ЦК РКП(б) и ВЧК вмешались в ситуацию и по результатам проверки оснований для возникновения конфликта освободили Н. Скрыпника от должности и вообще убрали его с чекистской работы.
За аморальное поведение был снят с должности начальник Особого отдела Северо-Кавказского военного округа Г. Трушин, несмотря на то что за него вступились А. Микоян и К. Ворошилов[478].
Нечего уже и говорить о том, что безоговорочно удалялись из органов госбезопасности чекисты, поддерживавшие оппозиционеров в РКП(б) — ВКП(б). Решением ЦК был переведен на хозяйственную работу бывший начальник Особого отдела Западного фронта, а затем заместитель полномочного представителя ГПУ в Закавказье и одновременно начальник Особого отдела Краснознаменной Кавказской армии В. Панкратов. Он активно поддерживал троцкистов и, в отличие от многих других, не отказался от своих взглядов до последних дней жизни — 1937 г.[479]
Однако высшие руководители — это несколько десятков человек. Основные проблемы, безусловно, возникали в работе с рядовыми сотрудниками. Особенно остро они стояли в первой половине 20-х годов. Именно тогда, на фоне значительного сокращения штатной численности органов госбезопасности и хронического недофинансирования работы оставшихся чекистов, развились негативные явления в их среде.
Введение новой экономической политики совершенно изменило взгляды многих работников ВЧК — ОГПУ, устоявшиеся в годы Гражданской войны, их мотивацию к активной работе. Вот, к примеру, что писал Ф. Дзержинскому председатель ГПУ Украины В. Манцев в середине 1922 г.: «Сотрудник, особенно семейный, может существовать, только продавая на рынке все, что имеет. А имеет он очень мало. И поэтому он находится в состоянии перманентного голодания. На этой почве происходит общее понижение работоспособности, настроение сотрудников озлобленное, дисциплина падает, и нужны исключительные условия, чтобы в нужный момент заставить их работать, хотя бы вполовину против прежнего»[480].
Препровождая письмо в ЦК РКП(б), лично И. Сталину, председатель ГПУ просил дать указание Наркомфину, Наркомроду и Наркомвоену о выполнении этими учреждениями своих обязательств по продовольственному, вещевому и денежному обеспечению чекистских органов. «Только при этих условиях, — отмечал Ф. Дзержинский, — мы сможем бороться железной рукой с разложением, уменьшить штаты до максимальных пределов, подобрав лучших, и выполнить свое задание»[481].
Низкое и нерегулярное обеспечение чекистов денежным и иными видами довольствия приводило к их желанию любыми способами уйти из ГПУ. Особо следует отметить, что не смогли противостоять трудностям и коммунисты. Они реально видели, что их однопартийцы в государственных хозяйственных органах, а тем более в разного рода трестах и синдикатах устроены гораздо лучше. В процитированном выше письме В. Манцева содержатся и такие данные: «Если раньше мы имели 60 % коммунистов, то теперь с трудом насчитываем 15 %. Очень часты, если не повседневны, случаи выхода из партии на почве голода и необеспеченности материального существования»[482].
Такое положение складывалось по всей стране. Руководители ВЧК — ГПУ постоянно «давили» на ЦК партии, отстаивали необходимые бюджетные ассигнования в ходе работы различных комиссий и даже негласно добывали информацию из Наркомфина о предполагаемых распределениях средств, чтобы предпринять упреждающие шаги[483].
Они, не скрывая, докладывали в высшие партийные инстанции, что сотрудники, не имея самого необходимого, сталкиваясь в своей работе со многими соблазнами, могут встать на преступный путь. Это создавало угрозу для деятельности ГПУ в целом. В одном из своих многочисленных писем в Политбюро И. Уншлихт отмечал готовность большей части чекистов оставаться на своем посту, работая в самых невероятных условиях, и исполнить свой долг, но «в конце концов на геройство способны лишь немногие, и требовать этого геройства от всех без исключения работников невозможно»[484].
Опасность развала органов госбезопасности наконец-то осознали в ЦК партии. На заседании Политбюро 18 мая 1922 г. на повестку дня был поставлен вопрос о материальном положении работников ГПУ. С докладом выступил И. Уншлихт[485].
По итогам состоявшихся прений члены Политбюро приняли решение, в определенной мере устраивавшее чекистов.
