовых поясов, и, по-хорошему, мне бы остаться в постели, но я настроена решительно.
— Чтобы выставить дом на продажу, нужно согласие Адама.
— Получим.
Жиль улыбается. Перспектива поработать с продажей моего прекрасного дома приводит его в возбуждение.
Именно поэтому я сначала уселась за стол и только потом сказала ему. Не хочется ни поцелуев, ни объятий. Не стоит давать повод для неправильных выводов. Не представляю, как бы помягче сказать, что у нас с Жилем отношений не будет, но сколько можно с этим тянуть?
Что я знаю точно, знаю после лос-анджелесского «романа» с Пинком, — никогда больше не захочу заурядного, обычного секса. С Пинком… это было блистательно. Накал страстей, острота переживаний еще и от того, что рядом другой мужчина, не Адам.
Все это произошло только единожды и не повторится никогда. А связь с Жилем будет нечестной по отношению к нам обоим.
— Поужинаем сегодня? — спрашивает он.
— Не могу, сегодня придет Карен.
Она действительно придет, я не обманываю.
Лучше бы я отправилась домой, брякнулась в постель и заснула. Однако Карен настойчива.
— Тогда завтра?
— Жиль, не сердись, я еще даже чемоданы не разобрала.
Плюс завтра Мег ложится в больницу.
Я никому не рассказывала деталей, Жилю в том числе, мол, дочери нужно пройти некую процедуру.
Никто не знает, что это попытка спасти жизнь ее брата — брата, о котором она прежде не слышала, потому что отец предпочел все от нас скрыть.
Жиль разочарован. Надо полагать, удивляется, каким образом нераспакованные чемоданы могут помешать ужину. Впрочем, он согласно кивает и удаляется.
Надо все-таки с ним поговорить откровенно.
Только не сегодня.
Просматриваю расписание. Плотный день. Первая встреча через десять минут: специалист по проведению инвентаризации в квартире Киры Пью. Я подхватываю сумку и выхожу.
О ней я стараюсь не думать. Женщина, много лет назад переспавшая с моим мужем, женщина, которая, пока я умоляла Адама пойти на прием к специалисту для спасения нашего брака, вынашивала его ребенка.
Прохожу мимо стойки консьержа, и все внутри сжимается от неясной тревоги. У двери я сначала стучу, потом позволяю себе достать ключи и войти.
Кира Пью стоит в центре гостиной.
— Я перенесла инвентаризацию, специалист придет позже. Я хотела увидеть вас, у нас есть возможность.
..
Мои ноги словно прирастают к паркету. Я смотрю вниз и думаю: а ведь эти узкие плашки были когда-то деревом…
— Мне не о чем с вами разговаривать.
Она кивает:
— Я совершенно уверена, что сказать вам есть много чего, но не позволяет воспитание.
— Вы меня не знаете.
— Не знаю. Просто хочу поблагодарить. Спасибо за то, что позволили дочери сделать то, что она делает. У Ноя, несмотря на обстоятельства зачатия, тоже есть семья. Мы все очень любим его, а Мег… она дает ему реальный шанс.
Я никогда больше не сдвинусь с места, так и буду стоять, намертво приклеившись к выступившей из деревянных дощечек смоле. Эта женщина явно задумала навечно заточить меня в своей гостиной.
— Мег взрослая. Она сама принимает решения.
Пусть Кира не думает, что я как-то повлияла на дочь.— Конечно, сама. Но она ясно дала понять, что не желает никаких контактов ни с Ноем, ни со мной, ни с другими членами нашей семьи, поэтому я хочу быть уверена, что мои слова до нее дойдут. Спасибо, спасибо от всего сердца.
Я молчу.
— Мне пора идти, Бет. У Ноя последний курс химиотерапии перед пересадкой. Курс тяжелый, Ной очень плохо его переносит. Я выскочила из больницы на час в надежде, что перехвачу вас здесь.
В сердце начинает ворочаться заноза. Как бы я ни бесилась из-за Адама, этот мальчик не заслуживает того, что с ним произошло. Ни один ребенок не должен проходить через такие испытания.
— Кира, я не уверена, что когда-нибудь прощу вас и Адама. Но я желаю Ною удачи. Надеюсь, лечение ему поможет.
Ее глаза наполняются слезами.
— Спасибо. Нам удача понадобится.
Она уходит, а я еще некоторое время жду, пока паркет меня отпустит, пока сердце снова начнет разносить кровь по телу, пока я снова почувствую пальцы на ногах. Я все еще стою на месте, когда в квартиру заходит мужчина. Показывает мне бланк описи и ноет, что с переносом времени мы ему все поломали. Эй, ты, хочу я заорать, скажи спасибо, что не знаешь, как это, когда «все поломано»! Однако я лишь улыбаюсь и предлагаю начать. Я буду ходить и смотреть вместе с ним.
Как только смогу сдвинуться с места.
— Рассказывай все. И не ври. Я знаю, ты там с кем-то переспала, даже знаю когда. У тебя на лбу огромными буквами выведено: «Меня оттрахали!»
Я пью собственный вариант лос-анджелесского джин-тоника. Карен прихлебывает чай. Она показывает на лоб, словно подчеркивая, где именно у меня красуется непристойная татушка. Все это напоминает мне о других татуировках — на теле у Пинка. Понятное дело, я заливаюсь краской.
— Ага. Как его зовут, для начала?
— Пинк.
— А покраснела-то, покраснела! И что это за имя?
— Ну, на самом деле он Джефф, хотя друзья зовут его Пинк. Он музыкант группы «Бразерс», ударник.
Его обожают геи, поэтому Пинк.
— О, да я его знаю! — Странно, ведь музыкальные вкусы Карен застряли в восьмидесятых. — Ударник, да? И руки такие ловкие-ловкие?
— Очень. — Я густо краснею.
— Ах ты, мартышка! — Карен словно увидела меня в новом свете. — Сильная разница?
Я фыркаю от смеха:
— С кем?
— С Адамом.
— Адам — респектабельный горожанин сорока трех лет, для него новая женщина — приключение и всплеск эмоций. Пинк — тридцатишестилетний безбашенный музыкант, для него приключение — отсутствие женщин. Как можно сравнивать?
— И все-таки?
— Желаешь подробностей? — Мы обе громко хохочем.
— Да, очень здорово различается. Нечто совсем другое. Но это только секс. Секс, ничего больше.
Карен смотрит на меня в притворном ужасе.
— Ты в него часом не влюбилась?
— Нет. Чистое, незамутненное сексуальное желание.— Что-то ты стала говорить как Адам.