Специально для меня Лайла выдумала своей собственный жест, который означал меня, шагающего на костылях (она держала обе свои ручки напротив себя, указательными пальчиками показывая движение вверх и вниз). Тогда я расценил этот знак как попытку с ее стороны передразнить и посмеяться надо мной. Пожалуй, неудивительно, ведь я сам обожал шутить.
Шесть дней спустя, когда я все еще продолжал передвигаться с помощью костылей, я отправился в Италию, где собирался сделать доклад на международной конференции, посвященной поясу Койпера. На конференции поднимался вопрос об образовании и строении пояса Койпера, о характере поверхности и атмосферы объектов, населяющих его, обсуждали, из чего могут быть сделаны эти объекты. Единственный вопрос, который не поднимался на конференции, касался того, что же на самом деле представляют собой эти объекты, как их назвать? Однако ночью, когда мы все отправились в небольшое кафе (до ближайшего из которых было ровно одна тысяча тридцать два шага на костылях, что для меня было равносильно расстоянию от Земли до Седны) выпить итальянского игристого вина и посмотреть Кубок мира по футболу, всем вдруг захотелось обсудить Плутон, Зену и вообще поговорить о сущности планет. Вот тут-то как раз пришел момент проверить мои аргументы о десяти планетах и о континентах. Ученые, увы, не поддержали меня. Им не понравилась идея, что в определении слова «планета» нет научной основы.
«Так вы полагаете, любой объект, напоминающий шар, является планетой? И как, по-вашему, в Солнечной системе должно быть две сотни планет?» - не унимался я, хотя и ожидал, что на мой вопрос будет дан вполне очевидный ответ.
«Разумеется, нет!» - отвечали они. Разве не очевидно, что в Солнечной системе только восемь планет?
Я решил, что мои коллеги-астрономы были очень наивны. Легко сидеть словно в мыльном пузыре и принимать решения, но, поступая так, ученые забывают о том, какое влияние окажет принятое ими решение на общественность и, вообще, как люди воспримут его. Никто не собирался «убивать» Плутон, да? Но все же этот вопрос вызывал большой интерес. Среди того круга людей, которые занимались изучением объектов пояса Койпера и боролись за их существование, людей, которые посвятили себя исследованию окраины Солнечной системы и ее многочисленных «жителей», этот вопрос даже не стоил того, чтобы его обсуждали. Без всяких сомнений, Зена не являлась планетой, точно так же, как и Плутон. Разве человечество не разрешило этот вопрос сто пятьдесят лет назад, когда астероиды стали тем, что мы сейчас считаем астероидами?
Все же я считал их наивными. Я помню то время, когда сам думал точно, как они. Разве это не лучший выход: думать только о науке и не заботиться о ее влиянии на культуру? Разве это не правильно: всегда говорить о том, что более разумно?
Через неделю после того, как я вернулся домой из Италии, зазвонил телефон, и - как гром среди ясного неба - незнакомый мне член комиссии Международного астрономического союза (третьей или пятой комиссии по планетам, я уже затрудняюсь вспомнить) сообщил, что Зена должна была приобрести статус планеты.
Этот человек не раскрыл мне детали того, какое решение было принято по поводу определения слова «планета», однако предупредил, чтобы я подготовился к шквалу вопросов со стороны общественности, которые, безусловно, последуют за этой новостью. Поскольку я на тот момент был единственным ныне живущим первооткрывателем планеты, он посчитал, что будет лучше, если я останусь незаметным.
Незаметным? Я задумался на секунду и усмехнулся самому себе. Моя годовалая дочь уже научилась подшучивать надо мной на языке жестов, который сама же и придумала.
Этот человек не хотел сообщать мне деталей, но, сам того не ведая, уже сделал это. Слова «единственный ныне живущий первооткрыватель планеты» могли означать только одно. Если в Международном астрономическом союзе собирались выбрать такое определение слова «планета», согласно которому в нашей Солнечной системе вдруг окажется две сотни планет, то в мире сразу же объявится еще десяток новых первооткрывателей. Если же первооткрыватель - ныне живущий - был всего лишь один, то это означало, что MAC остановился на том определении, к которому в конце концов пришел я. Зена венчала список избранных.
Тогда я спросил позвонившего мне: «Как вы думаете, остальные астрономы согласятся с этим решением?»
Меня сразу же уверили в том, что так и будет: «Последние несколько дней я слишком много обсуждал эту тему. Я полагаю, что этот вопрос будет успешно разрешен во время голосования».
