в кабинет влетел без стука Шереметев. Поняв, что допустил оплошность, он смутился и пробормотал: — Извини, Петр Алексеевич, спешил очень, думал, что опаздываю.
— Извиняю, — я махнул рукой и направился к выходу.
Меня сопровождали Репнин, Шереметев и десять скучающих на отдыхе офицеров Вятского пехотного полка, отпуск которых продлился моим высочайшим повелением.
Эх, хорошо-то как, я даже заулыбался, когда мы лихо пронеслись по улицам Москвы. Петька Шереметев озорно свистнул, когда взвизгнувшая купеческая дочка отпрыгнула обратно на тротуар, явно не успевая перед нашей кавалькадой перейти дорогу. Ее юбка слегка при этом задралась, показав красные сафьяновые сапожки. Именно это и послужило поводом для свиста и здорового мужского гогота, последовавшего за этим. Девушка покраснела, а шедший с ней старый слуга выматерился сквозь зубы и погрозил нам вслед кулаком. Забавно. Я хоть Петром Михайловым не представляюсь, но стоило парик снять да из кареты вылезти, и тут же узнавать меня мои подданные перестали.
Вот так к суконному двору и подкатили. Вошли внутрь, и тут же перед нами материализовался старший смотритель, выпучивший глаза, так и норовя упасть в обморок. Вот он меня, в отличие от того старика, точно узнал.
— Государь, — лепетал он. — Ну как же так, без предупреждения…
— Ничего-ничего, просто покажи мне новый цех, в котором ткут парусину, и я тихонько уйду, чтобы никого не смущать. — Настроение у меня сегодня было на редкость хорошее. Уж не знаю, что стало причиной, может быть, яркое солнышко, а может, и что-то другое, пока неведомое.
Старший смотритель на подгибающихся ногах повел меня туда, откуда раздавался стук ткацких станков. Когда мы переступили порог небольшого помещения, так как это был всего лишь эксперимент, то и площади под него пока не были выделены большие, и я увидел Щеголина, который, красный от переполняющей его злости, которая вот-вот могла перейти в полноценный удар, орал на сжавшегося ткача, совсем молодого парнишку, потрясая у того перед носом какой-то синей тряпкой.
— Ты, сучий потрох, как сумел так все испохабить? Мало того что цветную нить схватил, так еще и основу с долевой перепутать? Они же толщины разной!
— Я случайно, я не нарочно, — лепетал паренек, а Щеголин орал все громче.
— Еще бы ты нарочно тут все подстроил! Я тебя сгною! Запорю! — Никто из участников конфликта меня не видел, и они даже не замечали, что вокруг воцарилась тишина, которую только вопли купца прерывали. — Как я эту партию государю покажу?!
Я подошел к столу, на котором лежал злополучный отрез, испорченный неопытным ткачом. Сердце пропустило удар, когда я разглядел синюю с белыми проплешинами плотную ткань. Когда-то я переносил кучу одежды из такой. Точнее, нет, не из такой. Протянув руку, я пощупал отрез. Нет, однозначно не из такой. Эта натуральная, как это было положено изначально, изготовлена из конопляной нити. Я посмотрел шальным взглядом на Щеголина, затем на ткача. Я не знаю, что с этим делать, но нельзя не использовать подвернувшийся шанс. Это будет просто преступление, не использовать его, потому что криворукий ткач умудрился только что соткать деним, больше известный в моем времени как джинса.
Глава 14
Дни летели стремительно, но практически ничего не менялось в масштабах Вселенной, ну или в масштабах отдельно взятого государства. Совершенно незаметно пришла осень, деревья принялись сбрасывать сменившую цвет листву, а Феофан и Феофилакт поняли, что терпят позорное поражение, потому что крестьяне таки накатали челобитную на мое имя, и к ней совершенно неожиданно присоединились дворяне, в чьих деревнях они пытались настроить свою паству на обучение уму-разуму. Ну, тут никаких сюрпризов я не получил, все правильно, летне-осенняя страда в самом разгаре, а тут попы со странными идеями, работников отвлекают. Так что архиепископы нижайше испросили разрешения удалиться в свои епархии, где им все-таки немного проще будет выполнить мои наказы, сроки которых просили перенести. Я разрешил, но пригрозил суровыми карами, если к Новому году у них ничего не получится. Вообще-то к ноябрю что-то получиться должно, дел у крестьян станет поменьше, почему бы и не поучить ребятню читать и писать — опять же, будет кому челобитные писать.
Освобождать крестьян я не собирался. Как показала практика, так это не работает: ни в России, ни в Америках, ни вообще где угодно. И не потому, что я прямо такой сторонник рабства, вовсе нет, просто я прекрасно понимаю, что те же крестьяне понятия не имеют, что они с этой внезапно рухнувшей на них свободой будут делать. А вот негатива можно схватить по самые уши, как и различных бунтов, на которые народ горазд подниматься, был бы повод, даже не слишком существенный. Уходить от крепостничества было нужно, я не спорю, потому что этот подход экономически не слишком выгоден. И я уже запланировал поэтапную реформу, в которой важную роль будут играть разрабатываемые мною средние и высшие школы. Те крестьяне, которые сами захотят получить свободу и добиться в этой жизни чего-то большего, они сами этого и добьются, потому что главным призом за получением для государевой службы обученного и, что самое главное, правильно мотивированного на службу кадра будет являться именно это — личная свобода и финансовая независимость. Формирование так называемого класса буржуа, которого в России просто нет и, собственно, никогда не было, да и вряд ли он в теперешних условиях сформируется. А вот когда количество работников от сохи достигнет того уровня, что терять их будет уже страшно и невыгодно, иначе без хлеба и той же пеньки останемся, вот тогда можно будет что-нибудь придумать и насчет раскрепощения уже крестьян в чистом виде. Опять-таки не просто так, потому что я такой весь из себя освободитель. Свободу нужно будет в любом случае заслужить и заработать, иначе она не будет цениться, а к тому, что не ценишь, и отношение соответственное. И пример такой непонятно зачем подаренной свободы человеку, которому она была не нужна, у меня постоянно перед глазами: Митькин батя как при конюшне был крепостным, так и остался, просто называется теперь свободным да гроши за свою работу получает. Да вот незадача, ему труднее приходится, чем царевым холопам, потому что он ничейный. Словно прокаженный. Другие слуги его презирали, так же как и его сыновей, до тех пор, пока я Митьку не выделил. Вот тебе и вольная, которую не то что не выпячивали напоказ, а иной раз и прятали стыдливо.
А вот полнейшая неожиданность для меня случилась, когда я внезапно получил мощный отпор со стороны Верховного