Кроме того, Яр как будто поостыл ко мне, поослабил хватку. Все реже звонил, почти не приходил к нам домой. Прекратил свои въедливые расспросы. Никаких новых диких требований не выдвигал, про видео больше не заикался.
В школе мы с ним и вовсе не общались. Зато от нее он не отлипал. Хотя и она от него не отлипала. Оба просто не разлей вода, всё время вместе, всё время рядом. Со стороны посмотришь – ну такая милота.
Иногда это цепляло, да что там – вообще заедало неслабо, душило и жгло под ребрами. Порой я злился на него и даже на нее, хотя понимал, что это тупо, что вообще не имею на это право, сам же ее оттолкнул. Не просто оттолкнул, а сделал всё, чтобы она меня ненавидела. Говорил себе: пусть уж лучше так, пусть они и в самом деле будут друзьями, только б это не было его игрой.
А потом отправили то проклятое видео моей матери…
За эти несколько дней, что провёл в больнице, я много думал об этом. Собственно, больше тут и нечем заняться. Только думать и вспоминать, вспоминать и думать.
Почему я сразу решил, что это она? Ну да, ее номер. Но Яр запросто мог взять ее телефон и отправить сам. Только зачем ему? Сейчас у нас с ним было все ровно. К Даше я не подходил. Он не лез ко мне.
Он, конечно, говнюк каких поискать, но гадость ради гадости он не делает. Он все такие моменты собирает себе в коллекцию, чтобы потом ими пользоваться, как рычагами. А просто так нагадить, без всякой личной выгоды, без цели – это не про него… Но и в том, что так могла сделать Даша, я уже очень сомневался.
Мои размышления прервал тихий стук. Я сразу напрягся, хотя… Ярик входил без стука. Тогда кого там ещё принесло?
Дверь приотворилась, и в палату неуверенно вошла Даша…
36.
Даша
О том, что случилось с Исаевым, гудела вся школа. Рассказывали всякие ужасы, вплоть до того, что он теперь навсегда останется калекой. Я переживала, конечно. Места себе не находила. Правда, Ярик успокоил – заверил, что всё не так уж плохо.
Но я всё равно подумала, что должна сходить к Исаеву в больницу. Хотя бы для того, чтобы сказать спасибо. Пусть он и вёл себя со мной как сволочь иной раз, но ведь спас меня и сам так страшно покалечился.
Надо быть благодарной. Так я себе говорила, хотя понимала, что не только в благодарности дело. Куда больше меня снедало… даже не любопытство – это какое-то праздное и поверхностное слово… Меня же изводило жгучее желание понять Исаева и его поступки.
Ну не совсем же он сумасшедший, чтобы сначала угрожать мне, причём не в шутку, а затем спасать. И эти его слова «я знаю, что это была ты» – о чём он всё-таки? Я же умру, если так ничего и не узнаю.
Мне казалось, что он с кем-то спутал меня. Только с кем и как?
Ярик, когда я сообщила ему о своих соображениях, посмотрел на меня, как на чокнутую.
– Ты действительно собираешься пойти к Андрею? После всего, что он тебе сделал? После той безобразной сцены в гардеробе?
– Ну, он же спас меня в бассейне, – возразила я без особой уверенности.
Честно говоря, меня смутили не столько его слова, сколько взгляд и тон. Словно не верил, что я могу быть такой дурой, совсем себя не уважающей, но если скажу «да», то он во мне бесповоротно разочаруется.
– Такую травму получил… – добавила я ещё тише, чувствуя, что краснею.
– Даш, ты очень хорошая и добрая. Но о тебе и так болтают всякие мерзости. Вспомни, как тебя позорили осенью. А после вашей с ним стычки в гардеробе пошла новая волна сплетен.
– Их Кривошеин распускает. И это полная чушь. Ты же сам говорил, что он трепло и никто его всерьез не воспринимает.
– А неважно. Пойдешь к Андрею в больницу – вот всем и подтверждение, что ты за ним сама бегаешь. Тебе это надо?
Спорить с ним я не стала. Всё так и есть, нечего мне к нему ходить. Я так Ярику и сказала. Он еле заметно улыбнулся.
– Я его сам навещу сегодня. Хочешь, передам от тебя всё, что скажешь?
Я покачала головой.
– Да забудь.
