что испанцы очень охотно у нас парусину скупают. Они же из нее не только паруса шьют, но и штаны, и подвязывают эти портки нашей пенькой, потому и на нее спрос огромный. Так что мы, во-первых, воспользуемся их примером, насчет пошива одежды, правда не из чистой парусины, да и пеньку тратить на ремни не будем, но это не столь уж важно, и это наши внутренние проблемы, а во-вторых, у меня договор на ограниченные партии по строго установленным ценам. А ложка-то к обеду дорога, вот испанцы и вошли во вкус, требуют еще, а это еще совсем по другим ценам пойдет. А в итоге или они нам еще деньжат на «безвозмездную помощь в становлении Российского флота» пришлют, на которые мы дополнительные корабли заложим да верфи расширим, или будут покупать товары втридорога, а я тебя уверяю, Юрий Никитич, на что-нибудь они точно согласятся.
— Кстати, а как ты, государь, относишься к тому, что некие послы притащили портретики двух ангелочков? — Репнин не удержался и хохотнул.
— Я честно умилился и даже выразил полнейший восторг, — мне стоило больших усилий, чтобы не закатить глаза. — София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская и Мария Луиза Габриэлла Савойская. Чудные девочки, просто чудные, вот только есть в них один маленький недостаток — они только что родились, и я не могу оценить их по достоинству. Да еще я понятия не имею, что мне пытались продемонстрировать послы, буквально под нос подсовывая миниатюры.
— Будущих невест?
— Господь с тобой, пока они вырастут, я могу уже несколько раз жениться. К тому же у меня есть некие предубеждения по поводу Софии Августы, да, очень большие предубеждения.
— Государь Петр Алексеевич, — из-за угла выскочил растрепанный Шереметев. — Не погуби, умоляю, позволь отъехать в Горенки к Долгоруким…
— Кх-м, вот твое приглашение, государь, только сегодня пришло, не успел еще передать, — в моих руках тотчас появился лист с завитушками и вензелями.
— Спокойно, Петя, что произошло? — Я пробежался глазами по письму, в котором меня всячески приглашали и даже обязались организовать празднества моего дня рождения.
— Ванька Долгорукий совсем стыд всякий потерял, вокруг Натахи так и вьется, на сватовство ее пригласили в Горенки, а тетка, курва старая, согласилась. Радость-то какая, сам князь Долгорукий сватается. Так ведь и от беды недалеко. Не погуби чести ни моей, ни девчонки неразумной.
Я тупо смотрел на письмо-приглашение. Как же так-то? Я так старательно избегал этих проклятых Горенок, но все было зря. Судьба просто бросала меня в эти жернова, и не было никакой возможности спрятаться. Отказаться ехать — предать доверие Петра Шереметева, одного из очень немногих по-настоящему преданных мне людей. А их у меня и так по пальцам одной руки сосчитать можно. Сжав кулак, в котором смялось проклятое письмо, я повернулся к Репнину.
— Ну что же, поедем. Уважим Алексея Григорьевича, раз он так настойчиво меня просит.
Глава 15
В Горенки я поехал в сопровождении двух рот Вятского пехотного, Репнина-Оболенского, Шереметева, Митьки и подпоручика Юдина, уже приступившего к новым обязанностям, хотя никто еще толком не понимал, в чем они состоят. Вот как только я телеграф доведу до ума, то сразу же определимся с обязанностями, потому что на телеграфе должны сидеть только самые преданные люди. Ведь они первыми будут принимать и расшифровывать телеграммы, а это просто огромное преимущество. Еще я взял с собой Бидлоо, просто так, на всякий случай, к его откровенному недовольству, но ослушаться прямого приказа Николай Ламбертович не посмел, ворча собрал свой докторский чемоданчик и взял с собой несколько сменных комплектов белья да пару камзолов — мы планировали провести в поместье Долгоруковых не менее пары недель.
Когда мы подъезжали к поместью, расположенному неподалеку от Москвы, то увидели, что народу туда наехало столько, что яблоку некуда было упасть. Весь двор был заставлен каретами да лошадьми, которых конюхи не успевали определять на конюшню. Моя добровольная охрана, отъехав в сторонку, посовещалась и выдвинула ко мне старшего, которым единогласно был выбран подпоручик Михайлов Кузьма Алексеевич.
— Государь Петр Алексеевич, что-то не слишком спокойно нам, как бы чего не случилось, — он говорил, искоса поглядывая на дворец. — И самый большой вопрос — почему нас никто не встречает?
— Сомневаюсь, что здесь может случиться что-то, направленное на причинение мне вреда, — я передернул плечами. — А почему не встречают… Вот на этот вопрос ответить и сложно, и, наверное, не очень.
— Но полноценно, Петр Алексеевич, ты не уверен, что для тебя здесь полностью безопасно? — Михайлов смотрел, сурово сдвинув брови.
— Скажем так, я подозреваю несколько другие планы в моем отношении, и они связаны скорее с потворством моим порокам, коих во мне предостаточно, но не могу полностью исключать все остальное.
— Может быть, вернемся в Москву?
Я почти целую минуту обдумывал это вполне разумное предложение.
— И оставим всех потенциальных заговорщиков вместе продумывать свои коварные планы? Вон, глянь, видишь, это Адель, кобыла Елизаветы, мною подаренная на тезоименитство. Поверь, в Москве никого не осталось, все здесь, собрались на этот праздник жизни, посвященный празднованию моего дня рождения. Просто прочувствуй всю комедию этой ситуации, Кузьма Алексеевич, — я криво усмехнулся. — Ну что же, не будем праздновать труса, нужно поздороваться с гостями. Они же, согласно этикету, жрать не должны, пока меня не дождутся, тем более что я предупредил князя заранее о моем визите.
— Нам, скорее всего, не найдется места во дворце, но не переживай, мы в конюшне разместимся, не впервой. А твои покои по очереди будем стеречь, — Михайлов, нахмурившись еще больше, подошел к своему коню и вскочил в седло. — Трогаем, — он махнул рукой, и наш небольшой отряд тронулся, при этом меня запихали почти в самый центр, чуть впереди кареты, в которой трясся со своим инструментом Бидлоо. Митька сидел рядом с кучером на козлах.
Зачем я сюда приехал? Решил подергать судьбу за косы? Ну, не без этого. Чем ближе приближался январь, тем сильнее мне хотелось сотворить нечто безрассудное, что-нибудь на грани, в русскую рулетку поиграть с кремневым пистолетом, или еще что-то такое же самоубийственное, лишь бы перестали трястись руки и в голове появились хоть какие-то иные мысли, кроме полнейшего фатализма. А еще я хочу переговорить с Екатериной Долгорукой, потому что в моей больной голове в то время, как я собирался сюда, родился безумный, но хоть какой-то план. Нужно только с княжной поговорить, оценить степень ее влюбленности в того секретаря австрийского посольства, которого ей вроде бы в женихи прочили. От того, насколько