Читать интересную книгу Чувство древнее, как мир - Полина Шаховская

* * *

Мария-Антуанетта, конечно, ангелом не была. Просто носительницей высокого титула, который все равно оставался при ней, как бы враги ни желали обратного. Не потеряла она и надежды на лучшее. Хотя теперь уже не столько она прилагала усилия, чтобы спастись, сколько ее хотели спасти.

Два заговора родились и вызрели один за другим в течение весны 1793 года. Сначала Тулан, служитель охраны Тампля, и дворянин Жарже решают воспользоваться ежевечерним обрядом зажжения фонарей в замке и тем, что фонарщиков часто сопровождают дети. Если суметь незаметно переодеть Марию-Антуанетту и Елизавету, вместе с ними в сумерках вывести из Тампля дофина и дофину... Но бдительная служительница пресекла эту попытку.

Глава другого заговора шел по более простому пути. Несмотря на обилие казней и расправ без суда, несмотря на давно развязанный террор, в Париже еще оставались аристократы и просто богатеи. Обоими этими качествами обладал эксцентричный барон де Бац. Он решил просто подкупить часть охраны Тампля. Недаром из героев революции только Робеспьер носил кличку Неподкупный. Очень многие в период нарастающей разрухи и голода были совсем даже не прочь... И вот в один из майских дней создалась парадоксальная ситуация - почти вся смена, охранявшая Марию-Антуанетту, оказалась в заговоре. Но опять случай. С проверкой в Тампль явился член Парижской коммуны ярый революционер сапожник Симон, почуял неладное и поднял тревогу.

Это событие почти совпало с выходом революции на свою высшую стадию якобинскую диктатуру. Высшая стадия выражалась в максимуме жестокости. Теперь уже "национальная бритва" работает без передышки - десятки приговоров в день. Парижане даже начали уставать от зрелища публичных казней. Пытаясь заменить христианство какой-то новой религией, наиболее радикальные якобинцы и не заметили, что новое божество уже есть гильотина. Этот молох революции требовал ежедневных жертвоприношений жирондисты, спекулянты, недобитые дворяне и священники, потом сторонники Эбера, потом сторонники Дантона со своим лидером. Потом и сам Робеспьер. Пока к французам не вернулся разум.

Следующей стадией медленной казни для Марии-Ан-туанетты стало разлучение с сыном, с бывшим наследником бывшего престола, восьмилетним Луи Капетом. Это решение Конвента осуществили 3 июля. Самым издевательским моментом в этой акции было то, что Луи остался жить там же, в Тампле, и был отдан на воспитание в семью сапожника Симона, ставшего начальником охраны бывшей королевы. Мать могла иногда видеть своего ребенка, играющего в саду, но не могла перемолвиться с ним даже словом.

Сирота при живой еще матери, король Людовик XVII, живой розовощекий мальчуган, оказался в совсем другой обстановке. Даже в Тампле Мария-Антуанетта и тетка мальчика Елизавета продолжали воспитывать его как наследника королевства, хотя бы как ребенка своего класса, потому что не умели иначе. Чтение и письмо, иностранные языки, хорошие манеры, закон Божий. А глава новой семьи, сапожник Симон, был типичным пролетарием, малообразованным, пьющим и революционным. Ни уроков, ни молитв, ни запретов ковырять в носу, гуляй с утра до ночи. Первое, что сделал приемный отец, выучил Луи петь "Марсельезу" и "Ca Ira", и мальчик с удовольствием горланил, да так, чтобы услышала мать. Он быстро забыл свое прошлое.

Видимо, это способствовало и его оставшейся загадочной судьбе. По одной из версий, он то ли умер сам, то ли был тайно убит в 1795 году. В смерти Людовика XVII были заинтересованы многие. А по другой версии, он вырос под фамилией Симон и незамеченным, ничего не помнящим "растворился" в пучине дальнейших бурных событий.

Первого августа Марию-Антуанетту перевели в тюрьму Консьержери, которую в народе иначе как "Покойницкой" не называли. В том году из нее существовала только одна дорога - на гильотину. Королеву поместили в отдельную сырую и холодную камеру с круглосуточной охраной не снаружи, а внутри помещения. Революция опасалась, что ее заложница попытается бежать даже из Консьержери. Но с обвинениями и судом почему-то не торопились.

Потянулись мучительные дни ожидания, доживания под мрачными сводами полного крыс каземата. Марию-Ан-туанетту уже мало что связывало с жизнью. Где блестящие балы и приемы? Где гардероб с бесконечной сменой шикарных нарядов? Где фантастические прически Леонара, где драгоценности? Где дорогая игрушка Трианон? Где муж, дети, милый друг Ферзен? Тридцативосьмилетняя женщина поседела, постарела. Ко всему прочему ее стали мучить болезненные маточные кровотечения. Лишенная медицинской помощи и элементарной гигиены, лишенная малейшей информации о где-то еще текущей жизни, имевшая возможность читать только книги при скудном дневном свете из маленького окошка - для нее казнь была бы только облегчением.

