– Они не посмеют, – прошептала Зи.
– Вы не посмеете. И это очень славно. Но Арментерос… Давайте спросим у Элиана. Итак, Элиан. Как мы считаем, бабушка посмеет?
Я увидела, как Зи смотрит на Элиана. Вся застыв.
– Мне по слогам произнести? – спросил Талис. – Медленно? Чтобы весь класс понял? Или, давайте откровенно: главным образом, чтобы Элиан понял. Элиан, тебе проговорить по слогам? Если утром мы проснемся, а Питтсбург еще стоит, камберлендцы поймут, что их «снежная буря» работает. Они рискнут вызвать Галифакс. Им придется – это единственная карта, которую они могут разыграть. Они прибегнут к конфиденциальной передаче данных, используют квантовое шифрование и замутят такие помехи, что пробить их станет делом многих часов, даже для меня.
Теперь он стоял совсем рядом. Зи втиснулась между ним и Элианом, чуть отклонившись назад, словно боялась, что Талис испепелит ее одним своим присутствием. Элиан чуть придерживал ее, что лишало его возможности уложить правителя мира на пол.
– Давай-ка подумаем про эти часы, – настойчиво продолжал Талис. – Времени мало. Часов, когда Камберленд будет с Галифаксом на связи, недостаточно. Предполагаем, что бабушка тихо откланяется? Или выступит с номером посерьезней?
– Я… – заикнулся Элиан.
– Или давай спросим Грету, – перебил его Талис.
В мгновение ока он метнулся в сторону, отодвинув с дороги Элиана и Зи, и уже склонялся над столом для карт.
– Принцесса, ты как думаешь? Готова еще разок выступить в качестве звезды телешоу? Еще один поворот винта?
И с этими словами он накрыл мою ладонь своей и надавил.
– Майкл! – протестующее воскликнул аббат.
– Нет, – услышала я собственный шепот, полный мольбы. Хватка Талиса постепенно пробивалась через все слои, через нечувствительную оболочку, оболочку боли, к настоящей коже. – Талис, прошу вас, не надо!
Как униженно. И я даже не могла ненавидеть себя за это. Было слишком тяжело.
Но Элиан – надо отдать ему должное, не замер в остолбенении. Он выскочил из-за Зи и отбросил руку Талиса.
– Не смей прикасаться к ней!
– А я к ней и не прикасался. – Талис лишь улыбнулся. – Я ее спас. А вот получится ли у меня во второй раз… Если бы я был на твоем месте и если бы любил ее… Мне нужно, чтобы ты повернул ситуацию в мою пользу. Чтобы ты проделал мне дыру в «снеге».
– Я н-не… – запинаясь, начал Элиан. – Я не умею… Я ничего не знаю о постановке помех.
– Но может быть, у тебя есть друзья, которые знают. А ты, возможно, сумеешь помочь им добраться куда надо. – Талис беспечно рассмеялся. – Если не выйдет, попробуй убить Толливера Бёрра.
Элиан ничего не ответил. Я слышала, как он тяжело дышит.
– Грего, – прошептала Да Ся. – Поговори с Грего. Если кто-то здесь у нас разбирается в телекоммуникациях, то это он.
– Зи, я… – Элиан осекся и повернулся ко мне. – Грета, я не могу. Это безумие. И даже если… Не могу.
Но я смогла только съежиться, свернувшись всем телом вокруг моих сломанных рук.
– Не позволяйте им, – попросила я – Элиана, всех их. – Не позволяйте. Пожалуйста.
Да Ся прикрыла рот рукой, а другой тронула Элиана за плечо.
– Идите, – сказал аббат обоим. – Я присмотрю за Гретой. Идите.
По мизерикордии плыл долгий летний вечер. В сумерках раздавалось птичье пение. Небо стало сиреневым, и высокие облака на нем были как мазки краски – сперва белые, а потом засветились золотом. Перистые облака – к перемене погоды. Где-то у камберлендцев работал генератор. До меня доносился его шум и грубые солдатские голоса, чуждые этому тихому, размеренно живущему месту.
Снова все стихло. Да Ся и Элиан исчезли. Даже Талис удалился.
«Воспользуйся моей кельей, – сказал ему аббат. – Ее легче будет защитить, чем остальную часть обители, если камберлендцы среди ночи решат напасть».
Итак, остались аббат и я.
Он стянул с меня таби, причесал волосы. Прохладной влажной тканью стер следы слез. Потом снял меня со стола и положил на круглое кресло рядом с полками римских авторов. Мое гнездышко и то место, где аббат своими руками погружал меня в страшные сновидения.
Казалось, они продолжаются. Как будто это очередной сон. Вот только руки иногда начинали болеть, и требовались уколы, чтобы я не всхлипывала.
Наступила темнота, и над разбитой крышей распустились звезды. Аббат зажег лампу, которая засветилась золотым светом, и молча присел рядом со мной.
– Тебе надо поспать, – решил он наконец.
Послушная – послушная даже сейчас, – я на секунду закрыла глаза. Из моей внутренней темноты стал подниматься страх. Глаза немедленно раскрылись. Я вдохнула через нос и выдохнула через рот, словно задувая свечу, другой раз, третий, четвертый. Снова обретя способность говорить, я сказала:
– Вам надо поставить на место книги.
– А, это я могу.
Аббат выпрямил все шесть ног и наклонился вперед, опершись на верхние шарниры и кряхтя, как старик. Он постоял чуть-чуть, а потом повернулся к книгам и осторожно поднял одну.
При свете лампы я смотрела, как аббат работает, и он не казался мне машиной. Андроид поднимал разлетевшиеся тома так, как будто это цветы. Укладывал спать на полку. Если они были помяты или у них оказывался сломан корешок, аббат складывал их у себя на столе. У него есть клей, и киперная лента, и переплетная косточка для сгибания листов.
И пресс для книг у него тоже был.
Я отвела глаза от маленького пресса, стараясь не смотреть на основание и рычаг. Стук сердца отдавался в плечах.
Аббат оставил раненые книги и вернулся ко мне:
– Хорошо бы весь мир было так легко привести в порядок. И так же легко починить.
– Но это невозможно.
– Нет. Невозможно.
Аббат помолчал и мягко добавил:
– Может быть, снофиксатор? Я только хочу тебе помочь. Снофиксатор просто сдержит сны.
– Нет. Только не это.
Мне хотелось закрыть лицо, но как только я попыталась поднять руки, от намека на движение в еще чувствительных плечах разгорелась боль. Талис вправил их – сияя своими странными глазами, – но пройдет еще несколько дней или даже недель, прежде чем заживут поврежденные сухожилия.
Кого я пытаюсь обмануть? У меня нет нескольких недель.
Завтра яблочный пресс.
– За четыреста лет, – сказал аббат, – ни одна армия в мире, ни одна страна и ни один альянс не смогли долго противостоять Талису. ООН получит свою обитель назад.
– И тогда вы меня убьете.
Меня насквозь пронзил холодный страх, но, как ни странно, стало спокойней. Лучше серая комната, чем Толливер Бёрр.
Но аббат издал горлом какой-то щелкающий звук.
– Грета Густафсен Стюарт. А что, если есть другой выход?
Глава 20. Класс 2