Читать интересную книгу Следы на песке - Джудит Леннокс

К тому времени, когда Николь закончила украшать детскую, боль в спине усилилась. Спускаясь по лестнице вниз, она вынуждена была останавливаться и хвататься за перила, потому что боль нарастала, закручиваясь, как пружина, готовая распрямиться в любой момент. Николь заметила, что с каждым приступом живот напрягается и твердеет. Все ли с ней в порядке? Бросив взгляд на часы, она увидела, что сейчас полдень. Лаура сказала, что вернется к трем. Внезапно почувствовав себя очень одинокой, Николь решила разыскать экономку, но, пройдя по всем комнатам, так и не нашла ее. В столовой она обнаружила, что, стол к обеду накрыт на одного человека: холодная телятина, пирог с ветчиной и салат на блюде под крышкой. Рядом лежала записка: «Десерт в кладовой». Николь совсем забыла, что у экономки сегодня выходной.

Есть она не могла, ее мутило. Она ужасно боялась, что боль как-то связана с ребенком. Хорошо бы, если бы рядом была мама или Фейт. Одиночество и осознание того, что, если она закричит, никто ее не услышит, казалось, усиливали боль. Николь больше не могла оставаться в пустом гулком доме и решила снова заняться подсчетом окон. Выйдя на улицу, она побрела вдоль фасада. Верная Минни прыгала у ее ног. Николь считала окна очень тщательно, решив наконец получить правильный результат. Сделав круг, она насчитала сто пятьдесят семь окон, нечетное число, и сказала себе, что, должно быть, ошиблась. Наверное, она пропустила одно из слуховых окон или смешное круглое оконце на чердаке. Она начала снова, запрокидывая голову и прикрывая ладонью глаза от солнца. Боль стала по-настоящему ужасной. Сильнее, чем в тот раз, когда она упала с лошади и сломала руку, или когда в Неаполе у нее нарывал зуб. Ей хотелось разрыдаться, но она заставила себя продолжить подсчет. Если ребенок должен родиться так скоро, ей надо точно знать число окон.

Сто пятьдесят пять, сто пятьдесят шесть, сто пятьдесят семь. Обхватив руками живот, Николь стояла и смотрела вверх. Вдруг она услышала звук мотора. Шурша колесами по гравию, машина остановилась перед домом. Николь посмотрела на водителя и закричала:

— Дэвид!

Он побежал к ней через двор.

— Николь, что ты делаешь здесь в такую жару?

— Считаю окна. — Ее охватила слабость.

— Идем в дом.

— Я не могу. — Чтобы не упасть, она уцепилась за стебли плюща, прикрывающего стену. — Дэвид, со мной что-то ужасное. Такая боль.

— Николь, у тебя начинаются роды, вот и все, — мягко сказал он, обнимая ее и прижимая к себе. — Где твой чемодан с вещами?

— Я его еще не собрала.

— Это неважно. Думаю, тебя лучше сразу отвезти в родильный дом. Ты можешь идти?

— Не знаю, — сказала она.

Дэвид подхватил ее на руки, усадил на пассажирское сиденье и отвез в Солсбери.

В родильном доме ее посадили в кресло-каталку и повезли по длинным, выложенным кафельной плиткой коридорам. Николь хотела, чтобы Дэвид остался с ней, но ему не позволили. Медсестра выразила недовольство, узнав, что у Николь нет с собой вещей. Ее искупали, облачили в ужасную больничную сорочку и совершили над ней такое, о чем стыдно рассказывать. Когда она начала возмущаться, ей велели замолчать. Потом пришел доктор и стал щупать, осматривать и делать еще более унизительные вещи. Закончив, он весело сказал:

— У вас есть еще несколько часов, миссис Кемп. Ребенок должен появиться к утру.

Николь посмотрела на часы. Половина шестого вечера. Она не могла поверить, что все это будет тянуться еще так долго. Ее тело разрывалось. Лежа в одиночестве на холодной высокой кровати, она смотрела, как стрелки часов медленно движутся по кругу. Долгое время к ней никто не заходил, но когда она, в конце концов, начала кричать и сыпать проклятиями, тут же появилась медсестра и резко сказала:

— Ваш супруг в коридоре, миссис Кемп. Неужели вы хотите, чтобы он слушал все это?

Николь затихла. Она вспомнила правила Мальгрейвов: никогда не показывать, что происходящее тебя беспокоит. Боль стала сильнее, чем можно было представить, но Николь не издала ни звука. Она перестала спрашивать о Дэвиде, перестала смотреть на часы, в конце концов даже перестала замечать боль. Врачи и медсестры суетились вокруг нее, но она не обращала на них никакого внимания, и когда ей на лицо положили маску, она провалилась в какое-то темное тихое место внутри себя. Волны сознания набегали и отступали. То она была в этой кошмарной темноте, то в Ла-Руйи, плыла в лодке по зеленому озеру вместе с Фейт, Джейком и Гаем.