Чтобы начать наконец судебный процесс, главный враг вдовы Капет неутомимый Эбер нашел наиболее изуверский повод. Как-то Симон сообщил ему, что застукал малыша Капета за преданием греху рукоблудия. Это занятие, признанное современной медициной вполне естественной и безвредной реакцией на половое созревание, вплоть до середины XX века считалось чуть ли не половым извращением. И вот подонки Эбер и Симон угрозами ли, другими ли способами вынудили мальчика дать показания о том, что онанизму его научила... собственная мать. Более того, в своей клевете они дошли до того, что рано созревший Луи Капет, мол, занимался в Тампле сексом с матерью, теткой и сестрой. В своей газете "Пер Дюшен", давно уже заклеймившей Марию-Антуанетту половой извращенкой, Жак Эбер теперь уже захлебывался ядовитой слюной.

Только 14 октября начался судебный процесс над Марией-Антуанеттой. Легко жившая в этом с почтением обслуживавшем ее мире, она могла бы так же легко когда-нибудь закончить свой земной путь. И никто бы о ней не вспоминал, как забыты историей имена сотен и сотен королев. Но сейчас история предложила ей роль в настоящей трагедии, и Мария-Антуанетта с достоинством ее приняла.

На вопросы судей она отвечала коротко, признавая очевидные обвинения и ссылаясь на незнание в недоказанных обвинениях.

- Да, миллионы ушли на строительство Трианона. Но ведь я была королевой... Да, переписывалась с императором Австрии. Но ведь он мой брат... Да, бежала из Тюильри. Но ведь я была заключенной без осуждения...

Когда Эбер предъявил свое чудовищное обвинение в развращении собственного сына, Мария-Антуанетта долго молчала, а потом сказала:

- Если я не возразила, то потому лишь, что сама природа сопротивлялась отвечать на подобное обвинение против матери. Я взываю ко всем матерям, которые находятся здесь.

Мария-Антуанетта вызвала сочувствие всего переполненного зала. Даже Эбер понял, что перегнул палку. А Робеспьер в тот же день заявил: "Этот болван Эбер обеспечил ей триумф". Самому Эберу до той же гильотины оставалось 5 месяцев, Робеспьеру - 9.

Утром 16 октября к Консьержери подъехала скрипучая телега смерти. Неутомимый палач Сансон обрезал Марии-Антуанетте волосы. Ее повезли по улицам Парижа связанную. На одном из перекрестков телега замедлила ход, и великий рисовальщик эпохи Жак Луи Давид успел сделать карандашный набросок осужденной королевы. Она сидит прямая, гордая, презирающая окружающих ее людей, окружающий ее враждебный город, презирающая судьбу. Ровно в полдень на площади Революции (теперь Согласия) топор гильотины в мгновение лишил ее жизни. Палач Сансон показал голову Марии-Антуанетты столпившемуся народу. Народ пожал плечами, привычно крикнул: "Да здравствует республика!" - и разошелся по своим делам, не обратив особенного внимания, как еще одна жертва гильотины вошла в историю.

Тмутараканская княжна

В 1864 году в Петербурге октябрь случился дождливым и ветреным. Погода обычная для этого города, самого грандиозного воплощения неутомимой воли Петра, столицы на болотах. Вдобавок к этому обычные балтийские шторма. Больше всего петербуржцев в такую пору беспокоило усиление западного ветра. Погонит ветер Неву вспять - жди беды. Еще были живы свидетели того страшного наводнения, которое описал Пушкин в "Медном всаднике".

Погода способствовала особенной популярности одной новой картины на выставке в Академии художеств в Петербурге. Там было запечатлено подобное бедствие, случившееся несколько ранее описанного Пушкиным. Но еще больший ажиотаж вызвала фигура, изображенная на этой картине Константина Флавицкого "Княжна Тараканова в Петропавловской крепости во время наводнения". Молодая изможденная женщина в богатом, но обветшалом платье, в тщетном порыве старающаяся укрыться на грубо сколоченных нарах от наступающей воды. У ног несчастной копошатся крысы, которым некуда бежать из каменного корабля тюрьмы. Одного иностранного корреспондента весьма поразил тот факт, что большинству зрителей было понятно - кто такая эта княжна, почему она погибает в застенке, хотя ни в одном учебнике истории, ни в одном официальном фундаментальном историческом труде о ней не было ни слова или упоминалось невнятно, вскользь. Но зато устных легенд, полунаучных гипотез, излагавшихся в журналах, хватало с избытком. Значительная часть документов, касавшихся этой загадочной персоны, даже явно поддельные документы, которые она предъявляла, была в свое время уничтожена или надежно спрятана от исследователей. Что давало только повод к особой уверенности, с которой спорили знатоки петербургской старины перед картиной Флавицкого.