Читать интересную книгу Решальщики. Раскрутка - Андрей Константинов

— Дмитрий! — сдвинул брови Купцов.

— Да ладно, — беспечно отмахнулся Петрухин и продолжил «обработку»: — Ты за кого нас держишь, пидор? А? Ты хочешь, чтобы я тебе челюсть сломал? Да, кстати, ты у нас, случаем, не голубая ли устрица?

— Я? Я — нет. Не голубая… А?.. А почему вы спросили?

— А потому, что я хочу пристроить тебя в петушатник. Разумеется, после того как челюсть срастется. С загипсованной пастью в петушиной камере делать нечего. Ведь там тебе придется много, долго и упорно работать минетной машиной. Но это все потом. А пока — легкий спарринг. Давай-ка ручки сюда.

— Дмитрий! Перестань! Ты что, забыл, как в прошлый раз вышло?

— Так в прошлый-то раз у мужика сердце больное оказалось. Вот он и того… И вообще: ты, Леонид Николаевич, мне под руку лучше не говори, — Петрухин оборотился к «гению»: — Ну-ка, пидор, давай ручонки! Некогда мне тут с тобой!

Кажется, Старостин был готов грохнуться в обморок — на лбу у него выступил холодный пот, лицо побелело:

— Леонид Николаевич! Леонид Николаевич, я вас очень прошу!

— О чем? — «удивился» Купцов.

— У меня тоже больное сердце… я тоже могу… того… как тот мужик. Леонид Николаич, я все расскажу. Я вспомнил, вспомнил!

— Ишь как он теперь запел: ой, я все расскажу! — возмутился Петрухин. — Дай-ка я сперва ему вломлю по яйцам!

— Дмитрий, выйди! Покури в кухне.

— Хорошо. Ты — начальник, я — дурак… Я, конечно, сейчас выйду. Но если это бородатое влагалище опять начнет амнезией мучиться — сразу зови. Я ему мучения-то облегчу.

— Ладно, — сказал Купцов, и Дмитрий вышел из комнаты с чувством выполненного долга. Разумеется, он не видел, каким взглядом проводил его Старостин. Но догадывался, что в этом взгляде многое было: страх, ненависть, презрение. Но больше всего, конечно, страха.

Выйдя, Петрухин не стал закрывать за собой дверь. Он присел на корточки в коридоре, закурил и стал слушать, что происходит в берлоге «интеллектуала».

А там Старостин вытер пот со лба и перевел испуганный взгляд на Купцова. В ответ на его немой вопрос Леонид довольно нейтрально, но вместе с тем как бы и доброжелательно сказал:

— Что ж стоим-то? Может быть, присядем?

— Да-да… давайте присядем. В ногах-то правды нет.

Хозяин и незваный гость сели рядком на диван. Скрипнули пружины под грузным Антоном. В приоткрытую дверь из прихожей потянуло дымом — это закурил Петрухин… Здесь стоит признать, что допрос, построенный на противопоставлении «злой полицейский / добрый полицейский», — прием древний, как сам сыск, и рутинный. Однако, невзирая на свою «древность», по-прежнему в отдельных случаях эффективный. В первую очередь это относится к людям неискушенным, слабым, впечатлительным. Так вот Антон Старостин идеально подходил под эту категорию.

— Ну, Антон Евгеньич, рассказывайте.

— Черт! Даже не знаю, с чего начать?

— А вы не торопитесь. Давайте спокойно, по порядку, подробненько. Нас интересует человек, которому вы рассказали о своей бывшей жене… Кто он?

В ответ Купцов услышал то, что в принципе ожидал и чего очень опасался услышать.

— А хрен его знает, кто он! Я его тогда первый и последний раз видел.

Разумеется, нельзя было исключить, что Старостин лжет, прикрывая своего знакомого. Но Купцов понимал, что скорее всего Антон говорит правду. В любом случае, все, далее им поведанное, следовало проверить. И Купцов знал, как это можно сделать.

— Хорошо. Будем считать, что вы сказали правду… Потом мы все равно будем проверять каждое слово. Итак, Антон Евгеньевич, расскажите, где, как и когда вы познакомились с человеком, которому рассказали о своей бывшей жене Анне.

— В тот день… э-э-э-э… в то утро я возвращался домой от друга, — издалека взялся фантазировать поэт. — Он, знаете ли, болеет, и я возил ему лекарства. У самого с деньгами был страшный напряг, но я занял и купил ему лекарства. Понимаете?

— Да, — кивнул Купцов. — А как зовут вашего друга?

— Э-э… Янчев. Он очень талантливый художник.

— А имя-отчество?