Я понимала – доводы его абсолютно разумны, но вот бывает, что подсознательно цепляешься за некую мелочь, сущий пустяк, и даже не сразу понимаешь, в чем дело, просто смутно чувствуешь, будто что-то не так. Потом уже я поняла, что меня смутило – облегчение. В его взгляде промелькнуло не просто удовлетворение, что я с ним согласилась, а облегчение – оттого, что не пойду к Исаеву. Почему так? Ему-то, по сути, какое дело?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но заострять я не стала, просто отметила для себя. Да и вообще мы с ним об этом почти не заговаривали, Ярик лишь на другой день доложил, что Исаева прооперировали, но в больнице ему придется остаться надолго. А больше – ни разу о нем речь не заходила. Почему-то мне вдруг стало казаться, что Ярику это неприятно.
Да и немного не до того было. Драка в бассейне вылилась в новый скандал.
На другой день нас собрали в кабинете Эльзы Георгиевны. Мать Чепова кричала, что всех засадит. И отец Исаева выступал с нападками то на нее, то на директрису. Моя мама, естественно, тоже не отставала. Хотя она сначала путалась, кто на меня напал, кто спас, а когда разобралась – даже замолчала обескураженно.
– Это всё вранье! – спорила с пеной у рта мать Чепова, но директриса развернула к нам монитор и включила запись того занятия в бассейне. Даже без звука, по одной картинке, всё было ясно.
Теперь, по словам Ярика, Чепа висел на волоске от исключения. Мать его уже не орала и не грозилась прокуратурой. Лишь слезно молила дать ему доучиться.
– Но мою мать жалобами и слезами не пробьешь, – усмехался Ярик.
– Значит, Чепу исключат?
– Скорее всего, – пожимал он плечами. – Второй раз ведь уже такое. На педсовете решат. Жаль, его отложили. Чепа вдруг прикинулся искалеченным. Какие-то ушибы, чуть ли не переломы себе придумал. Хотя Андрей ему пару раз всего и заехал по морде. Чепа думает, что отсидится, а там всё как-нибудь уляжется, забудется. Только зря надеется. Мать такое не прощает.
Чепа и правда в школу с того дня не ходил. И если он совсем не появится, я уж точно скучать по нему не буду.
Черемисину на этот раз тоже зацепило. И хотя она клялась, что просто пошутила, и сама не ожидала такой прыти от Чепы, а потом, якобы, даже уговаривала его остановиться, директриса ее не слушала. Так и сказала: «Будешь это объяснять на комиссии по делам несовершеннолетних».
Эти дни Черемисина ходила нервная и дерганая. Подружки Катрин на меня косились, но помалкивали, только между собой шептались. Наверное, меня не трогали потому, что Ярик всегда был рядом, как верный страж, а при нём они теперь, когда шло разбирательство, боялись распускать язык. Но сегодня Ярика вместе с ещё одной девочкой из параллельного отправили на олимпиаду по математике. Так что я осталась в гордом одиночестве.
Я ждала, что Черемисина или кто-нибудь из ее свиты этим моментом воспользуется. И точно – после уроков Юляша и Дыбовская подошли ко мне в гардеробе. Черемисина почему-то держалась поодаль. Даже в гардероб не сунулась, только в коридоре у дверей крутилась.
– Разговор есть, – изрекла Дыбовская. – Отойдем?
– Никуда я не пойду, – как можно равнодушнее ответила я. – Есть что сказать – говори здесь.
Дыбовская озадаченно нахмурилась, но не сразу придумала, что ответить.
– Что, сложно, что ли? – жеманно протянула Юляша. – Тебя, как человека, просят. Пойдем поговорим…
– Вы серьезно? – хмыкнула я. – Еще скажите, забудем всё, что между нами было, и начнем наши отношения сначала. Мне в принципе не о чем с вами говорить. Но если вам прямо невтерпеж что-то сказать – говорите. Или я пошла. Мне некогда.
– Хацапетовка, ты чего такая борзая? – надвинулась Дыбовская.
Но тут за ее спиной раздался голос Черемисиной.
– Ксюха, притормози. Ладно, девчонки, подождите меня на крыльце.
Дыбовская смерила меня взглядом «живи пока», но спорить с Катрин не стала. Ушла. И Юляшу прихватила.
– Ну? – вопросительно посмотрела я на Черемисину.