Прежде всего, они подтвердили свое же решение от 1 марта (которое оставалось невыполненным — А. З.) об отпуске специального кредита на приобретение военно-хозяйственного довольствия для всего штатного состава ГПУ. Далее признавалось необходимым незамедлительно увеличить оклады сотрудникам, приравняв их к окладам работников производственных предприятий, к ставкам рабочих. Принципиально важным являлся пункт четвертый постановления Политбюро. Он гласил, что Центральной бюджетной комиссии предлагалось ни в коем случае не сокращать кредит на секретные расходы, т. е. расходы на содержание секретных сотрудников, наем конспиративных квартир, иные оперативные расходы. Сумма кредита определялась в 10 миллионов довоенных рублей[486].
В итоге реальное материальное положение сотрудников несколько улучшилось. Но ненадолго, так как инфляция и повышение денежного содержания другим категориям советских служащих (включая и военных) вновь поставили чекистов на грань выживания. Докладывая в Политбюро свое видение ситуации, Ф. Дзержинский констатировал факт нового сокращения сметы ОГПУ и в связи с этим прогнозировал упадок в работе органов госбезопасности. Несмотря на плохое состояние своего здоровья, он категорически настаивал на отмене постановления Политбюро о предоставлении ему отпуска в срочном порядке, ввиду неотложности решения задач в сфере материального положения сотрудников и финансирования всей деятельности ОГПУ[487].
Вместе со всеми чекистами в сложном положении оказались и работники особых отделов. Даже в столичном военном округе возникали серьезные проблемы со снабжением, включая и вещевое довольствие. Одним из моментов, неблагоприятно отразившихся на деятельности особых органов ОГПУ в МВО, явилось отсутствие военного обмундирования для оперативных сотрудников. «Находя невозможным заставлять сотрудников успешно работать среди войск в штатском платье, — докладывал Г. Ягоде начальник ОО МВО Л. Мейер, — прошу соответствующих указаний»[488].
Лучших результатов в лоббировании своих интересов достигло военное ведомство, которому удалось добиться с 1 октября 1924 г. новых тарифов оплаты комсостава. Соответственно, денежное довольствие особистов вновь резко упало по сравнению с военнослужащими курируемых ими частей[489].
Положение особистов лучше всего видно при сопоставлении ставок окладов. Так, на декабрь 1924 г. командир корпуса получал 143 руб., начальник штаба — 122 руб., а начальник особого отдела — только 68 руб. На низовой ступени соотношение было примерно аналогичным. Если военный комиссар полка имел зарплату 93 руб., то полковой уполномоченный особого отдела — на 20 руб. меньше. При этом сотрудники особых отделов не получали ни личных, ни семейных продовольственных пайков[490].
Несмотря на указанное выше решение Политбюро от 18 мая 1922 г., смета на секретные расходы реально сокращалась ввиду инфляции. Заместитель начальника Особого отдела ОГПУ Р. Пиляр констатировал в конце 1924 г., что сокращение произошло почти на 12 %[491].
В своей докладной записке Р. Пиляр привел во многом типичный случай, когда начальник особого отделения одной из дивизий вынужден был продать на рынке имеющуюся при отделении лошадь и коляску для того, чтобы на вырученные деньги иметь возможность продолжать дальше весьма важную агентурную разработку[492].
Наркомат финансов, да и ЦК РКП(б) видели в дальнейшем сокращении штатов органов госбезопасности практически единственный выход для некоторого улучшения материального обеспечения сотрудников.
Несколько ранее Ф. Дзержинский просил наркома финансов о поднятии денежного содержания своих подчиненных. Но ответа он не получил, поэтому поставил перед Политбюро вопрос о создании специальной комиссии, предлагая ввести в нее председателя Центральной контрольной комиссии В. Куйбышева, наркома финансов Г. Сокольникова и его как председателя ОГПУ[493].
А с мест продолжали идти тревожные сигналы. Вот, к примеру, что сообщал Северо-Кавказский крайком РКП(б): «В результате дороговизны, полной необеспеченности, максимальной загрузки и ничем не нормированного труда наблюдается тяга на другую работу, стремление вовсе уйти с работы в органах ОГПУ. Это стремление объективно маскируется различными доводами — болезнью, переутомленностью, отсталостью, необходимостью продлить образование и прочее. Но корни его в действительности кроются в материальной необеспеченности»[494].