Имя Антон припомнить не мог. Да и саму фамилию вспомнил исключительно потому, что та была на «я» и располагалась, соответственно, на последней странице записной книжки. Совершая традиционный обзвон знакомых на предмет «Где бы нынче разжиться баблосами?», в тот день он решил попробовать пользовать записную книжку по-еврейски — то бишь справа налево. И — о чудо! Начав с последней записи, с «Янчева», услышал в ответ: «Если хочешь — приезжай; денег, правда, нет, но вот водкой напою». Фамилию Антон вспомнил, а вот имя вспомнить не мог: то ли Толя, то ли Виталя. А может, и вовсе — Кирилл.

— …Имя? — переспросил Старостин, оттягивая ответ.

— Имя, — подтвердил Купцов.

— Вы знаете что? Он любит, когда его по фамилии зовут… Янчев и Янчев… и все.

— И все. Понятно.

Было совершенно очевидно, что Старостин врет. Но пока Купцов просто отметил этот факт и не спешил «наезжать» на Антона.

— Хорошо. А номер телефона Янчева?

— Тут, видите ли, какая беда — у меня украли записную книжку. Вытащили из кармана вместе с бумажником.

— Сочувствую. И то сказать — карманников в городе развелось, как собак нерезаных.

— Вот-вот, — охотно согласился Старостин. — На ходу подметки режут, а полиция не реагирует…

— А вы заявление подавали?

— А смысл? Все равно ведь ничего не найдут. Верно?

— Ну почему же? — не согласился Купцов. Он был более чем уверен, что записную книжку у Антона никто не крал. У карманников хороший нюх на деньги, и в карман к этому деятелю искусств никто не полезет. Если записная книжка и пропала, то по вине самого хозяина: потерял по пьяни. — Случается, находят… Ну хорошо, а что дальше-то было? Ваша помощь больному товарищу — это, безусловно, благородный поступок, но нас интересует ваш контакт с вероятным преступником.

Старостин перевел дух, внутренне обрадовавшись, что сочиненную им залепуху про «больного товарища» следователь Петров, похоже, заглотил. И это было хорошо, потому как на самом деле события там складывались несколько иначе.

Вернее — совсем иначе…

Флешбэк

У художника Янчева Антон протусовался в общей сложности двое суток. Все это время на квартире шла какая-то разудалая гульба: пили, гуляли, курили травку, приходили и уходили какие-то невнятные личности, возмущенные соседи, срамные девки…

Через два дня Старостин, выражаясь поэтически, разлепил веки на рассвете. Било в лицо солнце, в пересохшей глотке засел кусок наждачной бумаги… В общем, как обычно — мерзко, вульгарно, безнадежно. Сам художник дрых, рядом с ним спала голая жопастая девка. Антон пошастал по квартире, нашел полбутылки пива. Выпил, перекурил и понял, что ловить тут больше нечего, надо отваливать. Он вывернул карманы джинсов художника, нашел смятый полтинник. Потом углядел в прихожей дамскую сумочку. В ней сыскались сто двадцать рублей мелочью, дисконтная карта, презерватив и золотая цепочка со сломанным замком. Этим богатством Старостин также не побрезговал, после чего ушел, оставив дверь открытой.

Ушел, а буквально через пять минут столкнулся на углу Садовой и Гороховой с Нюшкой. По правде сказать, он уже давно и думать забыл про эту дуру мечтательную. Она, тварь, всегда была с тараканом в голове. С огромным таким тараканищем…

Короче, встретились. И Антон тотчас смекнул, что Нюшку можно развести на бабки. Не сможет, не должна она ему отказать. Она ведь, тварюга, жалостливая… Бли-ин! А может, и зря он с ней тогда разошелся? Так бы и доил потихонечку. Таких ведь баб, если с умом подойти, всю жизнь можно эксплуатировать. А он по дурости не рассчитал маленько, перегнул палку. Ну да чего уж теперь? Хотя…

А почему, собственно, и не попробовать? Если получится — можно какое-то время возле нее пригреться: ее же трахать, из нее же бабки тянуть. Ну а не получится, так уж хоть в долг перехватить. Она добрая, она даст…

Вот Старостин и пригласил бывшую в кафе, где взялся разводить на поэзию и на жалость. Да только на этот раз что-то пошло наперекосяк, и эта сучка вдруг взъерепенилась. Такого, блин, полкана спустила, будто он ей не родной и никогда таковым не был…

В общем, развести Нюшку на жалость не удалось. Она растопырилась, разоралась, стерва такая, что он ей молодость испортил, что ребенка у нее не будет из-за неудачного аборта, который она по его, Антонову, настоянию сделала… И про то, что когда-нибудь в ее жизни все-таки появится настоящий человек…

Старостин, помнится, посмеиваясь, еще спросил: каким же должен быть этот настоящий? Вроде капитана Грея, что ли, под алыми парусами? А она на полном серьезе ответила: мол, нет, не капитан Грей. Но такой же проницательный, умный, НАСТОЯЩИЙ… а отнюдь не ничтожество в засаленной футболке.