все сошлись, что исследование растения должно быть полностью засекречено. На том же заседании профессор Серегин был восстановлен в должности заведующего кафедрой ботаники. О результатах ученого совета было доложено на самом верху, и там приняли решение направить комиссию на Украину для подробного изучения положения на месте. Через день комиссия выехала.
Уже первые ее сообщения о плодовитости и неприхотливости растения превзошли самые смелые предсказания. Члены комиссии также доложили Москве, что появление растения, возможно, как-то связано с исчезнувшим полтора года назад слесарем местного завода Василием Зерновым, на огороде которого оно впервые и было замечено. После этих известий Москва приказала немедленно блокировать поселок, чтобы воспрепятствовать распространению как самого растения, так и всякой информации о нем.
Органами уже через день Василий был разыскан и допрошен. На допросе он показал то же, что не раз рассказывал и мне. Хотя Зернов произвел самое благоприятное впечатление, районные власти решили на всякий случай задержать его на несколько дней. Прошла неделя, новых указаний на его счет ни из Москвы, ни из области не поступало, и Зернова выпустили, Василий вернулся на завод, жизнь пошла своим чередом.
Поселок был в блокаде около месяца, пока с середины сентября в Академию наук и Тимирязевку с разных концов страны не пошли косяком письма о растении с ярко-красными семенами – новый сорт риса, как писали потом газеты, начал свое триумфальное шествие. Изоляция поселка сделалась бессмысленной, и войска вернулись в казармы.
Тогда же был построен огромный исследовательский центр, в который собрали умельцев со всей страны. В течение пятнадцати лет они резали на овощах и фруктах работы Ленина, других классиков марксизма-ленинизма, надеясь, что и их труд поможет поднять наше сельское хозяйство, но без толку. Наконец, после долгих споров, ассигнования на центр были урезаны, начались сокращения, потом его и вовсе закрыли.
Как только новый сорт риса стал известен за рубежом и там начались его широкие посадки, он занял важное место и в идеологической борьбе. Западные советологи, пытаясь умалить наши достижения, писали, что этот сорт нисколько не опровергает их мнение о бесплодности марксизма-ленинизма. Оживились и клерикалы, они утверждали, что Господь Бог водил рукой Василия Зернова, когда он вырезал ленинскую статью на рисовом зерне. В случайной ошибке Василия, написавшего вместо «мы должны» «мы не должны», они также усматривали промысел Божий. Когда же их спрашивали, почему для своих целей Господь выбрал советского рабочего-атеиста, они, подняв очи горе и разведя руками, отвечали: «Пути Господни неисповедимы». Но особенно распоясались ревизионисты всех мастей и окрасок. Все в той же случайной описке Василия Зернова они нашли подтверждение своего права ревизовать марксизм-ленинизм. Их теоретики снова кричали на всех углах, что ленинизм устарел и нуждается в исправлении.
Однако простые люди не дали себя обмануть, они видели, что победить голод, терзавший их испокон века, ежегодно уносивший миллионы жизней, помог не капитализм, а Ленин и простой советский рабочий Василий Зернов. Уже через год, когда был собран первый урожай нового сорта риса, принесший в каждый дом достаток и довольство, люди во всем мире стали в огромном количестве закупать микроскопы и сверхсильные лупы. Спрос на них и сейчас так велик, что, наверное, пройдет не один год, прежде чем в каждом доме, в каждой семье, у каждого человека будет свой микроскоп. Но уже сегодня миллионы и миллионы прежде неграмотных крестьян, склонившись над микроскопом, читают Ленина по-русски. Они читают его статью, отпечатанную на каждой рисинке, читают другие работы Маркса, Энгельса, Ленина, и марксизм без единого выстрела, без единой капли крови завоевывает их сердца.
В течение года новый сорт сделал Василия Зернова самым популярным человеком планеты. У нас в стране ему присвоили звание Героя Социалистического Труда, избрали почетным академиком ВАСХНИЛ (Егор Кузьмич и профессор Серегин также были избраны действительными членами ВАСХНИЛ). В Нанков почти ежедневно стали приезжать крупнейшие писатели и журналисты, и наши, и из-за рубежа, кино– и телесъемочные группы. Любое издательство было готово за месяц издать книгу о его жизни, но Василий оставался равнодушен к собственной славе, по-прежнему работал на заводе (это, кстати, всем импонировало), по-прежнему пил и ни с кем, кроме меня, не хотел разговаривать. На Западе уже вышли многочисленные книги о нем, основаны они были по большей части на вымысле да на бесконечных интервью его жены Наташи, которая никогда не была Василию близка, знала мужа, несмотря на пятнадцать лет брака, очень плохо. В конце концов, когда новая оттяжка с публикацией официальной биографии Василия Зернова стала невозможной, наверху после долгих колебаний поручили ее мне. Я был переведен в Москву и назначен спецкором «Известий».
В «Известиях» я в итоге проработал десять лет, но, только уже уходя оттуда, на отдыхе, в санатории под Рузой, наконец, почувствовал себя маститым «известинцем» и всего за неделю, не отрываясь, написал еще один очерк, который потом вошел в мою книгу «Из записок корреспондента».
Важное задание
В августе 1946 года я наконец получил приказ о демобилизации. Неделю, улаживая свои дела, как сумасшедший носился по Брно, где тогда находились штаб Седьмой гвардейской танковой армии и редакция нашей газеты «Во славу Родины», а второго сентября, пьяный и веселый, какими мы были во все дни этого лета, был посажен вместе с моим однополчанином и одноклассником Костей Кострюковым в эшелон, идущий на восток, домой. Десятого сентября наш поезд остановился у перрона Киевского вокзала.
В Москве была уже совсем другая жизнь, война здесь помнилась меньше, чем где бы то ни было. Две недели старательно, как школьник, я заново учился быть штатским, но уже в конце месяца блаженному безделью пришел конец. Моя журналистская карьера, начавшаяся в корпусной газете в январе 1944 года (до этого я два года провоевал стрелком-радистом, трижды горел), сделала неожиданный поворот – мне предложили стать корреспондентом «Известий». Разумеется, в этом назначении не меньшую роль, чем таланты и анкетные данные, сыграла дружба отца еще со времен Гражданской войны с замом главного редактора «Известий» Николаем Ивановичем Елистратовым, но это к делу не относится. Так я попал в «Известия», в отдел коммунистического воспитания, где проработал больше десяти лет.
В первые три месяца работы в «Известиях» я опубликовал четыре статьи, которые прошли неплохо, но особой славы не принесли, а я, как всякий новичок, конечно, мечтал выдвинуться. За это время я несколько раз встречал на улице Кострюкова, и всегда он был пьян. Общие знакомые говорили, что его послевоенная жизнь не сложилась. Восстанавливаться в пединституте, где учился до фронта, он не стал, пошел преподавать математику в ФЗУ. Вернувшись, он женился на Лидии, нашей однокласснице, в которую была влюблена вся школа. Лидия была необычайно хороша, и я до сих пор не понимаю, что она в Косте нашла, – похоже, просто обычный бабий психоз остаться без мужика.
Так