— Наз-дар!
— Наз-дар бра-а-а-ти-ку-у!..
В последующие шесть дней Галан и его спутник днем, как правило, работали над изучением боевых исторических документов, предоставленных Андреевым в их распоряжение, а вечером уезжали из Кладно в Прагу к своим новым друзьям, расспрашивали о боевых действиях русских, украинских, чешских партизан, о злодеяниях украинских националистов и власовцев.
Галан очень интересовался действиями служителей церкви в годы оккупации Чехословакии. Галан радовался, когда ему удавалось установить какой-нибудь неизвестный ранее факт или адрес какого-нибудь матерого гитлеровского преступника.
— Пригодится, — бормотал Галан. — Им еще нужно за все, что они натворили, ответить…
Подошло воскресенье. Накануне генерал Свобода прислал полковнику Андрееву приглашение принять участие в траурном митинге в честь погибших в селе Лидице. Галан, Андреев и их спутники выехали туда рано.
Начиналось прекрасное утро. До основной магистрали ехали медленно. Галан все время смотрел по сторонам, был весел, разговорчив. Он говорил, что сейчас как-то не верится, что все это вокруг еще недавно топталось кованым немецким сапогом…
Вскоре подъезжали к ровному полю с небольшой возвышенностью справа и кустарником.
На поле — множество людей. Был выстроен почетный караул из воинов Советской Армии. Из первой машины вышел тогдашний президент Чехословакии Эдуард Бенеш и медленно прошествовал навстречу начальнику почетного караула. Выслушав рапорт офицера, президент, держа шляпу в руке, вышел на середину строя и поздоровался на ломаном русском языке:
— Здравствуйте, товарищи красноармейцы! Как залп, воздух рванул ответ:
— Здравия желаем, господин президент!
— Да, «господин»!..
Как непривычно Галану было теперь это слово! Забылось, стерлось оно.
Пока шла церемония, к Андрееву подошел генерал Людвиг Свобода. Осведомившись, как идут дела с погрузкой и отправкой танков и грузов и не нужна ли помощь, он просил передать привет генералу Лелюшенко и пожелать ему здоровья. Пользуясь случаем, Андреев представил генералу своих гостей. В том числе и Галана.
С разрешения генерала чехословацкий офицер проводил советских товарищей на трибуну, усадил на отведенные им почетные места.
Трибуна — деревянное строение, закрытое по бокам досками и сверху легкой кровлей. Все было обито черным крепом. Впереди перед трибуной на скамейках сидели двадцать два человека, все в черном. Те, кто остался в живых из всего расстрелянного гитлеровцами населения большого и красивого села Лидице.
В момент уничтожения Лидице этих людей по счастливой случайности там не было. Потому они избежали участи своих родных и близких. Головы их опущены, платки прижаты к губам, плечи вздрагивали.
Всем раздают фотоснимки села Лидице — каким оно было до уничтожения. Белые домики, сады, виноградники, асфальтированная дорога. Сейчас на этом месте груды битого кирпича, сожженные деревья, кустарник. «Вот он, фашизм в действии!» — думает Галан.
От трибуны к возвышенности — центру бывшего села, проложена ковровая дорожка протяженностью около ста метров. В конце ее — бак с горючей жидкостью и высокий металлический крест. В баке — огонь, языки пламени лижут крест. Ярослав Галан что-то пишет в блокноте, его взгляд устремлен вдаль, на дым и крест, все это напоминает ему растерзанный Львов.
Огонь, дым, крест!..
Начался митинг.
Вокруг трибуны — море народа. Кругом мертвая тишина, и речь оратора тиха, только слышен треск огня.
Но вот речь оратора окончена. Правительство и приглашенные в скорбном молчании медленно идут по ковровой дорожке к кресту. Звучит траурная мелодия. Раздается команда: «Слу-у-у-шай, на-кра-ул!» И опять все тихо. Низко опущены головы, слышны рыдания…
Галан глухо говорит:
— Сколько же надо нам провести таких траурных митингов, чтобы почтить память всех погибших людей и разрушенных городов и деревень?
И сам себе отвечает:
— Много, ох как много…
Погас огонь в баке. Уже не лижут языки пламени железный крест, все медленно расходятся. Идет к машине и Галан. Грустен и мрачен Ярослав Александрович, мысли его далеко — на родной Украине…
Писатели пробыли в гостях у Василия Андреева еще два дня. Работали с материалами, дважды наведывались в Прагу. Генерал Свобода сдержал слово. Он принял их у себя в министерстве и два часа отвечал на вопросы.
Но вот командировка окончилась, наступил день расставания.
Мотор машины уже работает. Галан благодарит Андреева, обнимает его, берет с него обещание, что при первой же возможности он приедет во Львов.
Зарубежная поездка продолжалась с 9 июня по 5 июля 1945 года. Галан побывал в Перемышле, Кракове, Дойчлисе, Горнау, Радебойле, Дрездене, в Вене и в Венгрии, в районе озера Балатон.
По материалам поездки им были написаны статьи «В Вене» и большой очерк «Они сражались за Львов», где рассказывалось о бойцах и командирах Советской Армии, освободивших столицу Западной Украины. Галан, по его словам, «заглянул в глаза смятенной Европы».
Но главная встреча с ней, встреча, которая эмоционально подвела для него итог войны, — эта встреча была еще впереди.
«Слишком многое накипело на сердце…»
В памфлете «Аванс», написанном в июне 1942 года по поводу смерти Гейдриха, Галан писал: «Народы Европы поднялись. Три пули в хребте гада Гейдриха — это только аванс. Приближается час окончательной расплаты. Это будет суд, которого не знала история».
И через три года в качестве корреспондента газеты «Радянська Украина» писатель едет на Нюрнбергский процесс.
«Все дело в том, как понимать смысл своей профессии. И еще многое зависит просто от характера. Можно спокойно сидеть в пресс-центре, как, скажем, это делает Гарри Филби, американский корреспондент, тянуть виски, а потом, оторвавшись на полчаса от этого приятного занятия, бегло просмотреть информационные бюллетени и стенограммы и послать — при самой небольшой доле фантазии — весьма приличную, а при материале процесса и сенсационную, корреспонденцию в свой номер…» — Галан вспомнил эту тираду знакомого по процессу английского репортера и улыбнулся. Нет, такое не для него! Он все должен увидеть своими глазами.
…Так размышлял он, стоя в Мюнхене у серого закопченного дома, помеченного во всех официальных справочниках как Юнровский университет.
На набережной, недалеко от входа в здание, его дважды останавливали:
— Есть сигареты.
— Интересуетесь швейцарскими часиками?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});