К тому моменту, когда ребенок родился, ночное небо начало светлеть. Младенца вытащили из нее металлическими щипцами. Николь услышала шлепок и крик, затем закрыла глаза и отключилась.

Гай поджидал ее у входа на станцию «скорой помощи». Фейт не видела его, пока он не вышел из тени.

— Господи, Фейт. Я ищу тебя весь день. Где ты была?

Она пожала плечами.

— В разных местах.

Вряд ли она смогла бы вспомнить это. Зато помнила каждое слово из утреннего разговора с Элеонорой. Фейт попыталась пройти мимо Гая и войти в здание, но он схватил ее за руку.

— Мне надо поговорить с тобой.

Она остановилась, спиной к нему.

— Пусти меня, Гай.

— Я же сказал, мне надо с тобой поговорить.

Одна из девушек из вечерней смены задержалась в дверях и уставилась на них.

— Мне пора на работу. Уже шесть часов.

Гай, с совершенно убитым видом, отпустил руку и прислонился плечами к оштукатуренной стене у крыльца.

— Пожалуйста, Фейт. Давай поговорим.

В голове Фейт эхом прозвучал голос Элеоноры: «Гай знает, насколько вы зависите от него. Он чувствует себя обязанным заботиться о вас». Она пожала плечами.

— О чем ты хочешь поговорить, Гай?

— Не здесь.

Мимо все время сновали люди, одни входили на станцию, другие выходили.

— Тебе незачем беспокоиться обо мне. — От усталости и недосыпания у Фейт кружилась голова, но она заставила себя улыбнуться и продолжила неестественно бодрым тоном: — Ты ничем нам не обязан, Гай. Мы отлично справляемся сами.

Он посмотрел на нее непонимающим взглядом.

— Черт возьми, я не знаю, о чем ты говоришь, но если ты не уделишь мне пять минут для разговора наедине, я спалю это здание.

Он вынул из кармана зажигалку и щелкнул ею.

— Господи, — пробормотала Фейт, глядя на язычок пламени.

Позади станции «скорой помощи» был небольшой дворик, где стояли мусорные баки, лежали мешки с песком и висели пожарные ведра. Туда она и провела Гая. Снова начал накрапывать дождь. Гай поднял воротник куртки.

— Я хотел спросить тебя кое о чем, — сказал он. По его лицу стекали капельки воды. — Я хотел поговорить с тобой вчера, но не смог, потому что мы были не одни.

Фейт посмотрела на него внимательно. Он был небрит, под глазами — темные круги.

— О чем ты хотел спросить меня, Гай?

— Мне надо знать, как ты относишься ко мне.

Его слова прозвучали резко и отрывисто.

Фейт обхватила голову руками. Она думала о Джейке, Ральфе, Поппи и ужасном разговоре с Элеонорой, обо всей этой чертовой неразберихе. Ее охватила жуткая усталость.

— Я не могу выразиться более четко, — добавил он.

Глядя в его мрачное сердитое лицо, Фейт решила, что Элеонора права. Гай действительно через силу пытается выполнять придуманные им утомительные обязательства по отношению к их семье.

— Я хочу знать, либо мы с тобой друзья — что-то вроде названых брата и сестры, либо…

Фейт вжала голову в плечи. Слезы жгли глаза, дождь стекал за воротник. Она едва могла говорить.

— Я никогда ничего у тебя не просила, Гай. — Ее голос дрожал. — Да, был тот случай с собакой… и когда я заболела… и в Ла-Руйи, когда меня укусила змея… Но не думай, что это твоя обязанность…

Он взмахнул руками и раздраженно воскликнул:

— Господи, что ты там бормочешь? Я пытаюсь объяснить тебе, что люблю тебя!

Фейт оторопело уставилась на него. Потом прошептала:

— Что?

Кто-то внутри здания забарабанил по стеклу и закричал:

— Мальгрейв! Куда ты запропастилась? Уже десять минут!

Фейт смотрела на Гая широко раскрытыми глазами.

— Повтори это, Гай, — проговорила она с неожиданным нетерпением. — Повтори. Я хочу услышать это еще раз.

— Я люблю тебя, Фейт. — Раздражение в его голосе исчезло, теперь он звучал умоляюще и беззащитно. — Мне понадобилось черт знает сколько времени, чтобы понять это — я оказался невероятным тупицей, — но я люблю тебя.

Первое, что испытала Фейт, — огромное облегчение. Элеонора ошибалась. Нет, Гай пришел к ней не из чувства долга, а потому что любит ее. Сердце приподнялось и взлетело ввысь.

Гай потер руками лицо.

— Но я не имею понятия, как ты относишься ко мне, — с мукой в голосе сказал он. — Мне кажется, что я тебе не безразличен, но я не знаю, насколько.