– Что? – шепотом произносит Марк.
Он побледнел, как смерть.
– Что значит «что»?
Марк встряхивает головой. Он явно в шоке.
– Что ты такое говоришь?
– Я. Беременна, – я произношу это четко, по слогам. – Ты. Отец. Ребенка.
Его зрачки расширяются, челюсть отпадает, и – боже, я чувствую себя виноватой – на лице появляется выражение искренней радости. Но лишь на секунду.
Потом он опять настороженно на меня смотрит.
– Ты уверена!
– Марк, я много месяцев ни с кем не спала. Я уверена.
И тут, прежде, чем я успеваю понять, что произошло, он подпрыгивает, обегает столик и обнимает меня.
– О боже, – шепчет он и кладет руку мне на живот.
Тут меня впервые за всю беременность начинает тошнить.
– О боже. Мой ребенок. Внутри тебя растет мой ребенок.
И при этом его глаза наполняются слезами радости, которые грозят покатиться по щекам, но он моргает и останавливает их.
И что мне теперь делать?
Я мягко отталкиваю его от своего живота, и он садится на место. Его лицо сияет, и я понятия не имею, как сказать этому чудесному, милому человеку о том, что я собираюсь сделать.
Но я должна ему сказать.
– Когда ты узнала?
Марк никак не может перестать улыбаться.
– Почему ты мне раньше не сказала?
– Я на девятой неделе, – говорю я, – и рассказала тебе об этом, потому что у тебя есть право знать, что ты не бесплоден. Но, – я спотыкаюсь, но продолжаю говорить, – Марк, я не готова завести ребенка.
Молчание.
– О чем ты говоришь?
– Я говорю, что не могу родить этого ребенка. Было бы несправедливо скрывать от тебя беременность, но ты должен знать, что я собираюсь сделать аборт, – он вздрагивает от ужаса, но я продолжаю. – Завтра у меня консультация в клинике, и думаю, операцию сделают в ближайшие две недели. По крайней мере, лучше бы это произошло до двенадцатинедельного срока.
Марк не произносит ни слова.
– Марк? Марк? Послушай, Марк. Сам подумай. Мы с тобой едва знакомы. Разве можно приносить ребенка в этот мир, если у него нет любящих родителей? Это неправильно.
– Но мы могли бы быть вместе, – моментально реагирует Марк. – Понимаю, мы друг друга совсем не знаем, но мы могли бы попробовать. Я знаю о тебе достаточно, чтобы понять, что ты мне понравишься, и, может, у нас есть шанс?
– Как же Джулия?
– Ты подумаешь, что я говорю это лишь из-за нашего ребенка, – я в шоке, что он отзывается о нем как о «нашем ребенке», – но отъезд Джулии был самым счастливым событием в моей жизни. Как будто черная туча, преследовавшая меня повсюду, вдруг растаяла. И не Джулия в этом виновата, виноваты мы оба. Мы были несчастны и в последнее время перестали понимать друг друга. А может, и никогда не понимали.
Он печально вздыхает, погрузившись на минуту в воспоминания, а потом продолжает:
– Мы так отдалились друг от друга, что пути назад уже не было, но никто из нас не желал это признать.
– А Джулия понимает, что между вами все кончено?
– Думаю, да. Она пару раз звонила – или оставляла сообщение на автоответчике, когда меня не было, или делала вид, будто куда-то спешит и ей срочно нужно с кем-то встретиться или что-то сделать. У нее был такой жизнерадостный голос. Счастливый голос. Совсем как у прежней Джулии, – Марк смотрит на меня. – Но к нам это не имеет никакого отношения. Мы могли бы попробовать.
– Марк, – я стараюсь говорить как можно мягче, протягиваю руку и сжимаю его ладонь, чтобы он лучше меня понял, смог взглянуть на это с моей точки зрения. – Я не хочу иметь ребенка. Я не люблю детей. Меня бросает в дрожь, когда я прохожу мимо магазина «Малыш и мама». При мысли о том, что дома у меня будет вопящий младенец, кровь стынет в жилах. Я не могу этого сделать. Я карьеристка, не мать. Я не хочу быть матерью.
– Но это и мой ребенок, – говорит Марк. – Я долгие годы ждал этого ребенка.
– И теперь придется подождать еще, и завести ребенка с кем-нибудь другим.
– Ты не понимаешь. У меня уже есть ребенок. Наш малыш. Ты носишь нашего ребенка. Ты не можешь так просто решить убить его, независимо от того, будут у меня еще дети с кем-нибудь другим или нет.
– Но это мое тело, – я ощущаю раздражение, наплыв эмоций, и в глазах появляются слезы обиды. – Это мое тело, и я не готова отказаться от жизни. И не готова принять на себя такую ответственность.
– Что, если я возьму на себя всю ответственность? Что, если я возьму себе ребенка и выращу его? Ты можешь делать все, что пожелаешь. Ради бога, можешь вернуться на работу через несколько недель после родов.
Я так измучена, что у меня уже нет сил с ним больше спорить. Марк видит брешь в моей броне и нападает.
– Послушай, я только прошу тебя подумать об этом. Самое меньшее, что ты можешь сделать – отменить завтрашнюю встречу с врачом, чтобы у нас появилось немного времени. Хотя бы неделя. Или две недели. Давай не торопясь подумаем, и, когда примем решение, будем уверены, что оно верное. Ты же не хочешь всю жизнь жалеть, что сделала аборт, отвергла возможность рассмотреть другие варианты.
– Я слишком устала и не могу с тобой спорить, – вздыхаю я, когда приносят еду. – Я отменю завтрашний прием, но не буду ждать больше недели. Я только хочу вернуться к нормальной жизни.
Марк поднимает бокал с вином и улыбается счастливой улыбкой. Он взволнован, он в нетерпении, и он рад.
– Можно, я скажу тост? – осторожно проговаривает он.
– Только не за ребенка, – обиженно огрызаюсь я.
– Нет. За нас.
– За нас, – настороженно отзываюсь я, тихонько чокаясь с ним.
Марк обаятельный, веселый и заботливый. Весь ланч он обращается со мной, как с инвалидом, и, хотя при обычных обстоятельствах я бы в ярости вылетела из-за стола, сейчас, учитывая мое хрупкое состояние, это именно то, что мне нужно.
И Вив будет от него без ума. Без ума.
Господи Иисусе. Что же я натворила.
16
Как это произошло? Прошло три недели со дня моего первого ланча с Марком, три недели с тех пор, как я сказала ему, что не готова ждать дольше недели, что бы сделать аборт, крайний срок – двенадцатая неделя. К тому времени ребенка не будет.
И вот, пожалуйста. Я на двенадцатой неделе. И решимость моя слабеет с каждой минутой.
Как это произошло?
Я расскажу вам, как это произошло.
В пятницу днем, через день после того, как я поведала Марку новость, я сидела за столом и составляла окончательное расписание «Влюбленных поневоле». В офисе было тихо, как обычно в пятницу днем. Мои журналисты отправились на разведку и брать интервью, шумной волной исчезнув из офиса к трем часам. Я-то знаю, что на самом деле они пошли в паб. Но что бы тебя любили, нужно быть терпимой, этому я давно научилась. А мне сейчас так нужно, чтобы меня любили.