В ту ночь я вернулся домой и рассказал обо всем Дайен. Мы открыли бутылку шампанского и выпили за чудесное событие - за то, что я открыл новую планету. Планету. Я нашел планету! В конечном счете Зену официально признали планетой, а я должен был стать единственным ныне живущим человеком на Земле, который обнаружил новую планету.
Именно в тот самый момент Лайла оторвалась от игр, вышла из-за угла, увидела мои костыли и тут же вытянула ручонки и стала покачивать указательными пальчиками.
Ну ладно-ладно, я слишком медленно передвигаюсь, и чтобы быть таким же проворным, как моя годовалая дочь, мне приходилось ползать на четвереньках. Но именно я стал первооткрывателем новой планеты. И никто не мог отобрать у меня это право.
Глава двенадцатая. МЕРЗКИЙ, ВЕСЬМА ЗЛОБНЫЙ МУЖЧИНА
Живя на самой окраине Лос-Анджелеса, где открывался чудесный вид на чудесное чистое южное небо, нам также было отлично видно стандартный коридор полетов прибывающих и отправляющихся самолетов Международного аэропорта Лос-Анджелеса. Те огоньки, путешествующие по дневному небу и сверкавшие ярче, чем звезды, с невероятной силой приковывали все внимание Лайлы. Теперь она очень часто использовала в своем языке жестов знак, обозначающий самолет (а именно: поднятая вверх рука, кисть руки параллельно земле). Сначала она использовала этот жест, чтобы обозначать крохотные движущиеся точки света в небе, потом она стала использовать его, когда видела изображения самолетов в книгах. Но однажды, в один очень волнующий день, когда Лайле исполнилось тринадцать месяцев, она использовала этот жест, чтобы показать настоящий самолет, в котором ей самой предстояло лететь. Все утро в тот день я провел, пытаясь подготовить Лайлу к важным изменениям в ее понимании самолетов.
«Смотри! В небе самолеты!» - сказал я, когда мы приближались к аэропорту Лос-Анджелеса.
«Гляди-ка! Самолеты ездят по земле!» - продолжал я в то время, как мы ехали по территории аэропорта.
«Смотри, Лайла! А вот по этому туннелю люди проходят, чтобы попасть в сам самолет», - объяснил я ей, когда мы проходили на посадку.
«Ну вот, гляди-ка, мы уже в самолете!» - сказал я, когда мы уже заняли свои посадочные места.
То, что, как я полагал, должно было стать для Лайлы довольно серьезным и трудным в познании окружающего мира, оказалось для нее очень простым. Конечно, папочка, я все понимаю, мы находимся внутри самолета, который летит высоко в небе. Что еще это может быть?
Мы отправились в наше первое семейное путешествие. Всей семьей мы собирались провести две недели на острове Оркас, который является самым крупным островом среди островов Сан-Хуан, находящихся к северу от Сиэтла. Дайен довелось пожить на этих островах, когда она училась в средней школе, а ее мать до сих пор живет там. Для нас с Дайен это был первый официальный отпуск, который мы провели вместе. (Спросите: «А как же Гавайи?» О, это была всего лишь рабочая поездка.) Теперь мы отдыхаем вместе и с нашей дочерью. Дайен очень любила так называемые библиотечные ярмарки, на которых продавались букинистические книги. Обычно они проводились в августе и именно в субботу утром на месте пока еще спящего фермерского рынка. Поскольку я не был настоящим островитянином, я никогда не мог до конца понять всей прелести этого дня. Для уроженцев острова библиотечная ярмарка была тем временем года, когда все они возвращались на свою родину, чем-то вроде дня возвращения. В этот день, а именно субботним утром, люди, которые когда-то жили здесь, вдруг появлялись на улицах, гуляли, внимательно изучали потрепанные книги и лакомились жареными устрицами.
Что до меня, то мне нравятся библиотечные ярмарки, и, даже не особо копаясь во всем изобилии книг, я всегда покупаю что-то, на что никогда бы не взглянул при других обстоятельствах. Потом я сидел на террасе дома матери Дайен, со всех сторон окруженный летними сумерками, которые никак не хотели уступать время для прихода ночи и сдались лишь далеко за десять часов вечера, и листал книги.
Однако во время этого нашего самого первого семейного отпуска с Дайен и Лайлой у меня совсем не было времени на отдых и чтение на веранде. Время нашего отпуска совпало со временем собрания Международного астрономического союза, проходящего каждые три года. В этом году оно должно было состояться в Праге. На этом собрании впервые в истории астрономии слово «планета» должно было обрести свое официальное значение.